Требуется дворник - Михаил Коршунов

— А тебе?

— А тебе?

— Я спросила первая. — Катя наклонила голову, казалось, под тяжестью прически, колокольчиков. — Ответить не можешь?

— Могу. Но… — Костя помедлил, — боюсь.

И Глебка вдруг понял, что разговор между Костей и Катей непростой и что нельзя мешать разговору, поэтому Глебка молчал.

— Но надо ничего преувеличивать, — сказала Катя.

— Не надо и преуменьшать, — возразил Костя.

— Знаешь, переспрашивать всегда легче. — Катя встала и пошла на кухню, где в духовке выпекался пирог.

Она гордилась пирогом так же, как и тянучкой и кашами, конечно. Пирог уже давал о себе знать: его запах превосходил даже запах свечей, которым была полна дворницкая. Катя принесла держаком сковородку с пирогом, водрузила ее на столе, положив предварительно на стол дощечку под сковородку. Глебка тотчас перестал есть свою тянучку.

Костя и Катя не возвращались к продолжению разговора. Так между ними и осталась недосказанность. Костя все боялся оступиться, быть неправильно понятым. У Кати до встречи с ним были какие-то личные сложности. Это ясно. Они не прошли, может быть, или только проходят. И поэтому Костя считал себя не вправо первым что-то выяснять до конца. У него проездом остановилась девушка. Она сделала это, не раздумывая, но колеблясь. Это высший факт доверия. И она должна знать, что в Косте не ошиблась, а если и ошиблась, то в ком-то другом.

— Давайте в пирог воткнем свечи, — предложил Глебка.

— Что значит человек из общества, — сказал Костя. — Про свечи все понимает.

Костя вытащил свечи из канделябра и воткнул в пирог.

— Зажигай, — потребовал Глебка, — Меня этот педант угробит.

— Мне кусок со свечой, — вновь потребовал Глебка.

— Уймись, — сказала Катя.

— Я в кино видел.

Кусок пирога Катя отрезала без свечи, к большому неудовольствию Глебки.

— Говорили, что все будет как в кино.

— «Все» — я не говорила. Спроси у Кости, разве бывает все, как в кино?

— Не бывает.

— Сами вы педанты!

— А тебе известно, кто такие педанты?

— Нет.

— Значит, ешь пирог и помалкивай.

Глебка начал есть пирог, изображая неудовольствие — молчаливый протест против угнетения, рабства.

— Рожков, мы тебя отправим на все четыре стороны, — пригрозил Костя.

— За что? — поинтересовался Глебка, наполняя рот до отказа пирогом: идти на все четыре стороны надо сытым.

— А пирог у тебя получился, — похвалил Костя.

— Я старалась. Хочется тебе понравиться. Полностью.

— Ты сказала, не надо ничего преувеличивать.

— Не надо и преуменьшать, сказал ты.

— Я могу сказать и что-нибудь поважнее. Я…

— Что-нибудь еще о помстаршине, — перебила Катя. Казалось, она боится в данную минуту каких-то решительных с его стороны слов. А может быть, и не в данную минуту, а вообще боится их, не доверяет ему полностью, или не ему, а обстоятельствам. Из каких-то обстоятельств она только недавно вышла.

Костя и красивая в длинном красном платье Катя сидели друг перед другом, и между ними горели свечи — теперь в пироге, — иногда пуская коптящие струйки.

— Скоро у нас будет как в курной избе, — сказал Костя. — Тебе не кажется?

— Кажется.

— И мне тоже кажется, — отозвался Глебка.

— Да что вы говорите, Глеб Епифанович.

— Я не Епифанович.

Костя удивленно пожал плечами:

— Скажите, Екатерина Гайковна, чем я не угодил Глебу Киндеевичу? — Косте было так легче, это его стиль, его единство содержания и формы.

— Сам ты Киндей! — Глебка пылал от гнева.

— Да. Он здорово наелся, до румянца.

— Он опять вооружен, ты забыл?

— Тогда я сматываюсь. — Костя встал из-за стола, взял будильник, пошел надел куртку, сунул будильник в карман.

Катя тоже встала из-за стола и тоже сделала вид, что торопливо собирается.

— Я с вами, — сказал Глебка.

— Он с нами, как тебе это нравится?

— Мне не нравится.

— Я с вами-и! — Глебка заморгал, чтобы не заплакать.

— Ну, что — рискнем?

— Рискнем, — уступила, согласилась Катя. — Пусть будет с нами.

Глебка поспешно оделся. Он не хотел оставаться в дворницкой. Он боялся теперь одиночества. Хотел быть теперь с Катей и Костей. Постоянно.

Катя задула свечи. Копоть оторвалась от свечей и, волнисто выгибаясь, улетела к потолку.

Был приятный зимний вечер. Двое ребят самозабвенно играли в хоккей — лед уже окреп. Родителям было сейчас не до ребят, и ребята пользовались предоставленной свободой. Фонды посредине катка большому хоккею, как показала практика, не помеха: можно играть и без центра поля. Глебка постоял, посмотрел на большой хоккей, попробовал ногой лед — скользко, даже без коньков, — и снова вернулся к Косте и наблюдавшей за ним Кате.

Костя должен был сегодня, после инструктажа, проведенного участковым инспектором, проверить все домовое хозяйство. Костя, Глебка и Катя начали обходить подъезды: лампочки горели всюду, кроме одного подъезда. Костя сказал, что он только утром вкрутил лампочку и, наверное, она отошла в патроне. Взялся рукой за открытую дверь подъезда и ловко подтянулся, а второй рукой достал до лампочки и шевельнул ее. Лампочка загорелась.

— Трюкач, — сказал кто-то сзади. Это был старший дворник. — Я уже собирался идти за лестницей. Чердаки не проверяй, я проверил. Прибавится после праздника бытового мусора.

Костя промолчал.

— Разве можно так о Новом годе! — не выдержала Катя.

— Посидят, выпьют, намусорят больше обычного и разойдутся. Ты что-то засиделась тут, девка. Без надзору живешь.

Глебка вдруг сказал:

— Вы злой.

— Слежу за порядком. Что написано в «Положении о дворниках»? Пункт шестой — не допускать проживания и ночлега в подъездах, подвалах, чердаках и других нежилых помещениях…

— Она живет в жилом помещении, — не успокаивался Глебка.

— Не перебивай… не допускать проживания лиц без прописки и сообщать, при надобности, участковому о нарушениях паспортного режима города.

— Я ее пропишу, — сказал Глебка.

— Где?

— У себя! — Глебка показал на темные окна теткиной квартиры. — Участковому расскажу. Он допустит проживание.

Старший дворник поглядел на Костю и кивнул в сторону Глебки:

— Видал-миндал. Сам на птичьих правах.

Лампочка опять погасла, и Костя опять подтянулся на двери и еще раз довернул лампочку покрепче. А потом они трое пошли дальше.

— Он педант? — спросил Глебка.

— Он дурак, — ответил спокойно Костя, достал из кармана будильник, проверил, сколько остается времени до полуночи. Спросил Катю:

— Тебе не тяжело на каблуках?

— Нет.

Они вышли со двора и прошли по улице. Осмотрели Костины метры — асфальт, булыгу, щебенку, газоны, домовые фонари, угловые указатели, канализационные и пожарные люки. Везде все было в порядке. Осмотрели даже безымянный межквартальный проезд, который к Костиным метрам не относился.

Катя шла, молчала.

— Ты о чем думаешь? — спросил Глебка. — О птичьих правах?

И опять что-то неуловимое, понятное только им двоим, объединило их, Катю и Глебку.

Когда вернулись, увидели — за столом сидят Аида и Толя Цупиков. Толя был в настоящем черном костюме, в белой сорочке и в галстуке — полосочкой. Аида, почтальон шестого доставочного пункта, блистала и благоухала. На столе у пирога заняла место принесенная ими бутылка шампанского.

— Разрешите быть вашими гостями? — спросила Аида.

— Под Новый год должны быть неожиданности, — сказала Катя, взяла теннисное зеркало и погляделась в него. Что-то не понравилось в прическе, поправила. Или просто взяла для того, чтобы как-то сконцентрироваться, лучше почувствовать обстановку.

— Должны быть неожиданности, — кивнул Костя. — Пошли.

— Ты что! — возмутилась Аида. — Куда?

— Мы ведь уже пришли! — удивился и Глебка. Он подбирался к банке с тянучкой.

— Через пять минут Новый год! — недоумевала Аида. — Вон, по телевизору говорят.

— Здесь рядом. Одеваться не надо. Берите стаканы и шампанское.

Когда вышли на порог, тут же и остановились в изумлении. У Кости в руках был огромный зонт, который он осторожно вынес из дворницкой и держал теперь над Катей. Он хотел подчеркнуть ее исключительность, и Катя была ему за это признательна. Толя начал открывать шампанское: он понял, что никуда дальше они не пойдут.

Во дворе, посредине катка, возвышался синий «Геликон». Он был сделан из синего снега. Горели на мачтах фонари «Летучая мышь» с надетыми на них бумажными коронами. К мачтам были приставлены лестницы, по которым матросы должны подниматься на реи, ставить и убирать паруса. Канаты-ванты были украшены елочными игрушками, флажками, лентами. На корме — большой серебряный сундук.

— Что это? — спросила Аида.