Хроника объявленной смерти. объявленной заранее - Габриэль Гарсия Маркес

между прочим замечала: “К нам сюда приехал очень странный человек”. В следующем письме она писала: “Странного человека зовут Байардо Сан Роман, все говорят, что он прелесть, но я его еще не видела”. Никто так и не узнал, зачем он приехал. Кому-то, не устоявшему перед искушением спросить его об этом незадолго до свадьбы, он ответил: “Путешествую с места на место, ищу, на ком жениться”. Возможно, это было правдой, но с тем же успехом могло означать что угодно, поскольку его манера изъясняться скорее затуманивала суть дела, чем проясняла ее.

Первым же вечером, придя в кино, Байардо Сан Роман дал понять, что он инженер-путеец, и говорил о необходимости срочной прокладки железной дороги вглубь страны, чтобы покончить с нашей зависимостью от капризов реки. На следующий день ему нужно было отправить телеграмму, и он сам отстучал ее на ключе да еще обучил телеграфиста собственному способу использования истощившихся батарей. С таким же знанием дела он вел разговор о болезнях в приграничных областях с военным врачом, в те месяцы находившимся у нас по случаю набора в армию. Он любил шумные и долгие праздники, но пил, не теряя головы, мирил ссорящихся и был противником нечистой карточной игры. Как-то в воскресенье после мессы он бросил вызов самым искусным пловцам, — а таких оказалось немало, — и оставил на двадцать взмахов позади себя лучших из них в заплыве через реку туда и обратно. Моя мать написала мне об этом в письме, завершив его замечанием в своем духе: “Похоже, он к тому же купается и в золоте”. Это вполне соответствовало скороспелой легенде о том, что Байардо Сан Роман не только умеет делать всё на свете — и делать превосходно, — но к тому же обладает безграничными средствами. Мать дала ему окончательное благословение в своем октябрьском письме: “Людям он очень нравится, — писала она мне, — потому что он честен и у него доброе сердце, а в прошлое воскресенье он причащался, опустившись на колени, и помогал служить мессу на латыни”. В те времена причащаться стоя не позволялось, а служба только на латыни и велась, но моя мать имеет привычку делать такого рода избыточные уточнения, когда хочет вникнуть в суть вещей. Однако после этого одобряющего вердикта она отправила мне два других письма, в которых о Байардо Сан Романе не говорилось ни слова, хотя тогда уже всем было известно, что он хочет жениться на Анхеле Викарио. Лишь много лет спустя после той несчастной свадьбы она мне призналась, что познакомилась с ним, когда исправлять октябрьское письмо было уже поздно, и что его золотистые глаза заставили ее содрогнуться от страха.

— Почудилось, похож на дьявола, — сказала она мне, — но ведь ты сам говорил, что писать в письмах о таких вещах не следует.

Я познакомился с ним чуть позже, чем она, когда приехал домой на рождественские каникулы, и мне он не показался таким уж странным, как о нем говорили. Он показался мне и впрямь симпатичным, но ему было далеко до идиллического описания Магдалены Оливер. Он показался мне более серьезным, чем можно было судить по его веселым выходкам, в нем ощущалось какое-то напряжение, плохо скрываемое за чрезмерной любезностью. А главное, он показался мне человеком очень печальным. К тому моменту было уже официально объявлено о его помолвке с Анхелой Викарио.

Осталось для всех неясным, как они познакомились. Хозяйка пансиона для одиноких мужчин, где жил Байардо Сан Роман, рассказывала, что как-то в конце сентября во время сиесты он отдыхал в гостиной, полулежа в кресле-качалке, когда Анхела Викарио и ее мать пересекали площадь с корзинами искусственных цветов. Байардо Сан Роман приоткрыл глаза, увидел двух женщин во всём мрачно-черном, которые казались единственными живыми существами среди отупения послеобеденной жары, и спросил, кто молодая. Хозяйка ответила ему, что она — младшая дочь женщины, идущей рядом, и что зовут ее Анхела Викарио. Байардо Сан Роман проводил их взглядом до другого конца площади.

— Имя ей подходит, — сказал он.

Затем откинул голову на спинку качалки и снова прикрыл глаза.

— Когда я проснусь, — сказал он, — напомните мне, что я намерен на ней жениться.

Анхела Викарио рассказала мне, что хозяйка пансиона поведала ей об этом случае еще до того, как Байардо Сан Роман принялся ее обхаживать. “Я очень испугалась”, - сказала она мне. Трое из тогдашних обитателей пансиона подтвердили, что такой случай имел место, однако четверо других были не слишком в этом уверены. Зато все версии совпадали в том, что впервые Анхела Викарио и Байардо Сан Роман встретились во время национального праздника в октябре на благотворительном базаре, где Анхеле Викарио отвели роль продавщицы лотерейных билетов. Байардо Сан Роман, появившись на празднике, направился прямиком к истомленной лотерейщице, с головы до пят закутанной в траур, и спросил ее, сколько стоит граммофон с перламутровыми инкрустациями, главная приманка вечера. Та ответила, что граммофон не продается, и что его разыграют в лотерею.

— Тем лучше, — сказал он, — так будет проще, да к тому же дешевле.

Она призналась мне, что ему удалось произвести на нее впечатление, но только обратное тому, что рождает нежные чувства. “Всегда терпеть не могла самоуверенных мужчин, а уж такого заносчивого я в жизни не видела, — сказала она мне, вспоминая тот день. — К тому же я решила, что он поляк”. Ее неприязнь еще больше усилилась, когда в момент всеобщего возбуждения она выкрикнула номер билета, выигравшего граммофон, и обладателем билета действительно оказался Байардо Сан Роман. Не могла же она вообразить, что единственно из желания поразить ее он скупил все билеты лотереи.

Той же ночью, вернувшись домой, Анхела Викарио обнаружила у себя граммофон, обернутый подарочной бумагой и украшенный бантом из органди. “До сих пор не пойму, как он узнал, что у меня был день рождения”, - сказала она мне. Ей стоило немалого труда убедить родителей, что она не давала Байардо Сан Роману никакого повода посылать ей подобный подарок, да еще так открыто, что это было всеми замечено. Тогда старшие братья Анхелы Викарио, Педро и Пабло, понесли граммофон в пансион, чтобы вернуть хозяину, и при этом подняли такой шум, что не осталось никого, кто видел бы, как граммофон вносят, и не видел, как его снова выносят. Ибо единственным, чего не приняла в расчет семья Викарио, было неотразимое обаяние Байардо Сан Романа. Близнецы заявились домой лишь на рассвете следующего дня, очумев от выпивки, они притащили обратно граммофон да еще и привели с собой