Требуется дворник - Михаил Коршунов

Для доставки фондов взяли жэковскую повозку на больших резиновых колесах с водительской кабиной сзади. Такие повозки обычно применяются на работах в садах и на огородах. За руль сел Толя Цупиков, рядом усадили Глебку. Костя и Катя устроились впереди на новеньких свежих метелках, из которых Костя сделал просторный диван.

— Я обещался показать тебе Москву?

— Обещался.

— Фаэтон к твоим услугам.

Костя сидел небрежно, нога на ногу. Катя строго, в своей белой с черным плотным шнуром вокруг шапочке, надвинутой на лоб, и в белых с черным перчатках. Пиши портрет — «Неизвестная».

Повозка бодро катилась по городу. Вращались большие резиновые колеса, попахивало соляркой. Милиционеры пропускали вне очереди. Троллейбусы и автобусы, обгоняя, сигналили.

Глебка мечтал — въехать бы в школу, прямо в учительскую, и пусть видят — Глеб Рожков труженик, почти трактором управляет. Смотрите на его руки: совершенно новые пятна, не школьные. Глебка работяга. Так уважительно его назвал Цупиков. Разрешил положить руки рядом со своими на руль, и Глебка чувствовал, как руль поворачивает колеса, ведет трактор.

Костя дал знак Цупикову — ударь по тормозам. Толя остановился. Костя соскочил, зачерпнул полный совок песку и направился к девушке, которая занималась присыпкой тротуара из старого ведра.

— К Новому году! — И Костя приподнес новенький совок с песком.

Девушка поблагодарила, приняла подарок. Костя вернулся, и фаэтон поехал дальше.

— И все лишь потому, что у коллеги солнышко из-под бревнышка?

На голове девушки был повязан клетчатый шарфик, из-под которого она выпустила светлую прядь волос.

— Ничего подобного. Мне было знамение. Хочешь в Хамовники, в гости к Льву Николаевичу Толстому? В Театр зверей к Дурову?

— В Большой театр! — весело сказала Катя. — Опять!

— Согласен, — кивнул Костя. — Только пусть Цупик войдет в театр первым, стукнет метлой об пол и объявит: «Дворник с подругой!» — и Костя начал смеяться.

— Ты где-нибудь говорил так?

— Говорил.

— Где?

— Прошлый раз в кассе.

И тогда начала смеяться и Катя.

Толя Цупиков и Глебка наблюдали за ними из кабины и не могли понять, что происходит, а они оба счастливые опять смеялись на диване из метелок.

Катя и Глебка находились в помещении жэка и ждали междугородного телефонного разговора. Разговор заказала Катя. Фокасьева просматривала цифры по жэку, подготовленные бухгалтером, сердилась на жильцов, которые до сих пор не заплатили за квартиру.

— Просишь, вывешиваешь объявления, а им трудно сходить и оплатить счет.

— Во дворе плохой хоккей, — сказал Глебка, чтобы привлечь к себе внимание.

— За катком сами следите. Мне некогда. У меня еще перерасход по горячей воде. Влюбленный Цупиков гоняет бойлерную как паровоз!

— Бойлерная не ездит, — уточнил Глебка.

— Сиди помалкивай, депутат.

— Во дворе плохой хоккей.

Катя шепнула Глебке:

— Сегодня заливать будем. Костя обещал.

Глебка тут же закричал:

— Каток зальем! Кто без коньков — грохаться будет!

Частыми звонками зазвонил телефон. Глебка затих, напрягся. Разговор о катке Глебка завел для того, чтобы не выдавать волнения — предстоял разговор с мамой.

Фокасьева придвинула аппарат Кате. Катя сняла трубку.

— Да, заказывали. — Повернулась к Глебке: — Приготовься.

Глебка, казалось, перестал дышать, кусал рот, молчал.

Катя протянула Глебке трубку.

— Ну что же ты!

Он взял трубку.

— Макси! Это я. — И опять замолк.

Когда Глебка был совсем маленьким, мама купила швейную машину и начала шить, подрабатывать. Глебка с утра и до вечера слышал от заказчиц — макси да макси.

— Куда прыть подевалась, — сказала Фокасьева нарочно грубовато, чтобы этим заставить Глебку успокоиться.

— Поздоровайся, — напомнила Катя. — Мама прекрасно понимает, что это ты.

— Здравствуй. — И Глебка перестал волноваться, очевидно, еще от вопроса, который он услышал. — Учусь? — Взглянул на Катю: — Как я учусь?

— Допустимо.

— Ничего учусь — в зоне… четверок.

Катя промолчала.

— Могу разложить варенье по трем банкам.

— Не путай себя и маму, — сказала Катя.

— Макси! Не буду путать тебя и себя. Умею короткие слова говорить за один выдох, а длинные за два выдоха. Что? Языком? Почти теперь не бренчу. Недавно на дверях нам показывали прямую верхнюю линию, нижнюю и две боковые. Живу? Под наблюдением. Все время. Тетя Слоня? Похудела? Я похудел? — И опять взгляд на Катю: — Я похудел?

— Нет.

— Макси, нет. Я сильный. Я каши ем, одна за другой. А тетю Соню столом кормят, сырым. У нее разрушился обмен веществ.

— Скажи, что скучаешь. Ты же скучаешь.

— Скучаю, Макси! — Глебка заморгал, зашмыгал носом. — Макси… — Голос его задрожал.

И вновь на помощь подоспела Катя.

— Скажи о хоккее.

— Сегодня каток заливать будем.

— Поздравь с наступающим Новым годом. — Катя не давала Глебке возможности расслабиться, пожалеть себя.

— С наступающим Новым годом! Слышишь, Макси! Ты меня слышишь? Я толстый, я не худой! А линии на дверях — это геометрия. — Загородил трубку ладонью и тихо сказал: — Макси, я к тебе скоро приеду. Сам.

Разговор закончился. Глебка отдал трубку Кате, и Катя опустила ее на аппарат.

И тут с Глебкой случилось нечто невероятное — Глебка цапнул шубу Фокасьевой, влез в нее и начал скакать по жэку, брыкаться и орать:

— Кенгуру! Кенгуру! Кого хочешь обскакну!

— С какой стати он орет про кенгуру в моей шубе! — неприятно удивилась Фокасьева.

— По-моему, без всякой стати, — сказала Катя, готовясь ловить Глебку. — А «кенгуру»… это я мечтаю себе сшить.

Глебка скакал, опрокидывал все, что ему попадалось по пути: доску показателей работы жэка, консервные банки, в которых был высажен зеленый лук, новенькие древки для флагов, ящик с картотекой жильцов, ведра. Из соседней комнаты на шум прибежала бухгалтер. Глебку повалили, вытряхнули из шубы. Глебка не сопротивлялся, он хохотал от счастья и залез под стол. Его начали вытаскивать из-под стола, но вытащилась вместо Глебки проволочная сетка для мусора, похожая на баскетбольную.

На Глебку никто не сердился, даже Фокасьева, которая больно ушибла ногу, — все понимали, что он был переполнен счастьем после разговора с мамой-Макси. Но дворницкий свисток почему-то отобрали.

Посредине катка хранились, прикрытые рогожей, фонды. Костя сказал, что значительную часть фондов вынужден был устроить здесь: в каморке не хватило места.

При заливке катка присутствовали все ребята. Они выбежали во двор, как только увидели, что Костя достает шланг, который ему выдал старший дворник. Но основным действующим лицом был Глебка: он тащил шланг вместе с Костей, подключал его к водопроводному крану. Пустили струю воды на площадку.

Вода потекла по площадке широкими наплывами, охватывая прикрытые рогожей фонды.

— Может, надо теплой водой? — спросил кто-то.

— Заливать каток — не купаться в ванне, — ответил Костя.

— А может, надо содой с солью?

— Не надо соды и соли.

— Я не люблю соль, — сказал кто-то. — Она соленая.

— Ты ее подсласти.

Смех! Но тут же воцарилось торжественное молчание, потому что опять кто-то сказал, что, когда заливают каток, не надо кричать и даже переговариваться. Некоторые мальчишки стояли уже готовые к игре в шайбу: с клюшками и в шлемах. Лед для настоящих игроков святая святых — тоже кто-то сказал.

Ребята услужливо подтягивали за Костей шланг. Глебка был, конечно, в первых рядах, но потом Катя его забрала: она боялась — промочит ноги. Глебка шипел и ругался. Катя взяла его за воротник пальто и крепко держала. Глебка незаметно расстегнул пуговицы, сумел выскользнуть из пальто. Катя его ухватила и буквально всунула в пальто, застегнула пуговицы и крепко снаружи перевязала своим поясом. Держала Глебку за конец пояса, вроде как на поводке.

— Предательница!

Подошел Костя.

— Бери шланг.

Глебка не без торжества посмотрел на Катю.

— Он не шлепнется? — спросила с сомнением Катя, спуская Глебку с пояса.

В толпе кто-то из тех, кто постарше, сказал скептически в адрес Глебки:

— Малышба.

Глебка услышал, направил на обидчиков струю из шланга. Пришлось шланг у Глебки отобрать, вытащить Глебку с катка и отвести домой. Тем более, он здорово сам облился.

— Я с тобой в ссоре! — кричал Глебка Кате. — Марселина-апельсина!

— Хоть мандарина, пожалуйста, — ответила Катя, развешивая для просушки Глебкино пальто.

— Я на всю жизнь!

— Не надо на всю жизнь — очень долго. Я состарюсь.

— И состарься!

— Какой ты змей на самом деле.