Шестеро против Скотленд-Ярда (сборник) - Агата Кристи

Я воспринимала теперь свою версию настолько правдоподобной, что всего через пару дней мне приходилось напрягать память, чтобы припомнить случившееся в действительности.

А люди оказались очень добры. Нам пришлось организовать сбор денег на похороны, но зато все получилось очень торжественно, и, стоя рядом с могилой Фрэнка, я от души желала ему покоя, которого он никогда не давал при жизни ни Луизе, ни мне.

На этом можно было бы и закончить мое повествование. Я постаралась навеки забыть правду, никогда не стала бы писать о ней, если бы не одна мысль, которая не дает мне покоя. Если бы не один жизненно важный факт, который я до самого последнего момента старалась не осознавать в полной мере.

Я пишу эти строки в тот день, когда Луизе нужно было отправляться в Манчестер. Город по-прежнему весь завешан афишами, предрекающими ее триумфальное возвращение на сцену. Но только ей больше не доведется раздвинуть серебристый занавес, послать воздушный поцелуй оркестру и спеть «Иона любит девушек в розовом». Ни в Манчестере и нигде больше.

В утро этого дня моя юная помощница по хозяйству постучала в шесть часов в мою дверь и сообщила, что по всему дому пахнет газом. Я даже не стала подниматься на чердак. Шестым чувством я предвидела, в чем причина.

Луизу нашел Латте Поллини. Она лежала, сунув голову в духовку газовой плиты, навечно заснув для всего мира.

Она, знаете ли, любила его. Я же никогда этого не осознавала. Или, вернее, не понимала, что это значит – любить по-настоящему. Как любила моя славная, милая, добрая девочка.

Отставной старший инспектор Скотленд-Ярда Корниш расследует преступление, описанное Марджери Аллингем

Выдаст ли себя убийца?

Закончив читать «Он сделал ее несчастной», я тут же вскочил с одной только мыслью: мне следует немедленно отправиться в район Мейда-Вэйл и арестовать Марджери Аллингем, известную под именем Маргарет Хокинз, а также как Полли Оливер. Но я сразу вспомнил следующее. Точный адрес не был указан, и может потребоваться немало времени на поиски ее места жительства. Я больше не являюсь штатным офицером Скотленд-Ярда. Одного только признания недостаточно для доказательства вины подозреваемой. И вообще, это всего-навсего рассказ, плод творческой фантазии автора.

Лучший комплимент с моей стороны для Марджери Аллингем и наивысшая оценка ее блестящего умения создать персонажи настолько живые и атмосферу – настолько правдоподобную, что вышеперечисленные мысли возвратили меня к реальности, когда я уже схватил с вешалки шляпу.

Все так. Но было ли убийство Фрэнка Спрингера действительно идеальным преступлением?

Если честно, я не могу ответить на этот вопрос. Маргарет Хокинз вполне могла ловко проделать все, о чем нам поведала. На первый взгляд не бросались в глаза никакие детали, чтобы заподозрить неладное, к тому же были еще показания Ма Поллини и других людей, которые косвенно подтверждали правдивость истории Хокинз. Однако полиция, даже не имея особых оснований для подозрений, все равно провела бы более тщательное расследование, нежели описанное в рассказе. Сыщики могли обнаружить, к примеру, отпечатки пальцев, которые поставили бы под сомнение рассказ о трагедии, прозвучавший из уст хозяйки пансиона.

И они уж точно выяснили бы, что Хокинз прежде, мягко говоря, не любила Спрингера, а ее внезапное изменение отношения к нему, предшествовавшее «несчастному случаю», могло бы навести их на верный след.

Вполне вероятно также, что кто-то стал случайным свидетелем убийства или хотя бы какой-то борьбы между преступницей и жертвой. Разве не было соседних домов, из окон которых просматривался пансион, где произошло преступление? Следует помнить, что дело происходило «в районе Мейда-Вэйл близ Килберна» и убийца подвергала себя огромному риску. Но даже если ей сопутствовала удача и по чистой случайности Хокинз никто не заметил, сам по себе этот факт исключает убийство из числа «идеальных преступлений». Идеальное убийство не может зависеть от везения или невезения.

Но, делая все эти оговорки, надо признать, что замысел устранения человека остается дьявольски изобретательным. При благоприятном стечении обстоятельств даже в реальности он мог бы увенчаться полным успехом.

Однако, по моему мнению, Марджери Аллингем не учла один крайне важный для дела фактор – личность Луизы Лестер. Уж она-то точно знала, что ее муж и Хокинз не ладят между собой, но Луиза очень любила своего мужа, каким бы негодяем и паразитом он ни был.

Она могла даже не подозревать всей правды. Казалось бы, достаточно было бы непонимания с ее стороны, как такое могло произойти и каким образом события могли вписываться в известные ей отношения между Хокинз и ее супругом. Ей стоило поделиться с полицией хотя бы половиной своих сомнений. А уж детективы сумели бы найти версии, о которых сама Луиза не смела даже подумать, хотя многое должна была бы инстинктивно понимать.

Маргарет Хокинз написала свою исповедь в тот самый день, «когда Луизе нужно было отправляться в Манчестер», но утром «она лежала, сунув голову в духовку газовой плиты, навечно заснув для всего мира».

На этом и заканчивается история, описанная Марджери Аллингем. Но, как мы все понимаем, между беллетристикой и подлинной жизнью есть огромная разница. В реальности редко все складывается так легко и для преступника, и для детектива из полиции. Литературное произведение укладывается в предначертанные автором рамки, а жизненные ситуации в них не втиснешь, они не остаются в заранее отведенных им пределах.

Если предположить, что подобный инцидент действительно имел место, то дело так просто не закончилось бы.

Хокинз пришлось бы снова иметь дело с полицией не только потому, что в ее пансионе покончила с собой Луиза. Скорее всего, прежде чем пустить газ, старая актриса написала бы и отправила записку, уведомляя полицию, что гибель Спрингера стала, возможно, результатом не несчастного случая, а убийства.

Луиза могла даже не поставить свою подпись в силу слабости характера, устыдившись подозрений в отношении лучшей подруги. А ведь все анонимные письма такого рода непременно принимаются во внимание и становятся поводами для расследования. Сотни анонимок, как правило, бесполезны, но их обязательно проверяют. Потому что хотя бы в одной из них может вдруг обнаружиться действительно ценная информация. И если вскроется, что послание написано рукой Луизы, то положение преступницы станет очень шатким.

Ситуация коренным образом изменится. Прежде Хокинз имела возможность излагать более или менее убедительную версию, без труда отвечая даже на самые сложные вопросы, потому что не находилась под подозрением. Она была уверена, что ей все сойдет с рук, чувствовала собственное превосходство над офицерами полиции, которые так легко позволяли водить себя за нос. Все шло в соответствии с ее планом. Но теперь схема нарушается. Хокинз противостоят детективы, не склонные больше доверять каждому ее слову, подозрительно относившиеся к ее показаниям.

А она понимает, что стоит им напасть на верный след, и сыщики непременно узнают о ее ненависти к Спрингеру. Хокинз ясно и другое: где-то в доме, в случае обыска, найдут подлинную историю преступления, изложенную на бумаге ею самой. Но больше всего старую подругу вывела из равновесия смерть Луизы.

Хокинз станет отвечать на новые вопросы следователей, запинаясь и путаясь. И в конце концов, найдут ли ее письменное признание или нет, она сдастся и во всем покается.

Это один из возможных вариантов развязки той истории, которую написала мисс Аллингем для нас с вами. Я бы даже назвал его наиболее вероятным. Вспомните, как глубоко потрясли убийцу слова инспектора: «А ведь вы убили его, если хотите знать, Ма». Да и сам по себе факт, что она написала историю своего преступления, говорит о тягчайшем эмоциональном напряжении, страстном желании любым путем избавиться от него. Короче говоря, в день самоубийства своей лучшей подруги она находилась в таком психологически ломком состоянии, когда проще всего было бы добиться от нее признания вины, ведь только чрезвычайным усилием воли Хокинз заставляет себя молчать. Насколько облегчило бы работу сыщика, если бы он допрашивал каждого подозреваемого в момент столь глубокого душевного волнения!

Но повторю: я ни в чем не уверен. Луиза Лестер могла и не оставить предсмертной записки. Полиция не сразу принялась бы за основательные допросы подозреваемой, сосредоточившись лишь на тех аспектах, которые касались самоубийства. А если бы и стала доискиваться, у Хокинз могло хватить силы воли и хитрости, чтобы ничем не выдать себя. В особенности на более поздней стадии, когда улики, доступные прежде, уже бесследно пропали – тогда доказать вину Хокинз стало бы чрезвычайно трудно любому жюри присяжных, если она сама продолжит держать рот на замке.