Новый Мир ( № 3 2013) - Новый Мир Новый Мир

Загудел в кармане мобильный телефон. “Ты не звонил больше суток. Нельзя быть таким. Где ты сейчас?” — “У Моста Свободы”. — “Всё-таки собрал вещи, чтобы покинуть нашу ужасную Венецию?” — “Я же сказал: я никуда не уеду”. — “Встречаемся через час в твоей гостинице. Я приду туда”.

II

Персонал был не на шутку встревожен; кажется, они понимали что-то, недоступное иностранцу. “Конечно, если вы пожелаете остаться и дальше, вам никто не сможет воспрепятствовать, но учтите, что сегодня отпустили половину сотрудников по домам”, — сказал портье. — “Что-то серьёзное?” — “Нет-нет. Пока нет”.

В новостях обсуждали последствия необычайно жаркого лета; какой-то профессор гляциологии просил обратить внимание на то, что подтаяло и пришло в движение 97% покрова ледников Гренландии, и ему вторил второй гляциолог, говоря о катастрофическом таянье снега и льда в Альпах.

На фоне высохших каналов и полумёртвой лагуны, жёстко нормированного потребления артезианской воды, заволокшего небо дыма и вышедших из горящих горных лесов оленей это звучало странно. Уровень адриатических вод только падал. Не было и живительного дождя.

III

Первым делом Марина открыла кран в ванной: вода текла тоненькой струйкой. “Ты был вчера очень неправ”. — “Может быть. Честно: не знаю”. — “Будем вздорить? Я пришла к тебе: разве этого мало?” Тимофей взял её за плечи и посмотрел в глаза. “Отпусти, дурак”. Оба они отражались в зеркале ванной на фоне кафеля стен и белых махровых банных халатов и полотенец. Тимофей увидел впервые, насколько они похожи. Тёмные волосы, тот же разрез глаз, похожие нос и очерк лица. “Может быть, я схожу с ума”. — “Может быть. Я ведь пришла, чтобы напомнить тебе, что сегодня ночью — новолуние”. — “И великий кельтский поэт сравнил бы это с надиром эпохи. Где полная тьма — там человеку нет места. Вы же, венецианки, не любите мистики”. — “В новолунье приходит прилив. Высокая вода. Боюсь, что в этот раз очень высокая. Хорошо, что у тебя третий этаж. Надо запастись питьём”. — “Ты думаешь, город затопит?” — “У тебя есть пустые бутылки? Любые продукты, какие не портятся, тоже не помешают”. — “А водка — питьё?” — “Ну, как русский ты можешь наливаться граппой, а мне, дорогой, хватит и вина”.

В магазине выбор был невелик: купили питьевой воды, бутылку граппы, ещё бутылку сухого вина, галет, консервов, яблок и фиников. “У тебя ведь нет сапог. В мастерской стоит пара. Это твой размер”. — “Откуда ты знаешь, что мой?” — “Пойдём: тогда успеем до сумерек. Не думай, я не хотела тебя задеть”.

Небо над городом было всё в рваных коричневато-багровых облаках гари. Странное, взъерошенное напряжение господствовало на улицах.

Открыв всё тем же ключом дверь, Марина показала ему на стоявшую в дальнем углу мастерской резиновую пару. Размер действительно приходился ему впору. “Теперь мы расстанемся. Не надо меня провожать. Я ещё должна успеть позвонить брату и матери”. — “Ты мне никогда не говорила о них”. — “Это не значит, что я им не звоню. Повторяю: не провожай меня. Телефон и адрес тебе известны. Свёрток с едой и вином я донесу сама”. Марина дружески поцеловала его в щёку. Он развернул её лицом прямо к себе: “Не так”. — “Так не так — до свидания”. — “Ладно, увидимся”.

IV

“Я действительно дурак: оттолкнул от себя женщину, о которой столько думал, без которой мне сейчас трудно, — всё это я должен был сказать ей давно. Прошлое ничему не учит, кроме того, что думать о нём, — это как прыгать в бурный поток с камнем на шее. В один Гераклитов поток нельзя войти дважды ещё и потому, что пока ты раздумывал, весь состав его изменился. Солнце, сказал Гераклит, не только новое каждый день, но всегда и вечно новое; оно день — да что там, минуту назад! — уже не равно самому себе: мы и солнце, я и ты относятся друг к другу как голоса в контрапункте, уже в первый момент взаимного наложения образующие нечто третье...”

Этот, как всегда вдохновенный, внутренний разговор с самим собой был прерван звонком:

— Привет, Тим, это Билл. Значит, вы в своём номере? Прекрасно. Приходите ко мне — выпьем виски, поглядим с балкона на чудеса вечерней природы.

Номер ван Бецелеров состоял из нескольких комнат. Фрукты, лёгкие закуски и открытая бутылка стояли на столе у балконной двери. Билл плеснул терпкой жидкости на кубики льда и протянул Тимофею его стакан, а потом указал жестом на балкон.

Они сидели теперь на балконе с видом на непривычно сумрачный канал св. Марка. За истекшие часы направление ветра резко переменилось на противоположное. Теперь он дул с моря, сгоняя весь день висевший над городом дым обратно к континенту. Канал был странным образом почти не освещён. Но самое удивительное, что вода значительно прибыла, и мелей больше было не видно. Редкие огни со стороны острова Джудекка и странно потемневшего храма на Сан-Джорджо Маджоре свидетельствовали о том, что людей там почти не осталось или они затаились в ожидании чего-то величественного, теперь целиком отданного во власть стихий. С каждым новым глотком Тимофей всё больше располагался сердцем к Уильяму, к его странноватой семье, к обстоятельствам этого фантастического дня, начавшегося с альпийских пожаров, а завершавшегося, как если бы ничего особенного не произошло, милой беседой на балконе гостиницы.

— Мне кажется, что сегодня, любезный коллега, мы увидим представление. Наслаждайтесь театром.

Ван Бецелер говорил так, как будто он был богом воды, охватывающей Океаном всю землю и намеревавшейся вернуть себе власть в лагуне; да он и внешне был похож на него.

— Отчего вы грустите? В дело вмешалась женщина? Я могу узнать её имя?

— Её зовут Марина.

— А фамилия не Делль’Аква?

— Почему именно она?

— Слышал о такой пианистке из местных. Согласитесь, что подобное имя и фамилия не могут быть настоящим. Но, Тим, если всё так серьёзно, — они уже много выпили, — идите ищите свой дивный берег, пока его не затопило водами моря. О стихия, заклинаю тебя — повремени! — И ван Бецелер театрально выкинул руки в сторону лагуны.

Жена Билла, входя на балкон, повторила этот жест. Как его — без тени насмешки — повторила и дочь ван Бецелера, глядя на лагуну из комнаты.

Тимофею оставалось только откланяться.

Дочь Билла, странно закусив губу, окинула гостя всего с макушки до ног внимательно-испытующим взглядом, потом довела до двери и, улыбаясь, притворила её. В памяти стоп-кадром замерли: тёмное небо с рассеянными дымными облаками, ван Бецелер со стаканом, полным виски и льда, в компании супруги на балконе и блуждающая улыбка их дочери.

V

Надев на всякий случай полученные от заботливой Марины сапоги, Тимофей отправился на Calle della PietaМ, где она жила. Что за имя для улицы!

Вода вернулась в каналы, большие и маленькие. Улицы были пусты, и редкий свет в окнах домов вызывал чувство, что город этот покинут.

Тимофей вошёл в незапертую дверь дома и поднялся по лестнице на второй этаж. Дверь Марининой квартиры тоже оказалась незапертой. В гостиной, по левую руку от зиявшего струнной пастью рояля, лицом к занавешенному алой шторой окну стояло покрытое сшитым из разноцветных кусков “американским” одеялом кресло-качалка (Тимофей его прежде не видел), а возле него круглый стеклянный чайный столик. На столике — откупоренная и пустая на три четверти бутылка красного сухого вина.

Женщина, сидевшая в кресле лицом к занавешенному окну — тому самому, распахивавшемуся на площадь, — гладила большим, указательным и средним пальцами стеклянную ножку яйцевидного бокала (со срезанным верхом). В бокале ещё оставалось немного вина. Стоявший рядом другой такой же бокал гордо поблёскивал в приглушённом электрическом свете: было видно, что из него не пили. Тимофей подошёл к креслу и положил руки на плечи сидевшей, которая даже не обернулась, не вздрогнула, а продолжила пальцами обнажённой по самое плечо руки гладить ножку бокала.

“Марина, я пришёл сказать, что люблю тебя: давно, наверное, с того дня, как разговаривал с тобой после того концерта в Москве. Я даже уже не помню, с кем я пришёл на тот концерт”. — “Какая разница, с кем. Не останавливайся”. — “Жизнь моя без тебя невозможна. Чтобы я был уверен, что она продлится, я должен твёрдо знать вечером, что увижу тебя наутро”. — “Прекрасно сказано, хоть и цитата”. — “Ты сама, здесь и сейчас, и моя обращённость к тебе охватывают всё, что я вижу и знаю, наполняя его счастьем”. Обе ладони Тимофея опустились на её ключицы. “Извини, я напилась, мне надо в туалет”, — сказала Марина и мягко отвела его ладони. Когда она вставала и, покачиваясь, выходила из комнаты, а через два шага расстегнула платье на спине и выскользнула из него, а потом скатала с бедёр узкую полоску материи, то он подумал: “Всё-таки фигура пловчихи: крепкие икры и бёдра, мускулы на спине”, — и ещё то, что она действительно пьяна.