Хроника объявленной смерти. объявленной заранее - Габриэль Гарсия Маркес

разделочным столом, — эти поросята приносили семье основной доход после того, как Понсио Викарио потерял зрение. Дело начал Педро Викарио, а когда он ушел на военную службу, ремеслу мясника обучился и его брат.

В тесном доме едва можно было повернуться. Поэтому старшие сестры, осознав размах предстоящего торжества, попытались снять какой-нибудь другой дом. “Только представь, — сказала мне Анхела Викарио, — они уже подумывали о доме Пласиды Линеро, но, к счастью, родители завели свою старую песню: или наши дочери выходят замуж в родном гнезде, или вовсе не выходят”. Поэтому дом заново выкрасили желтой краской, поправили покосившиеся двери, привели в порядок полы — словом, сделали всё, чтобы придать дому вид, достойный столь выдающейся свадьбы. Поросят близнецы перевели в другое место, землю в загоне посыпали негашеной известью, но всё же было ясно, что места не хватит. В конце концов, по настоянию Байардо Сан Романа разобрали забор вокруг двора, испросили у соседей разрешения устроить танцы в их домах и поставили плотницкие верстаки в тени тамариндов — для выпивки и еды.

Лишь одна неприятная неожиданность случилась в день свадьбы — жених приехал за Анхелой Викарио с двухчасовым опозданием, а та отказывалась надевать подвенечное платье, пока не увидит его в своем доме. “Пойми, — сказала она мне, — я бы даже обрадовалась, если бы он вовсе не приехал, только бы не бросил обряженной”. Ее предосторожность казалась естественной, ибо не было большего публичного позора для девушки, чем оказаться брошенной в подвенечном одеянии. Однако тот факт, что она посмела надеть фату с флердоранжем, не будучи девственницей, истолковывался впоследствии как надругательство над этими символами непорочности. Моя мать была единственной, кто считал актом мужества то, что Анхела Викарио играла своими краплеными картами до конца — со всеми последствиями. “В те времена, — разъяснила она мне, — Господь понимал такие вещи”. И напротив, никто так и не узнал, какими картами играл Байардо Сан Роман. С того момента, когда он, наконец, появился во фраке и цилиндре, и до того, как вместе с воплощением своих страстей ускользнул с танцев, он являл собой идеальный образ счастливого жениха.

Неизвестным осталось также, какими картами играл Сантьяго Насар. Я всё время был рядом с ним и в церкви, и на свадьбе, вместе с Кристо Бе-дойей и моим братом Луисом Энрике, и ни один из нас не углядел ни малейшей перемены в его поведении. Мне потом не раз приходилось это повторять: ведь мы, все четверо, вместе росли, вместе учились, одной компанией проводили школьные каникулы — никто не поверил бы, что мы способны утаить друг от друга какой-то секрет, и уж тем более секрет столь важный.

Сантьяго Насар обожал всяческие праздники, и самое большое удовольствие он получил накануне своей смерти, прикидывая, во что обошлась эта свадьба. В церкви он подсчитал: на цветы было потрачено столько, что хватило бы на четырнадцать похорон по первому разряду. Эта точность долгие годы преследовала меня, ведь Сантьяго Насар не раз говорил, что запах цветов в закрытом помещении вызывает у него мысли о смерти, и в тот день он снова повторил это, едва мы вошли в церковь. “Не хочу, чтобы на моих похоронах были цветы”, - сказал он, не подозревая, что уже на следующий день мне придется позаботиться о том, чтобы их не было. По дороге от церкви к дому Викарио он определил стоимость разноцветных гирлянд, украшавших улицы, прикинул, во что обошлись музыка и фейерверк, учел даже сырой рис, градом которого осыпали свадебную процессию. В одуряющей духоте полудня новобрачные совершили круг по двору. К тому времени Байардо Сан Роман сделался нашим закадычным другом, — по тогдашнему выражению, другом до донышка, — и, казалось, с удовольствием сидел за нашим столом. Анхела Викарио без фаты и цветов, в мокром от пота атласном платье, как-то сразу приобрела вид замужней женщины. Сантьяго Насар всё продолжал свои вычисления и сказал Байардо Сан Роману, что на тот момент свадебные расходы составили уже около девяти тысяч песо. Было заметно, что Анхела Викарио расценила это как бестактность. “Мать учила меня, что при посторонних о деньгах не говорят”, - сказала она мне. Байардо Сан Роман, напротив, воспринял эти слова с удовольствием и даже с некоторым тщеславием.

— Примерно, — сказал он, — но ведь мы еще только начинаем. К концу будет раза в два больше.

Сантьяго Насар задался целью подсчитать всё до последнего сентимо, и жизни ему на это хватило в самый раз. И вправду, окончательные цифры, которые Кристо Бедойя сообщил ему наутро в порту, за 45 минут до убийства, подтвердили, что прогноз Байардо Сан Романа был точен.

У меня оставались довольно смутные воспоминания о свадьбе — до тех пор, пока я не решил воссоздать ее по кусочкам чужой памяти. Долгие годы не смолкали в нашем доме разговоры о том, как мой отец, вспомнив молодость, достал скрипку и сыграл в честь новобрачных, как моя сестра-монахиня отплясывала меренге[7] в своем монашеском одеянии, и как доктор Дионисио Игуаран, приходившийся моей матери кузеном, добился, чтобы его взяли на официальный пароход, поскольку не желал оставаться в городке на следующий день, когда прибывал епископ. По ходу своих расследований я собрал для этой хроники множество второстепенных подробностей, в том числе воспоминания о прелестных сестрах Байардо Сан Романа, чьи бархатные платья с крылышками, точно у громадных бабочек, на золотых булавках за спиной привлекали куда больше внимания, чем пышный плюмаж и броня боевых наград их отца. Многие еще не забыли, как в горячке веселья я предложил Мерседес Барча выйти за меня замуж, хотя она тогда едва окончила начальную школу, — да она и сама припомнила мне это, когда мы поженились четырнадцать лет спустя. Самой же яркой картиной, которая навек осталась в моей памяти от того недоброго воскресенья, был облик старого Понсио Викарио, одиноко сидевшего на табурете посреди двора. Должно быть, его усадили там, посчитав, что это почетное место, и гости натыкались на него, принимали за кого-то другого, без конца передвигали, чтобы не мешался на дороге, а он вертел во все стороны белоснежной головой, с беспокойной мимикой человека, лишь недавно ослепшего, отвечая на вопросы, не ему адресованные, отзываясь на приветствия, не к нему обращенные, — счастливый в этом круге забвения, в картонной от крахмала рубахе, с тростью из гваякового дерева, купленной для него специально по случаю свадьбы.

Официальная часть торжества завершилась в шесть часов вечера, когда отбыли почетные гости. Пароход отчалил с зажженными огнями, оставляя