Ярость жертвы - Анатолий Афанасьев

Сильной стороной Огонькова было, безусловно, полное отсутствие в нем всякого намека на моральное чувство. Нравственно он был стерилен, как скорпион в пустыне.

Огоньков позвонил сразу после Наденьки и велел немедленно прибыть в контору. Выяснилось вот что. Некто Гаспарян, чиновник нефтяного министерства, обратился к Огонькову с заманчивым предложением. Он вознамерился переплюнуть всех московских толстосумов. Арендовав в Подмосковье несколько гектаров лесных угодий, Гаспарян решил возвести там не просто дом, а как бы готический дворец, окруженный английским парком, искусственными водоемами и еще множеством причуд вплоть до родового склепа наподобие египетской пирамиды.

— Если мы этого турка не разденем до трусов, — печально заметил Георгий Саввич, — то только по твоей вине.

— Почему по моей?

— Да потому, что ты циник и не веришь ни во что хорошее.

— Но он не сумасшедший?

— Это не наше дело. Скажи лучше, осилим?

Внезапно меня бросило в жар:

— Были бы деньги, Георгий Саввич. То есть, как я понимаю, речь идет…

— Это тоже наши проблемы, — скромно ответил шеф.

— Хотелось бы поглядеть на этого человека.

— Поглядишь. Он нас ждет к пятнадцати ноль-ноль.

…Отправились на двух конторских «бьюиках», на двадцать восьмом километре свернули на проселок и еще через десять километров колдобин и ухабов вкатились в небольшую деревеньку под названием Тепково. По виду деревенька была нежилая. Единственный живой человек, который нам встретился, был громила в спортивной куртке, который стоял посреди улочки и, завидев нас, махнул рукой в сторону кирпичного дома с облупившимся фасадом, возле которого притулились два «мерса», столь же уместных здесь, как качели на кладбище. Дом этот, видимо, был когда-то сельским клубом, внутри открылся просторный зал со множеством расставленных в беспорядке стульев и некое подобие сцены, где за накрытым столом восседали двое: красивый мужчина восточной внешности и еще более красивая женщина лет тридцати, которая, если смотреть на нее снизу, из зала, напоминала боттичеллиевскую мадонну. Пять-шесть крепышей расположились на стульях у стен — охрана. Мужчина подал сверху знак, поманил пальчиком, и все наши — Огоньков, двое, кроме меня, сотрудников фирмы, бухгалтерша Аделаида Павловна — гуськом по скрипучим ступенькам поднялись на сцену и после церемонных представлений были усажены за стол.

Красивый мужчина и был Иван Иванович Гаспарян, чиновник, задумавший поразить цивилизованный мир размахом русского зодчества. В дальнейшем беседа складывалась так, что говорил преимущественно один Гаспарян, причем убедительно и пылко, чему немало способствовала пузатая бутылка коньяку, который он прихлебывал из чайной чашки, как клюквенный морс. Боттичеллиевская мадонна при особо эффектных замечаниях патрона восхищенно вскрикивала и подавалась пышной грудью ему навстречу. Вкратце речь Гаспаряна свелась вот к чему. Он объяснил нам, что, будучи истинным русским патриотом, не намерен, подобно многим нынешним временщикам, вывозить заработанные трудовым потом капиталы за границу, а напротив, предполагает обосноваться в этой стране на века и приложит все силы, чтобы оставить по себе благодарную память в потомках. Однако есть люди, подонки и завистники, которые обязательно попытаются помешать осуществлению его проекта, поэтому мы должны сразу сказать, сумеем ли справиться со строительством в кратчайшие сроки, скажем за год или два. Георгий Саввич, указав на меня пальцем, авторитетно ответил:

— Разрешите еще раз представить, Каменков Александр Леонидович, наш ведущий архитектор. Мировой уровень, член Пражской Академии искусств. При его участии, полагаю, затруднений не будет.

— Вы подтверждаете? — спросил Гаспарян.

Я встретился с его безумным, какого-то пергаментного отлива взглядом и мужественно кивнул:

— Не первая зима на волка. Для потомков постараемся.

— Сколько времени займет организационный период?

— Месяц, не больше, — ответил Огоньков.

— Неделя, — отрезал Гаспарян, и в тот же миг я почувствовал, что ввязываюсь в историю, которая скорее всего выйдет мне боком.

Глава 4

Вечером опять сидели в кабинете Огонькова, куда секретарша-дублерша Леночка подала холодный ужин — бутерброды с колбасой и рыбой, пиво, кофе. В комнату набилось человек десять: два зама Огонькова по смежным предприятиям, две-три неизвестные мне личности с тусклыми рожами вампиров, конторские дамы. Общее приподнятое настроение точно выразила бухгалтерша Аделаида Павловна:

— Попахивает большой аферой, Георгий Саввич, но замах у этого типчика крупный. Придется расширять штаты и прочее такое.

— Вы не правы, дорогая, — возразил Огоньков. — Никакой аферы быть не может. Гаспарян вхож в правительство. Это вам не какой-нибудь мелкий мафиози.

— Откуда у него такой капитал? — спросил я.

— Лицензии, миленький. Нефть.

— А что будет, если мы начнем, а его посадят?

— Сажать их будут еще не скоро, — успокоил Георгий Саввич. — Ты лучше скажи, сколько тебе надо помощников.

— На первое время человек пять. Но отбираю сам и на моих условиях.

— Что за условия?

— Аванс по пятнадцать «лимонов» на рыло.

Огоньков и глазом не моргнул:

— Как, Аделаида Павловна? — Старая советская манера: делать вид, что финансами управляет бухгалтерия.

— Может быть, обсудим эти вопросы в более узком кругу? — чопорно заметила бухгалтерша.

— Хоть в каком, — Георгий Саввич отпил пива из фарфоровой чашки, глаза его вдруг хищно блеснули. — Кажется, ребятки, вы не совсем понимаете, что произошло. Заказ царский, небывалый. Вы вдумайтесь: дворцовый комплекс на берегу Клязьмы. Искусственные водоемы, парки, храм. Фантастика! Если потянем… Полагаю, Саша, твоим коллегам такое и не снилось?

Пока я копался с замком квартиры, на лестничную клетку выполз Яша Шкиба, просветленный, гордый, пьяный и с пучком тысячерублевок в кулаке.

— Засим, сударь, извольте получить должок, — просиял торжествующей улыбкой. — А также прошу на вечерний коктейль!

— Неужели стипендия?

— Бери выше, сударь! Наследство, богатое наследство.

В это я не поверил, поскольку знал, что бедному Яше неоткуда ждать не только наследства, но даже единовременной ссуды. Однако, видно, ему сегодня действительно где-то подфартило: уж больно настырно он тянул меня за руку в свою квартиру.

Я нехотя поплёлся за ним. У Яши, оказывается, были гости. На обшарпанном диванчике расположились две молоденькие поддатенькие инженюшки и, обнявшись, грустными голосишками напевали: «Зачем вы, девочки, красивых любите…»

— Ретро! — оценил я с порога. — Мощная вещь. Но зачем вы, красавицы, дали Якову Терентьевичу денег? Он же их все равно пропьет.

Девушки прекратили нытье, и одна из них очарованно прогудела:

— Мужчина пришел!

Вторая подтвердила басом:

— В самом соку. Поздравляю, подружка!

С девушками было просто, а с деньгами загадочно. По словам возбужденного Яши выходило, что нынче утром, копаясь в разном барахле, оставшемся от жены, в поисках якобы веревки, чтобы повеситься, он наткнулся на золотой перстенечек с маленьким камушком. Этот перстенечек они с дворником дядей Ваней оприходовали возле ювелирного магазина за бешеную сумму — триста тысяч рублей. Под ношей неожиданно свалившегося богатства Яша не сломился и сразу накупил самых необходимых для жизни вещей: два ящика водки, ящик вина «Алабашлы», ящик пепси и груду консервов.

— Консервы, Саша, оставлю тебе по завещанию, — просто сказал актер. — Мне же еда, ты знаешь, ни к чему.

После этого мы обнялись, расцеловались и начали пить. Пили долго и спели много хороших старых песен, включая «Синий платочек» и «Шумел сурово Брянский лес».

Очнулся я среди ночи у себя на постели. Рядом, закинув тяжелую ногу мне на живот, посапывала голая девица. Я попытался выкарабкаться из-под нее, и девица проснулась.

— Тебя как зовут? — спросил я.

— Ну ты даешь, — хихикнула она. — Вчера помнил, а сегодня забыл?

— Вчера была среда, а сегодня — четверг, — заметил я наставительно.

Глава пятая

Пришлось попотеть. Неделя минула, как сон, а мы еще и не приступали. Но в тяжких спорах выработали стиль. Колотились пока втроем — Зураб Кипиани, помешанный на готике, и Коля Петров, со студенческих времен мечтающий о Вечном городе.

В среду, ближе к вечеру, когда мы сидели в мастерской среди живописного развала набросков и были готовы перегрызть друг другу глотки, позвонил Гаспарян и пригласил меня для приватной беседы. Сказал, что уже выслал машину. Я попытался отнекиваться, но он и слушать не стал.

Гаспарян принял меня без церемоний: