Любой ценой - Анатолий Злобин

Готовы ли мы к тому, чтобы раскрываться дальше?

У нас всегда отдавался приоритет количественным показателям. Но брать количеством - это все равно что штурмовать крепость в лоб и класть при этом армию, как случалось на войне.

Ускорение - это не количество. Наконец-то мы услышали четкие слова на эту тему, сказанные М.С.Горбачевым на совещании в Центральном Комитете партии в ноябре 1986 года:

"Товарищи, ускорение должно идти только через высокое качество, через лучшую продукцию с большими производительными способностями, обеспечивающими внедрение технологий трудосберегающих, ресурсосберегающих и т.д. Только через качество. Ускорение неразрывно связано с качеством. Тот, кто думает иначе, вообще не понимает до сих пор, что такое ускорение. Думает, что это тяп-ляп, давай, вали побольше. А не задумывается: а нужно ли оно в таком виде вообще народному хозяйству и народу? Такой подход - не ускорение, это каменный век с современной точки зрения".

К этому мало что можно добавить. Разве что такую мысль. Я бы включил в ускорение показатель добра и зла. Как известно, добро есть товар штучный. Зато зло мы гоним валом, не считаясь с потерями. Разумеется, я отдаю себе отчет в том, что выражаюсь в данном случае внеэкономическими категориями, так ведь я и не экономист. А если мы будем решать наши проблемы с помощью одной экономики, то мы ничего не решим.

Добро и зло есть категории качества. Если вещь хороша, работает безотказно, то ясно же, что она сделана добрыми руками. А зло гонит брак. Но всегда ли мы понимаем это?

А мы считали добро количеством. Чем больше, тем лучше. А если навалом - значит, сбылась мечта...

Сижу поздним вечером в кабинете Владимира Федоровича. Кончается октябрь, но завод идет в графике. За два часа не раздалось ни одного телефонного звонка из города, тем не менее мой собеседник озабочен.

- Снова завели моду - сидеть до победного, - с досадой говорит Владимир Федорович. - Министр сидит, его замы сидят. Следом за ними и мы, грешные, сидим. Берем количеством просиженного времени, а не качеством руководства. Смотрю я на моих коллег. Дали нам сейчас права, пока немного, но дали. А мы и этих прав боимся. Я девятнадцать лет давал план, ни разу не сбился, не просил скорректировать. Но за эти годы нас отучили думать и принимать решения. А теперь ругают, почему ты не думаешь, почему не решаешь? А ведь мне проще - не думать. Я четко знал, что можно и что нельзя - и дальше этого я не лез. И ведь так было не год, не два - десятилетиями. За это время сформировалось поколение недумающих исполнителей. Как нам выйти на новый путь? Поэтому и говорят - начинай перестройку с себя. А ведь может так случиться: против себя. Сумею ли?

Зазвонил телефон из города. Владимир Федорович долго слушал трубку, а после коротко ответил в нее:

- Не буду я этого делать. - Помолчал немного и снова сказал: - Раньше делал, а теперь не буду. Свой план мы сделали, притом с горбушкой, а на дядю работать не станем... Хорошо, я приду на бюро и скажу то же самое.

Все ясно. Живем мы в новое время, а работаем по-старому. Районное начальство натягивает план: если одно предприятие что-то недодало, можно перекрыть за счет другого, работающего лучше. Вал-то один - в рублях. Вот почему бессмертен наш вал, он для отчета хорош. По валу-то мы всегда план натянем. Владимира Федоровича вызовут на бюро, дадут строгача, четвертый раз в этом году.

- Знаете, кому я должен помочь? - сказал Владимир Федорович. - Есть у нас в районе обувная фабрика детской обуви. Вся продукция идет на склад, а ей хоть бы что, никаких санкций, ничегошеньки. А хороший завод пыхтит изо всех сил - при тех же результатах. Сейчас этот обувной директор будет звонить: Володя, умоляю...

- Что же делать в таком случае? Где выход?

- Закрывать их. Безжалостно. Объявлять социалистическими банкротами. Оборудование продать с молотка. А коробку приберет хороший руководитель. Дайте хоть мне. Да я бы такой шикарный цех там сделал! И рабочих обратно набрал бы. Рабочий никогда не пострадает, не надо этого бояться. В Венгрии, я слышал, указ приняли: рабочему дается гарантия на шесть месяцев, пока он найдет работу, если его предприятие ликвидировано, государство принимает пособие на себя. У нас и шести месяцев не понадобится. При нашей-то нехватке рабочих рук. А руководство фабрики пострадает, это точно. Но разве мы обязаны никчемных руководителей опекать? А мы как раз никчемных и бережем. Потому как никчемный послушен. А тому, кто со своим норовом, - по зубам. Наболело, знаете ли. Ведь это как на войне - лучших выбиваем.

- Думаю, положение скоро изменится, - заметил я. - Об этом уже говорят.

- Осторожничаем. Слышал я, в одном месте готовятся провести эксперимент по закрытию нерентабельного завода. Хотят обложить такое закрытие со всех сторон подушками. Так ведь за счет государства можно устроить так, что и банкротство станет выгодным. Такой банкрот будет требовать: дайте мне орден, тогда закроюсь. Очень много слов мы применяем. Пока реальное дело видим в избыточном потоке бумаг. Одна бумага начинает накладываться на другую, слово противоречит слову... Другое наше неудобство, из самых последних приобретений - комиссии замучили. Всех уровней и составов: по всей тематике, начиная с идеологии и кончая последним болтом. У комиссии какая задача: непременно найти что-нибудь такое-этакое. Если ничего не найдут, так вроде и комиссия тут не работала. И представьте, находят. Не найдут, так домыслят, придумают, потом ходи доказывай, что ты не верблюд.

- Вы уже перешли на договорные обязательства? Что это дает?

- Не только перешли, но и выполняем свои обязательства по договорам. А что это дает, пока не могу сказать. То есть нам-то лично дает, это наш прибыток. А вот всему народному хозяйству - это надо еще проверить. Скажем, я выпускаю электродвигатели и по договорным обязательствам должен поставить такому-то заводу в город Энск двести двигателей. Я поставил ровно двести. Свои договорные поставки выполнил. Но есть ли гарантия того, что все эти двести электродвигателей там работают? А может, в Энске завысили заявки и двести наших электромоторов лежат мертвым грузом на складах. Значит, снова может получиться холостой прокрут.

- А госприемка? Не похоже ли это на очередную комиссию?

- Эта комиссия по делу, ибо она смотрит конечный результат. Но я уверен, что госприемка - это вынужденная мера, следовательно, временная. Разрешите прочитать вам небольшую цитату, она у меня всегда под рукой. Вот: "Да и вообще система ограничения - самая мелочная система. Человека нельзя ограничить человеком: на следующий год окажется надобность ограничить и того, который приставлен для ограниченья, и тогда ограниченьям не будет конца". Знаете, откуда это?

Я знал. Так говорил Николай Васильевич Гоголь сто сорок лет назад в "Выбранных местах из переписки с друзьями". А глава, где сии провидческие слова сказаны, называется "Занимающему важное место".

Я прошел несколько переулков и наконец выбрался на Садовое кольцо, продолжая размышлять о разговоре с Владимиром Федоровичем.

Вечерний город жил затухающей жизнью. Редкие машины стремглав проносились мимо, пешие грудились у троллейбусных остановок, окна домов неудержимо угасали, казалось, что фасады остывают.

Я упрямо шагал полуночной Москвой, пытаясь докопаться до сути.

Существует верхний предел принимаемых решений. В математике он известен давно. А вот теперь переходит в теорию управления. Теорему верхнего предела в самом грубом виде можно сформулировать таким образом: чем больше количественных компонентов в принимаемом решении, тем ниже качество достоверности данного решения.

Можно сказать более популярно и для русского уха глаже: нельзя объять необъятное.

Впервые с верхним пределом принимаемых решений столкнулись американские монополии, которые, как известно, то и дело разоряют и заглатывают мелкие фирмы и компании. Однако оказалось, что процесс концентрации капитала (и управления им) не может быть бесконечным. Начался сбой в самых верхних этажах управления. Крупнейшие супермонополии перешагнули верхний предел принимаемых решений - качество достоверности упало. Пришлось американским монополиям срочно перестраиваться без каких-либо подсказок со стороны, а единственно из страха понести убытки. Так появились дочерние фирмы, обладающие полным правом принятия решений.

Сейчас мы много говорим о гибкой технологии. Первые гибкие линии уже действуют на наших заводах. Но для гибкой технологии требуется гибкое планирование. Гибкая технология не нужна, если планирование не будет опережать ее. Так и останется красивая техническая игрушка для отчета...

В этом месте работа над заметками у меня внезапно прервалась, и я надолго отложил рукопись в дальний ящик. 1 ноября 1986 года в возрасте девяноста четырех лет умерла моя мама Варвара Ильинична Злобина-Кутявина. Я занялся исполнением сыновнего долга, забыв о тех проблемах, которые волновали меня еще вчера. Но, видимо, эти мысли цепко сидели во мне, не находя выхода.