Новый альманах анекдотов 1831 года - Сборник

Доктор. Благодарю вас, я не нюхаю табак.

Незнакомец. Мне кажется, вы нюхали прежде.

Доктор. Я перестал нюхать.

Незнакомец. Я удивляюсь, как вы могли меня забыть? мы вместе учились. Припомните, я вас на минуту оставлю.

Незнакомец удалился, доктор продолжал путь свой. Спустя несколько минут, незнакомец опять подходит к нему и, продолжая прежний разговор, предлагает ему снова табаку.

Доктор. Я вам сказал, что я не употребляю его.

Незнакомец. Извините, я забыл.

Незнакомец просит его к себе на ужин, но доктор не принимает приглашение, подозревая мнимого своего университетского товарища. Вдруг увидел он двух знакомых дам, и пользуясь сим случаем, откланялся незнакомцу. «Я не так глуп», — сказал он дамам, — «и не решусь взять у незнакомого табаку; может быть он из числа общества усыпляющих. Я ему сказал, что не нюхаю табак, но если б он знал, что я вчера купил табакерку за 50 луидоров, то…»

«Право? покажите нам ее», — сказала одна из дам. Доктор сунул руку в карман, но табакерки не было, а вместо нее нашел записку следующего содержания: «Поелику господин доктор не употребляет табаку, то не для чего ему иметь и табакерки».

Жид-скряга послал в ненастную погоду кухарку свою на почту, которая находилась в 2 милях от его жительства; служанка, не желая подвергнуться непогоде, уговорила соседского мальчика за 5 грошей сходить за нее на почту.

Жид, высунув голову из форточки и услышав предложение, закричал: «Послушай, Марфа, отдай мне 5 грошей, я сам пойду за тебя».

Он их получил и исполнил дело.

Некто спросил молодого человека: «Вы верно воспитывались в Базедовском институте, и по его методу?»

«Извините», — отвечал он, — «я имел собственного наставника, но не знаю, учил ли он меня по методу Базедова, только помню, что он такое множество розог исколотил на моей спине, что, наконец, по чувствам я мог различать род дерева, к которому они принадлежали».

Богатый скупец держал собаку, которая сторожила дом его от воров. Он заметил, что если ее с вечера покормить, то она гораздо менее лает ночью, и потому для усугубления бдительности, по вечерам вовсе не давал ей пищи.

Собака от голода лаяла и выла всю ночь, и тем беспокоила соседа. Сосед, дабы унять ее, бросал ей через забор кости, после чего собака переставала лаять.

Скупой, удивляясь молчанию собаки, старался узнать причину, и увидел, что лишь только собака начала вечером лаять, как через соседний забор кости на двор летели. С той минуты он решился удалить собаку и воспользоваться самому щедростью соседа. При наступлении ночи, он отправился на двор и начал подражать лаю собаки. Кости опять полетели, и скупой сердечно радовался изобретению своему, которое ему сберегло много издержек, но сосед скоро приметил разницу в голосах, и, узнав, что не собака, а скупой сосед лаял, перестал бросать кости и скупой, к величайшей досаде своей принужден был опять завести собаку.

Плохой поэт поднес некоторой девице сочинение свое, наполненное сладострастными выражениями; книга была переплетена в красивый сафьянный переплет. «Не принимайте этого сочинения», — сказал молодой человек, тут находившийся, которому известно было содержание книги, — «вы видите, сударыня, что со стыда даже переплет покраснел от содержания».

Граф Б. имел управителя, который, наживаясь графскими доходами, выстроил себе огромный дом и подводил его уже под крышу. Приятели графа, уведомляя его о плутнях управителя, и упомянув, что он, наживаясь за его счет, строит дом, советовали ему отрешить его от должности и взять другого управителя.

«Все знаю, друзья мои», — отвечал им граф, — «но посудите сами: теперешнему моему управителю остается только покрыть дом, а взяв другого, тот начнет строить с фундамента».

Оптик К. жаловался на худые времена, потому, что мало у него покупают очков.

«Это не удивительно», — сказал некто, — «ныне, по большей части, смотрят сквозь пальцы».

Почтенный учитель имел весьма сварливую жену. Однажды, когда она была во гневе, просил он ее достать некоторые книги из библиотеки; жена с неудовольствием подошла к шкафу, схватила 2 книги in folio и бросила ими в мужа, который уклоняясь от удара, сказал ей хладнокровно: «Друг мой! Ты бы могла оказывать ласки свои меньшими форматами!»

Петр, 20-летний сын крестьянина, был от природы глуп, и притом предавался пьянству. Чтоб отучить его от сего порока, отец решился, когда уже легкие средства не помогали, употребить строгие; посему посоветовавшись со своим приятелем, капралом, они условились, что когда Петр опять напьется, одеть его в солдатское платье и послать в казарму к капралу, где, протрезвившись, капрал бы ему сказал, что будучи пьян, он сам отдался на военную службу.

Спустя несколько дней, так и случилось; Петр, проснувшись, изумился, увидев себя в казарме и в военном мундире. Он был вне себя, кричал и утверждал, что он Петр, сын богатого отца, а не солдат, но капрал не хотел его слушать и приказывал молчать.

Наконец Петр упал перед капралом на колени и со слезами говорил: «Господин капрал, если вы не верите, что я Петр, то прошу вас, ради Бога! Пошлите кого-нибудь к богатому крестьянину Антону, и прикажите спросить, дома ли сын его? Если Петра нет дома, то я, верно, этот самый Петр, а если он дома, то, ей-ей, не знаю кто я».

Актер N. хотел жениться. Товарищи уговаривали его оставить это намерение, но все убеждения их были тщетны; наконец суфлер, добрый старик, стараясь убедить актера, заключил речь свою следующими словами: «Любезный друг! вы всегда слушались меня на сцене, послушайтесь и теперь: не женитесь!»

Помещик, приехавший из деревни в столицу, проходил мимо великолепного дома, около которого настлана была солома, чтобы стук экипажей не беспокоил больную жену хозяина. Помещик спросил у проходящих, что это значило? Ему отвечали, что солома настилается для того, чтобы стук на улице не так сильно был слышен в комнатах.

Возвратившись в свое поместье, он тотчас велел двор свой устлать соломою, воображая, что сим средством отвратит неприятный для него барабанный бой, производимый каждый вечер ротным барабанщиком, бывшим у него на постое.

Крестьянину, приехавшему в Вену, показывали разные примечательные здания, и между прочими замок князя М. После сего крестьянин по надобности часто хаживал мимо этого роскошного жилища и всегда видел у ворот швейцара в богатой ливрее, обшитой золотом. Однажды, возвратившись домой, сказал он своему приятелю: «Верно у его сиятельства мало дела, потому что он почти целый день стоит у ворот».

Управитель мызы позвал к себе крестьянина, на которого жаловались, что он в пьянстве всегда заводил ссоры с другими крестьянами, и представлял ему порок во всем гнусном виде; но пьяница утверждал, что на него ложно доносят.

«Сколько ты чарок выпиваешь ежедневно», — спросил управитель?

Пьяница. Это зависит от жажды, от погоды, от хорошего или худого вина, от денег и других обстоятельств: чарки две, три, четыре.

Управитель. Не может быть, чтоб ты пил так мало, ибо по пятнам на кафтане видно, что ты горький пьяница.

Пьяница. Извините, господин управитель, пятна происходят не от питья.

Управитель. А от чего же?

Пьяница. От проливания.

Когда Гаррик представлял роль Короля Лира в трагедии Шекспировой, то публика всегда в первых четырех действиях громогласно его вызывала, а в сцене, где он рыдает над телом Корделии, все зрители обливались слезами.

Однажды, при представлении сей трагедии, к удивлению публики, игра Гаррика показалась ей в сей сцене совершенно необыкновенною. Взор его не изъявлял печали, и приметно было в нем усилие, чтобы удержаться от смеха. То же самое заметили и у прочих актеров. Прекрасная Корделия, глава коей покоилась на бархатной подушке, желая узнать, что было причиною остановки в ходе пьесы, открыла глаза, и вдруг вскочив с места, побежала за кулисы; все актеры с громким смехом последовали за нею и сцена опустела.

Публика не могла понять столь странной развязки трагедии; но вдруг громкий хохот некоторых из зрителей обнаружил причину смеха актеров:

Толстый лондонский откупщик занял в партере переднее место против самой сцены, собака его, большой английский дог, вошла с ним в театр, и по обыкновению своему, поместилась у ног господина своего: спустя некоторое время она приподнялась на задние лапы, и, опершись передними на перила оркестра, спокойно смотрела на игру актеров.

Откупщик, от тесноты места и тучного телосложения своего, чрезвычайно вспотел, и, желая вытереть пот со лба и затылка, снял с головы огромный парик свой и надел оный на голову собаки. Гаррик и другие актеры, увидев собаку в огромном парике, при всем усилии своем, не могли удержаться от смеха.