Из детства на войну с японцами. Жизнь и приключения татарского юноши - Эдуард Вагизович Сагитов

В то же время передо мной стоял человек кристальной честности, готовый на все ради общих дел со своими товарищами. Несмотря на свою молодость, я тогда понял, как глаза могут открыть всю душу человека.

Вдруг к нам поднялся командир дивизии в сопровождении нашего комбата и своей свиты. Поговорил, порасспросил и дал команду работать в нательных рубашках.

— Пусть японцы видят, что мы не дремлем! — пояснил он свое решение.

На следующий день после окончания строительства позиции наш взвод отправили в караул охранять зимний городок батальона в городе.

В моем взводе было 9 человек пожилых таежных охотников. Из них один попросился со мной, его семья жила в городе, а остальных комбат оставил при себе.

Мы сменили караул и стали нести караульную службу в городском расположении. Прилично отдохнули. Через несколько дней этот охотник Иванов нашел в помещении санитарной части несколько пузырьков жидкости, предназначенной для смывания с тела капель иприта. Он отозвал меня и стал убеждать, что это можно пить; только надо размешать в стакане ложку соли. Останется чистый спирт. Спокойная и самостоятельная служба помогла ему убедить меня попробовать выпить этот «спирт». Экспериментировали трое: я, охотник и еще один самый проверенный и надежный солдат. Результаты начали проявляться часа через полтора. Я и молодой солдат в течение 2–3 часов бегали в туалет через каждые 15–20 минут. Но пожилому пришлось хуже. Он слег. Его тошнило и рвало. Сильно побледнел. Мне ничего другого не оставалось, как отправить его домой с надежным сопровождающим, чтобы жена отпаивала молоком.

Мы с солдатом постепенно пришли в себя. Опьянение снялось как рукой.

Ч.П.!

Отравлен солдат!

Скоро начал успокаиваться.

К вечеру, когда начало смеркаться, меня вызвал часовой у въездных ворот. Когда я подошел к нему, пятки похолодели. К расположению в походной колонне, во главе с командиром шел наш батальон. Я вышел навстречу в отчаянной борьбе: говорить или нет? Когда подошел к комбату, твердо доложил, что все в порядке. Комбат приказал снимать посты и через час выступать в составе своей роты. Я спросил его, где мои охотники, и получил ответ, что они выполняют его задание.

Наутро начиналась война с Японией. Ситуация для меня сложилась не из завидных. Взводного лейтенанта не было. Он был с охотниками. Я исполнял его обязанности. Без дальнейших колебаний все рассказал своему командиру роты — капитану Федосимову — отличному офицеру и замечательному человеку. Он похвалил за откровенность, пожурил за легкомыслие и велел послать к Иванову надежного солдата и передать: идем в Маньчжурию через город Жаохэ. Пусть догоняет. Это я поручил соучастнику наших злоключений, который все сделал быстро и аккуратно.

После ужина, приготовленного в полевых кухнях во время марша, батальон пошел вглубь от границы, перешел по мосту реку Бикин и вышел к пограничной реке Уссури на 10–15 км выше вчерашнего расположения. Перед рассветом сосредоточились в ожидании понтонов для форсирования реки и вступления на территорию хваленой Квантунской армии Японии. За эту ночь мы прошли форсированным маршем 55 км.

Залегли в прибрежном лесочке. Напряжение росло с каждой минутой. Одно дело, сидеть на своей земле в оборудованных и обжитых позициях, и ждать противника с известного направления и в известном количестве. Совсем другое дело — ступить на чужую землю в неведомое, да еще с форсированием такой крупной реки.

Обо всех нарушениях границы японцами наша разведка действительно знала почти все. Когда ставили нам задачу, говорили и о направлении противника и о его количестве и о времени появления до минут. В этом отношении разведка была на высоте.

А сейчас все по — другому. Может, командование и знало больше, но нам была поставлена задача: форсировать Уссури и продвигаться к Жаохе. Кто и что нас ждет на том берегу, мы не знаем.

Ждем саперов с понтонами. Ко мне подползает Володя Жалнин. Он с 26 года. Ему досрочно присвоили младшего сержанта и приняли в кандидаты партии. Очень уж старательный парень. Командует отделением в соседнем взводе. Напряжение в его глазах на грани паники.

— У тебя где комсомольский билет? — спрашивает он.

— В кармане, — ответил я и удостоверился, что он на месте, потрогав карман гимнастерки.

— Говорят, японцы сразу расстреливают комсомольцев и коммунистов, — шепчет он.

Я молча гляжу на него.

— Я закопаю, — говорит он и, не дожидаясь моего ответа, расковыривает перед носом ямку, достает кандидатскую карточку, рвет ее и кладет в ямку. Я его за руку, а он вырывается, достает из вещмешка Б.У.П. (боевой устав пехоты) и тоже кладет в ямку. Закапывает, трамбует дерном. Стало мерзко. Остановить его я не смог, ябедничать не приучен. Хочется хватить его прикладом, но за эти штуки перед боем сам попадешь под трибунал. Так и отполз, гадина.

Подъехали саперы. Спустили и состыковали понтоны. Наш взвод садится на крайний, нижний по течению понтон. Остальные рассредоточены вверх. Все присели за бортами и приготовились к стрельбе. Я на носу по правому борту. Отчалили. Мотор работает с подводным выхлопом на малых оборотах. Чуть слышно. Туман. Берегов не видно. Примерно на середине реки туман рассеялся. Из-за спины показались лучи солнца, но солнце или еще за горизонтом, или за лесом. Эту благодать и тишину разорвали первые залпы артиллерии японцев. Били с приличного расстояния, но нащупывали нас быстро. Саперы дали полный газ с надводным выхлопом. Скрываться бесполезно, нужен рывок вперед. Справа понтонов нет. Влево смотреть некогда. Все внимание на приближающийся берег. Стрелкового огня оттуда нет. До батарей нашим оружием не достать. С нашего берега заработала батарея горно-вьючных пушченок нашего батальона. Подключились еще какие-то орудия покрупней. Враг тоже бил. Подходим к берегу. Небольшой песчаный пологий откос. Метров через 10–15 обрыв высотой 1,5–2 метра. Нужно броском подняться на обрыв, чтобы избежать неожиданностей.

Крикнул:

— Броском на обрыв!

Понтон ткнулся на отмель. Вскакиваю и прыгаю в воду, успев подумать, что сапоги не зальет — мелко. Удобно будет бежать. Все эти мысли за те мгновения, которые понадобились, чтобы встать на борт и оттолкнуться от него.

Раннее утро. Полная тишина. Прохладный песок и гладь реки. Чуть греет низкое солнце. Где-то, видимо, отец с друзьями рыбачит своим бреднем. Надо идти к ним, но не хочется вставать. Но надо встать и идти. Стал подтягивать ногу и почувствовал прохладу. Ноги были в воде. Быстро встал и все исчезло. За мной по воде в полной тишине шли понтоны с нашими батальонными пушками. Полная тишина стала жуткой. На каком я свете? Вспомнилось, как вспыхнуло в мозгу, команда: «броском на обрыв!», толчок