Зверь-из-Ущелья - Соня Марей

как живут там, внизу, чем дышат, во что верят. Верят простые люди – не такие, как он. Вопросы вились в голове нескончаемой вереницей, хотелось впитывать новые впечатление жадно, как губка. А правильней бы закрыть рот на замок или вообще прочь бежать, но даже шевельнуться нельзя. Никак не получается – от пристального, выжидающего взгляда цепенеют ноги. Сердце стучит в районе горла. И хочется продлить этот момент откровения – мир, долгое время бывший под запретом, мир притягательный и манящий, ожил для меня в обличье этого человека.

Ох, если бы кто-то узнал мои мысли, закидал бы камнями. Даже милосердная Матерь Гор отвернулась бы от меня – жрицам непростительная мирская слабость.

Слабость губительная. Как пропасть – глубокая.

– Рамона? – тихий шёпот, как шелест ветра. Или то горы говорят со мной его голосом?

И вдруг со мной начало твориться что-то странное… То, от чего искателей, особенно жриц, предостерегали мудрые старики. Я смотрела перед собой как сквозь плохо отполированную линзу – очертания плыли и сливались, пространство ускользало. Наверное, я совсем потеряла счёт времени – это было похоже на транс, в который я впадала в святилище.

Внезапно камень в плетёном очелье ожил и потеплел, а голову повело, как от хмельного напитка – стало вдруг так хорошо, так упоительно, словно ветви подземного древа оплели меня теплыми лентами и уложили в колыбель. Пульс камней вторил биению сердца, сплетаясь с ним воедино. Веки налились тяжестью – не поднять. Руки упали вдоль тела, и я совершенно перестала понимать, кто я, где я.

Древо потянуло мою магию, мой Дар. Не так, как в святилище Матери Гор – там я добровольно делилась своими силами. Обязательный ритуал, который поддерживал защиту Антрима. Безобидный, просто немного утомительный. Но сейчас мой источник был вспорот без спроса.

Кровавый камень, вплетённый в очелье, жёг лоб раскалённым клеймом. Голова гудела, в ушах шумела кровь.

И вдруг – внезапная лёгкость, словно летишь вниз, раскинув руки. Недовольно ворча, горы отпустили свою дочь. Жадные каменные исполины оставили меня в покое до поры, до времени.

– Рамона! – лёгкая пощёчина вернула меня в реальность, и я увидела нависающего надо мной Ренна. – Что с тобой? Тебе дурно?

Он был встревожен. Хмурился и дышал тяжело, сжимая в кулаке мой амулет. Видимо, сорвал его, когда понял, что причина в нём.

– Это всё каменное древо, – шепнула, отворачиваясь.

Реннейр коснулся щеки и заставил посмотреть ему в лицо.

– Ты впала в беспамятство, едва на землю не свалилась, я еле успел поймать. Не знаю, о каком древе ты говоришь, но оно явно опасно.

Тёплые, загрубевшие от оружия пальцы не давали вырваться, а я старалась не представлять, как эти самые руки подхватывали меня и опускали на траву.

– Всё в порядке. Так бывает, когда... – выдавила с трудом, будто и голос, и тело разом перестали меня слушаться.

‍

– Когда?.. – Ренн приподнял брови, намекая, что неплохо было бы продолжить рассказ, но слова стояли в горле комом, а сердце отчаянно колотилось в рёбра.

Не могла я признаться, что горы, камни и то, что скрыто в их недрах, чутко улавливают всплески самых сильных эмоций и не могут отказать себе в удовольствии подкормиться от нас. Поэтому искатели с ранних лет учатся контролировать себя и сдерживать губительные порывы. А сегодня меня чуть не смыло волной и не утянуло на самое дно.

Страшно? Немного. Но я бы не позволила каменным исполинам выпить меня без остатка, я бы сумела вырваться. Просто всё случилось слишком неожиданно, я не знала, что встреча с лестрийцем заставит меня испытать такие эмоции. А ведь на эмоциях и чувствах и завязана вся магия.

– Прости, этого я сказать не могу.

Он очертил взглядом контуры моего лица и, наконец, отстранился. В задумчивости подпёр колено кулаком, вокруг которого было обернуто моё очелье. Совершенно случайно коснулся его твёрдыми губами.

Я перекатилась на бок, не торопясь подниматься и не в силах отвести глаз от этой картины. Голова всё ещё немного плыла.

В свете луны и звёзд профиль чужака казался резким, но таким правильным.

– Тогда ответь, ты – жрица Матери Гор?

Он вытянул руку, собирая кровавым камнем звёздный свет. Всматриваясь в его алые глубины и принимая моё молчание за согласие.

– Неразумное дитя, – произнёс с сочувствием и протянул мне очелье. – Никогда не доверяй незнакомцам.

Слова его царапнули осколком стекла, и я вцепилась в конец плетёного шнура. Села, притянув ноги к груди и уложив на колени подбородок, как будто хотела спрятаться.

– Я вовсе не неразумная. И тем более не дитя.

– Я бы поспорил, но мне лень, – он разжал хватку, и мой амулет змеёй скользнул вниз. Я сплела его сама, много лет назад, как только узнала, что стану жрицей – такова традиция.

– Что случилось, лестриец? Новость о том, что я Каменная жрица, тебя не порадовала?

Горечь осела на губах каплями полыни. Захотелось стереть её рукавом, но я не шевельнулась – глядела, как меняется его лицо. То тонет во мраке, то белеет в сиянии луны. Воздух был таким густым, насыщенным влажным ароматом ночных цветов и терпких летних трав, что можно было собрать его в горсть.

Мы сидели так близко друг к другу, что я могла коснуться его носком ботинка. Или положить ладонь на плечо. После неожиданного обморока меня всё ещё потряхивало.

– Никогда не доверяй незнакомцам, – повторил Ренн задумчиво, и усмешка вспорола сурово сжатый рот. – У нашего народа есть легенда. Одна старая и странная легенда, которую странствующие барды разносят из города в город. Она гласит, что однажды жрица Матери Гор родит дитя от человека с равнины. Этот ребёнок вернёт нам утраченную магию, но...

Он красноречиво поглядел мне в глаза.

– Но… что? – выдавила я, заикаясь. Что-то чужое, пугающее, дикое рождалось во мне. Яд, что хуже дурмана и опасней цикуты – от него не будет спасенья.

– ...рухнет весь заведённый порядок. Магия – это сила, это огромная власть. Знаешь, почему искатели так ревностно оберегают своих женщин от чужаков? Особенно жриц, – сейчас он смотрел с сочувствием, или мне показалось? Свет луны слишком неверен. – Потому что соблазн похитить одну из них и зачать с ней ребёнка может оказаться слишком велик. Лестрийцы суеверны, а ещё жадны до власти, богатства и любви.

Взгляд человека напротив был тёмен,