СНТ - Владимир Сергеевич Березин

Асфальт уже кончился, и они свернули на лесную дорогу.

Куда-то сюда ходили соседи за козьим молоком и сыром. Сурганов подумал, что вот хорошо бы принести жене сыра. Кажется, она его любит.

И они свернули на козью ферму.

Дорога была пустынна. Сурганов шёл, руководствуясь интуицией. Время от времени он заглядывал в телефон, но с раздражением вспомнил, что забыл его зарядить. Экран свернулся, как небо в известном пророчестве, и потух. Вот всё было нескладно и нелепо, как сама его жизнь.

Только Павлик шагал как ни в чём не бывало.

Наконец они вышли к длинному дому, судя по всему живому только наполовину.

Дом стоял под гигантским раскидистым дубом. Никаких коз рядом не было слышно.

Это явно была не ферма, но Сурганов решил спросить хоть кого-то.

Он первым ступил в сени. Тут было прохладно и по крайней мере не чувствовался сиротский запах запустения.

– Есть кто живой? – спросил он тьму.

Что-то зашуршало.

– Эй, хозяин… – произнёс он тоном ниже.

Ему никто не отвечал.

Он осмотрелся. В большой комнате из стены торчала половина печи, а в углу стоял стол. Над столом на стене едва различались иконы.

«Кажется, никого нет», – подумал Сурганов и тут увидел глаза, что смотрели на него не мигая. За печкой стоял человек.

Сурганов непроизвольно сжал руку сына крепче, но Павлик ничуть не испугался.

Всмотревшись, Сурганов увидел, что за печкой стоит старик.

«Сумасшедший, – решил Сурганов. – Нужно скорее отсюда убираться».

Но старик не двигался и, кажется, сам испугался.

Вдруг Павлик стал дёргать его за лямку рюкзака. Рюкзак пришлось снять, и Павлик сноровисто туда полез. Порывшись, он вытащил гигантское яблоко и, ничуть не боясь, отдал его старику.

Тот сделал первое движение за всё это время и, не сходя с места, принял подарок.

Больше Павлика тут ничего не интересовало, он снова дёрнул отца за руку: дескать, пойдём.

Они вышли в летнюю жару, будто ступили наружу из погреба. Сурганов ещё долго отогревался, шагая по дороге под палящим солнцем. Вдоль дороги берёзки, оттого лес казался светлым и праздничным, как скатерть накануне детского праздника. Нагретые солнцем листья пахли, как веник в бане.

За лесом слышались выстрелы. Заревела какая-то боевая машина, но сразу утихла. Там стояла воинская часть, и поворот к ней был обвешан запретными знаками.

Видимо, там были учения, потому что стреляли много и долго. Сначала палили из автоматов, а потом начал работать тяжёлый пулемёт. Он стрелял длинными очередями, так что Сурганову даже в отдалении было тревожно. Он надеялся, что всё у солдат устроено так, что они даже случайно не попадут сюда, в двух путешественников. Но тут уж на порядок надейся, а сам не плошай.

Что-то вдруг взорвалось, да так, что дрогнула земля под ногами.

Из-за всего этого путешественники прибавили шагу и быстро миновали стрельбище.

Теперь они снова попали в лес, но уже плотный, еловый.

Довольно далеко отойдя и от страшного дома, и от запретной зоны, они увидели девочку, сидящую в тени. Рядом бродила огромная собака, что-то ища в траве.

– Не бойтесь, – закричала им девочка. – Серкан мирный, он вас не тронет.

Два путешественника сели рядом.

– А кто это живёт в доме под дубом?

– А! – весело сказала девочка. – Это милиционер заговорённый.

– То есть как?

– А он подслушивал, вот его и приговорили там стоять.

– Ну-ка рассказывай, а мы тебе вишнёвого соку дадим, – сказал Сурганов.

Девочка взяла пакетик, сноровисто проткнула дырку в его боку соломинкой и вмиг высосала весь сок.

– Итак, – начала она. – Он там стоит, ничего не ест и не пьёт.

– Мы ему яблоко дали.

– И он взял? – Девочка вылупила глаза, будто услышала что-то невероятное. Она даже чуть отсела, но, вмиг успокоившись, сказала: – У нас с этим домом чудеса такие, что мальчикам на метле не снились. Это давно началось, ещё при Сталине, когда Гагарин в космос полетел.

– При Хрущёве, – машинально поправил Сурганов.

– Да какая разница? – И девочка продолжила: – Тогда верить в Бога запретили, и по деревням ходили милиционеры и проверяли, не верует ли кто. И вот однажды люди заметили, что в Козлином урочище дом заброшенный, а в нём огонь зажигается. Сразу написали куда следует, и тогда из КГБ к нам прислали милиционера, чтобы он сел в засаду и смотрел, кто из верующих придёт, чтобы сразу арестовать.

Пришёл милиционер в тот дом, сел за печкой и ну ждать. Ночью дверь открылась, и вошли мужчина и женщина, упали на колени, зажгли лампаду и ну молиться. А как помолились, так мужчина говорит:

«А что нам делать с этим милиционером, что за печкой стоит? Может, упромыслить его как?»

А женщина ему отвечает:

«Не надо, зачем это? Раз сам за печку встал, так пусть там и стоит. Кому он мешает?»

Ну и ушли. А милиционер дёрнулся, но сойти уже с места не может. Так и стоит там, ему ни еды не нужно, ни воды, только форма на нём истлела, а начальство его давно забыло.

– Да послушать тебя, у вас тут сплошные чудеса.

– Это ж разве чудо? Вот на торфоразработках за рекой у одной девушки был жених, и она очень его любила. А он в армию пошёл, да там его убили. Поставили железный гроб в церкви, а девушка эта ночью в церковь залезла и гроб болгаркой распилила. Вынула солдата из гроба и начала с ним разговаривать. Он не отвечает. Тогда она принялась перед ним танцевать. Ну и говорит: «Что сидишь, тоже танцуй!»

А тот возьми и встань. Стали вместе танцевать, а как кончился танец, он взял её и задушил.

Так их в одной могиле и похоронили.

Есть ещё у вас сок в пакетиках? Нет? Ну ладно.

Тогда я вам про дискотеку расскажу. Там же, на торфе, работницы как-то решили дискотеку устроить. Да все парни в город подались, к ним никто и не пришёл.

А у одной работницы была сестра маленькая и тоже захотела на дискотеку. Старшая и говорит: «Ты маленькая ещё», а та всё нудит, ну и пришлось взять.

Добрались они туда, а в клубе светло, музыка хорошая, громкая. Девушки танцуют сами с собой, но тут дверь открылась и вдруг парни пришли, но не местные, а сразу видно – гопники какие-то. Тут младшая сестра теребит старшую. «Пойдём, – говорит, – мне страшно». Старшая не хочет уходить, а младшая ей говорит: «У этих парней глаза пустые и изо рта огонь пышет». Старшая видит, что не уговорить, да и самой неуютно