Ярость жертвы - Анатолий Афанасьев

Часам к трем я стал засыпать на ходу и прилег покемарить на массажном коврике. Мастерская принадлежала фирме, и Огоньков не без задней мысли пропускал мимо ушей все мои просьбы о приобретении бытовой мебели. В огромном полуподвальном помещении не то что лечь, толком посидеть было негде. По мнению шефа, именно такая обстановка способствовала высокому творческому подъему.

В коротком сне я ненадолго свиделся с Катей, которая была еще обольстительнее, чем ночью, и очнулся в такой неприличной позе, что сам себя устыдился.

— Эй, Саня! — вопил Зураб. — Хватит дрыхнуть, подойди к телефону, это он!

— Кто — он?

— Нехороший человек, я же тебе говорил.

Голос в трубке был мне незнаком, но так же неприятен, как и вчерашний, ночной. Ночной был нагл, этот — слащав.

— Господин Каменков?

В слове «господин» сегодня заключена целая социальная типология. Люди поделились на тех, кто никак не может к нему привыкнуть, и на тех, кто произносит его с иронией. Совершенно всерьез называют друг друга господами лишь вчерашние комсомольские и партийные боссы, придурки с телевидения да еще всякая шпана, которая носится на иномарках.

— С кем имею честь? — спросил я.

— Сергей Сергеевич, — представился звонивший. — Хотел бы условиться о встрече.

— А кто вы? Что вам надо?

— Видите ли, Александр Леонидович, вопросец, который надобно обсудить, сугубо приватный. Не хотелось бы вдаваться в подробности по телефону.

— Вы уверены, что мы должны что-то обсуждать?

Незнакомец (представляю, какой он на самом деле Сергей Сергеевич) даже, кажется, немного обиделся:

— Как же не уверен? Зачем бы я тогда звонил? Вопросец хотя и приватный, но наиважнейший. Именно для вас наиважнейший.

— Для меня?

— Разумеется, для вас. Вы же руководитель проекта… э-э-э… этого грандиознейшего… э-э-э… мемориала?

Нехорошее предчувствие, которое стыло во мне после вчерашнего угрожающего звонка, мгновенно вызрело до размера душевного нарыва.

— Хорошо, давайте встретимся. Когда, где? Может быть, завтра?

— Откладывать никак нельзя. Что, если через полчасика в «Неваде»? Это в десяти минутах от вас!

Да, я знал этот уютный коммерческий притон, на котором всегда висела табличка «Мест нет», а улочка напротив была запружена машинами с дипломатическими номерами.

— Договорились. Через полчаса буду.

…Сергею Сергеевичу по виду было около пятидесяти — неприметный мужичонка с внешностью бухгалтера. В очках с толстыми стеклами выражения глаз не разберешь. Устроились мы не в «Неваде», а на открытом воздухе, за белым столиком под пестрым тентом. Здесь подавали кофе, соки, пиво, водку и так называемые гамбургеры — утеху кретинов, мясную гнилушку, упрятанную в непропеченное тесто.

Сергей Сергеевич еще до моего прихода заказал кофе и, когда я в раздумье остановился у входа в «Неваду», истошно завопил через улицу:

— Господин Каменков! Господин Каменков! Сюда! Сюда!

У него была одна редкая родовая примета, которая обнаруживалась с первых минут общения: за все, что он ни делал и ни говорил, хотелось немедленно въехать ему в рыло. И это при том, что был он подчеркнуто обходителен. Чашку кофе я демонстративно отодвинул на середину стола.

— Слушаю вас, товарищ!

Сергей Сергеевич снял очки и чистым платочком аккуратно протер стекляшки. Без очков лицо У него сразу обрюзгло, налилось печеночным соком, но выражение глаз по-прежнему осталось неуловимым.

— У меня всего десять минут, — поторопил я.

— Я уложусь, — заверил он, — хотя, должен признаться, приходится выполнять очень деликатное поручение.

— Чье именно?

— Это не существенно… Так вот… есть мнение, что надобно вам, уважаемый Александр Леонидович, оставить эту затею.

— Какую затею?

Сергей Сергеевич виновато улыбнулся, отчего щеки его, точно глиняные, съехали к подбородку.

— Да вот контракт с господином Гаспаряном придется расторгнуть.

— Вы не больны? — спросил я.

— К сожалению, нет. Да и кто я, собственно, такой? Всего лишь порученец. Гонец, так сказать.

— Но почему ко мне? Я ведь тоже всего лишь исполнитель. У меня свое начальство — генеральный директор фирмы «Факел» Георгий Саввич Огоньков. Вам бы надо, наверное, к нему обратиться с этой ахинеей.

Мой собеседник сделал вторую попытку улыбнуться, и на сей раз его сизые щеки подбородок почти поглотили.

— Это не ахинея, — сказал он. — Вы чего-то недопонимаете, дорогой Александр Леонидович. Огоньков, естественно, будет уведомлен. Но у меня поручение именно к вам. Впрочем, уполномочен также сообщить, что в случае добросердечного согласия и готовности сотрудничать вам будет выплачена соответствующая моральная компенсация. Речь идет о вполне приличной сумме. Скажем, о полутора тысячах американских долларов. Признайтесь, это лучше, чем ничего.

Я склонился ближе к собеседнику.

— Сергей Сергеевич — ваше настоящее имя?

— Желаете, чтобы я показал паспорт?

— Не надо. Хотите угадаю, кем вы были в прежней жизни? До того, как стали вымогателем.

— Зачем угадывать? Сам скажу, если вам интересно. Работал в райисполкоме. А еще раньше — контролером ОТК на ЗИЛе… Александр Леонидович, я вам не враг, уверяю вас. Напрасно вы стараетесь меня оскорбить. У меня трое детей, мать-пенсионерка. Попробуйте прожить на триста тысяч…

— Но почему они выбрали именно вас для подобных поручений?

— О, над этим я как раз размышлял… Полагаю, им нравятся мои манеры и общий, так сказать, антураж. Я внушаю доверие клиентам. Никто не сомневается в моей порядочности.

Я курил уже вторую сигарету.

— Хорошо, это все лирика… Скажите, кто они такие и почему хотят, чтобы я порвал контракт?

— Саша, вы меня удивляете. Я могу сказать только то, что мне велено.

— Что будет, если я, к примеру, не соглашусь? Или, к примеру, хрястну вас по черепу вот этой пепельницей?

На всякий случай он снова снял очки:

— Не думаю, что вы это всерьез.

— Почему? Я человек азартный. Игрок.

— Это не та игра, в которую можно выиграть, — сказал он, и за эти слова я простил ему все. Да и что, собственно, было прощать? Запоздало проросшее семечко советского режима, он действительно был пешкой, которую двинул вперед невидимый гроссмейстер.

— Я должен подумать.

— Конечно, они всегда дают немного времени, прежде чем включить счетчик. Вечером перезвоню, хорошо?

— А знаете, вы мне понравились.

— Спасибо. Умные люди всегда в конце концов находят общий язык. Кстати, гонорар — полторы тысячи — вы можете получить немедленно.

— Ничего, потерплю до вечера.

Не заглядывая в мастерскую, я погнал в контору. Огоньков был на месте, сидел в кабинете понурясь и рисовал чертиков в блокноте. Мне ни о чем не пришлось спрашивать.

— Да, Санечка, — сказал он грустно. — Это наезд, причем солидный.

— На кого? На вас или на Гаспаряна?

— Помнишь, как там… Не спрашивай, по ком звонит колокол, он звонит по тебе.

В машине, когда я мчался сквозь одуревшую от духоты Москву, все во мне кипело от возмущения: «Мерзавцы! Бандиты! Обложили, продохнуть не дают!» Но сейчас, в прохладном кабинете с кондиционированным воздухом, созерцая хоть и расстроенного, но не слишком шефа, я успокоился, и весь этот неожиданный эпизод показался каким-то нелепым недоразумением. Ну да, бандиты, ну да, люмпенизированное общество, но каким боком это может коснуться меня? Не я ли в предчувствии роковых перемен долгие годы тщательно и упорно возводил в своем сознании драгоценный уголок, блаженную обитель эмпирического эстетизма — прочнейшее защитное поле от всякой мирской заразы?

— Но все же, что произошло?

Георгий Саввич по крышке стола толкнул ко мне коробочку ментоловых пастилок.

— Пососи, для горла хорошо. Дымишь, как паровоз. Что произошло, говоришь? Да просто какая-то очередная разборка. Косвенно перекрывают кислород Гаспаряну. У него газ, нефть. С кем-то не поделился. Это ему знак… Хотя есть тут одна странность, которая мне непонятна.

— Какая?

— Да вот что-то тут не по правилам. Это же не какие-нибудь урки схлестнулись. Это правительственные чиновники и, скорее всего, какой-нибудь банковский синдикат. Обычно они разбираются тихо, не выносят сор из избы. Им шумные эффекты ни к чему. Это миллионеры в законе. Ты слышал хоть раз, чтобы какого-то министерского клерка грохнули?

— Разве не бывает?

— Именно что не бывает. Или бывает, но по ошибке. Шмоляют по фирмачам — это сколько угодно. Иногда отстреливают банкиров. На худой конец глушат чересчур задиристых журналистов и прокуроров. Но канцелярскую мышку, бюрократа с портфелем — зачем? Без него всем одинаково плохо. Бюрократ всех вяжет крепче, чем кровью. Кто же рубит сук, на котором сидит? Все нынешние капиталы узакониваются его круглой печатью. Сегодня ты вор, а завтра печать тебе шлепнули, и ты уже самый почетный член общества, хочешь — хоть баллотируйся в президенты. Образно говоря, неприметный человек с портфелем и есть курочка, которая несет золотые яйца для всех.