Новый альманах анекдотов 1831 года - Сборник

Незнакомец. «Нет, милостивый государь, он был застегнут».

Пристав. «Если так, то вы конечно почувствовали, когда мошенник засунул руку в карман?»

Незнакомец. «Я точно чувствовал; но мне показалось, что это была моя рука».

Бедный еврей проходил через лес. Вдруг нападает не него голодный волк. Испуганный еврей подставляет свою палку прямо против зверя. В это самое время охотник, находившийся позади жида, ружейным выстрелом убивает волка.

«Чудеса! чудеса!» — вскричал еврей, который не приметил охотника, — «более 20 лет я имею эту палку, и до сих пор не знал, что она была заряжена».

Два студента часто посещали одного из товарищей своих. На дворе, где он жил, должны они были проходить двери, возле коих почти всегда лежала злая собака, которая иногда бросалась на них.

Однажды, идя к своему другу, завели они на дороге разговор о сей злой собаке, причем один из студентов признался, что весьма боится собак. Товарищ, желая его успокоить, сказал: «Может быть, сегодня ее не будет там», — но лишь только они вступили на двор, то первый, приметив собаку, лежащую у дверей, так оробел, что тихонько сказал на ухо другу своему: «Vidisce? hic jacet».

Страх заставил его говорить по-латыни, дабы собака не поняла, что речь о ней идет.

Профессор Е., известный по многим сочинениям по части прав, жил весьма роскошно, впал в долги и за оные был посажен в тюрьму; но в скором времени, при помощи друзей, из оной был освобожден. Обедая однажды в Hotel de B., забавлял он посетителей остроумием своим. Незнакомец, недавно приехавший, и не знавший профессора Е., был обворожен веселым нравом соседа своего.

«A proros», — сказал наконец приезжий, — «я вижу, что вам все здесь в городе весьма знакомо, позвольте у вас спросить: сидит ли теперь еще известный профессор Е.?»

«Он точно сидит, возле вас», — отвечал с улыбкой профессор незнакомцу, приведенному в замешательство сим неожиданным ответом.

«Что слышно новенького?» — спросил банкир Р. у цирюльника, пришедшего его брить.

«Особенного ничего нет», — отвечал цирюльник, — «за исключением предсказания одного ученого, что земля наша, по прошествии четырех недель, от приближения кометы разрушится».

«Что ты говоришь!»

«Точно так, милостивый государь! Профессор Ц., которого я брею, полагает, что это дело возможное».

Банкир задумался. Когда цирюльник кончил свое дело, он спросил: «Куда ты теперь пойдешь?»

«К советнику К».

«Послушай, дружок, сделай мне одолжение, зайди к нотариусу С., который живет возле советника, и попроси его от меня, чтоб он сегодня пришел ко мне. Если сказанное тобою справедливо, то мне надобно поспешить написать духовную».

N. N. был охотник до домашнего скота, но от худого присмотра, скот у него часто пропадал. Приятель его, выговаривая ему за худой присмотр, сказал: «Право, я ни за что на свете не желал бы быть у тебя скотом». «А у кого же?» — спросил N. N.

Некто, придя в трактир, велел подать бутылку хорошего старого рейнвейна. Хозяин, не имея оного, влил в бутылку австрийского вина, подал оную гостю с уверением, что он сам сие вино 10 лет тому назад, разлил по бутылкам, и с того времени сохраняет в погребе своем.

Гость, подержав бутылку против света, с усмешкою сказал: «Посмотрите какое чудо! Муха плавает в вине и через десять лет осталась жива».

Плохие актеры разыгрывали весьма дурно трагедию. «Пьесу сию приличнее назвать басней, а не трагедией», — сказал один из зрителей.

«Почему так?» — спросил его товарищ.

«Вы слышите», — отвечал первый, — «что на сцене не люди, а животные разговаривают между собою».

Молодой человек купил в книжной лавке два экземпляра Омировой Илиады.

«Зачем вы купили два экземпляра сего сочинения?» — спросил его знакомый.

«Мне весьма выхваляли сию книгу, и потому я желаю прочитать ее два раза».

Молодого крестьянина отдали в солдаты. По малому росту его и вообще по нестатному виду, был он назначен фурлейтом в артиллерию. В последовавшую кампанию, вез он 24-фунтовую пушку, о чем письменно уведомил родителей своих.

Родители его, приняв сие за особенный знак отличия по службе, написали к нему письмо под следующим адресом: «Любезному нашему сыну, А. Ш., двадцатичетырехфунтовому фурлейту».

У некоторой актрисы отняли роль Фридерики в пьесе «Охотники» и передали оную другой, молодой актрисе. Первая чрезвычайно сим обиделась, и с колкостью спросила, почему отняли у нее сию роль, когда она играла уже более 20 лет.

«Именно потому-то и отнимают ее у вас, что вы ее более 20 лет играете».

В некотором обществе начали играть в небольшую коммерческую игру. Хвастун, тут находившийся, высыпал полный кошелек золота на стол. Сосед его, напротив того, положил столько, сколько предварительно потребно было для игры, причем не мог удержаться от улыбки.

«Чему вы смеетесь?» — спросил первый, — «сделайте по-моему!»

«Извините», — возразил другой, — «предоставляю это только тому, кто все свое имущество всегда с собою носит».

Некоторый поэт принес к Пирону толстую тетрадь стихов и просил рассмотреть их. Спустя несколько дней, автор «Метромании» возвратил ему рукопись.

«Как, сударь, да тут нет ни одного креста?» — вскричал в радости молодой человек.

«Да, ни одного», — возразил Пирон, — «неужели вы хотите, чтобы я из ваших трудов сделал кладбище!»

Фонтенель сказал кому-то, напомнившему о его летах: «Тише, милостивый государь, смерть меня позабывает».

Некто, в пятьдесят лет, женился на тринадцатилетней девушке. При сем случае заметили ему, что он сделался преемником кукол своей жены.

Когда написали Вольтеру, что парижский парламент присудил его сочинение к сожжению, он сказал: «Тем лучше; это то же, что лионские каштаны, чем больше их печешь, тем они лучше».

Во время последней болезни Кромвеля, некто спросил у одного лорда: «Не знаете ли, каково здоровье нашего протектора?»

«Не знаю», — отвечал тот, — «одни говорят, что он умер, другие, что еще жив; но что касается до меня, то я не верю ни тому, ни другому».

Госпожа дю Дефань, будучи слепа, и услышав однажды в обществе скучный разговор людей весьма болтливых, сказала: «Какую скверную книгу здесь читают!»

Принцесса Копти, побочная дочь Людовика XIV, находилась у дофины Бавьер в то время, как та казалась спящею.

«Дофина», — сказала она, — «еще безобразнее во время сна».

Дофина, не сделав ни малейшего движения, отвечала: «Не все же, сударыня, дети любви».

Живописец, имевший весьма посредственные дарования, начал заниматься медициною. Когда его спросили о причине, побудившей его оставишь живопись, он отвечал: в живописи все ошибки остаются на виду, но в медицине они погребаются с болезнью.

Некоторому провинциалу сказали, что священник его умер.

«Не может быть», — отвечал он, — «священник мне обо всем пишет, и если бы точно он умер, то верно уведомил бы меня об этой новости».

Г. де Колон, подозревая, что у него в комнате был вор, созвал всех своих служителей, и после продолжительного допроса, один из них сказал ему: «Божусь вам, сударь, что кроме вас здесь никого не было».

Охотник, любивший стрелять зайцев, говорил однажды: «Я бы желал уметь различать зайца от зайчихи».

«Это очень легко, — сказал один забавник: если заяц, так он бежит ; а если зайчиха, так она бежит .

На столе плохого поэта, между другими вещами, лежал и масштаб.

«Какая ему надобность в масштабе?», — спросил некто, находившийся в кабинете рифмотвора.

«Для размера стопосложения при составлении стихов», — отвечал другой.

Один судья написал в счете своего просителя: «30 су за то, что меня разбудили ночью, и я должен был думать о вашем деле».

Некоторого служителя спросили о причине смерти его отца. «Мой отец умер от горести, когда увидел себя повешенным», — отвечал служитель.

Слуга бросился в воду. Господин, увидев его погибающим, поспешил избавить несчастного от смерти. Потом приказал своим людям присматривать за ним, дабы он вторично не отважился погубить себя.

Слуга, видя что ему препятствуют утопиться, решился повеситься. Господин, возвращаясь домой, увидел слугу своего висящим на дереве. Призвав другого слугу, он сделал ему строгий выговор за то, что он не удержал собрата своего от гибельного покушения.

«Я думал, сударь», — возразил слуга, — «что он повесил себя для просушки».

Один простак сказал: «Если бы я знал такую землю, где люди никогда не умирают, то отправился бы туда, и жил бы там до самой моей смерти».