Можайский — 5: Кирилов и другие - Павел Саксонов

— Далее. — Митрофан Андреевич бросил на меня взгляд. — Место возгорания. Как нам удалось установить, пожар возник не в кухне, чего еще можно было бы ждать, и не в дымоходах, что тоже еще было бы хоть как-то объяснимо[26], а… в оранжерее!

— Точно!

— Представляете, господа? В оранжерее!

— Действительно странно! — Инихов.

— Но и это еще не все!

— Как!

— А вот так! Самое, пожалуй, поразительное заключалось в том, что вызов поступил не из дома Грулье, а совсем из другого места: из кладовой инструментальной лавки на Андреевском рынке, причем — уж не знаю, как Сушкин это выяснил — лавка была обворована!

— Обворована! — Инихов.

Я же пожал плечами:

— Да, обворована. Выяснил же я это просто. Едва я заприметил одни на другие накладывавшиеся странности, как «а» — отправился на телефонную станцию и побеседовал с той барышней, которая осуществила соединение абонента с пожарной частью… исходил я из того, господа, что такое соединение не сразу позабудешь… и «б» — узнав, что вызов поступил из лавки Кирилова…

— Кирилова?!

— Александра Ивановича, арендатора лавки.

Инихов улыбнулся:

— Вот так совпадение!

Я тоже улыбнулся, но скептически:

— Нет, не совпадение.

— Да что вы? — Инихов вытянулся вперед. — Не совпадение?

— Ни в коем случае. Это — глупый розыгрыш.

— Ах, вот как!

— Да.

— Что же: поджигатель… ведь, полагаю, речь идет о поджоге?

Мы с Митрофаном Андреевичем одновременно кивнули.

— Значит, поджигатель нарочно выбрал кладовую торговца с фамилией нашего уважаемого брант-майора?

— Именно.

— Но почему вы так решили?

— А вот почему… — я помассировал лоб и поправил прическу. — Придя в лавку, я застал в ней как самого Александра Ивановича, так и владельца помещения, Кёнига: Леопольд Леопольдович…

— Минутку! — Можайский. — Не тот ли это Леопольд Леопольдович, который однажды приходил ко мне с жалобой на… Лысоватый, плотный, нос картошкой?

Я подтвердил:

— Он самый.

Можайский склонил голову к плечу:

— Чудны дела Твои, Господи!

— А что такое?

— Этот Кёниг однажды получил престранное письмо. В нем некто, кого нам так и не удалось установить…

Я подхватил, перебивая:

— …писал о том, что в высшей степени неприлично сдавать в аренду рыночное помещение торговцу с фамилией Кирилов!

Можайский:

— Вот именно! Но ты-то как…

— Так я же и рассказываю!

Можайский жестом показал, что слушает. Все остальные тоже сгрудились вокруг меня.

— Значит, помимо Александра Ивановича, арендатора, застал я в лавке и ее владельца — Леопольда Леопольдовича. Леопольд Леопольдович, что называется, рвал и метал и поначалу вообще намеревался вытолкать меня взашей, едва услышав, что я — репортер. Но стоило мне представиться и объясниться, как он не просто даже гнев сменил на милость, а буквально втащил меня в помещение и засыпал информацией. Прежде всего, он показал мне — Александр Иванович следовал за нами этакой безмолвной тенью — развороченные и в хаосе валявшиеся товары: различный инструмент, скобяные принадлежности и прочее, чем вообще велась торговля в этой лавке.

«Вы видите! Вы видите!» — причитал он. — «Видите, в каком всё состоянии!»

— Но вам-то что за печаль? — поинтересовался я. — Вы же не владелец товара?

«Здесь и мой товар тоже!»

— А!

«Да, милостивый государь! И мой тоже!»

— Что-нибудь пропало?

«Да!»

— Что же?

Леопольд Леопольдович начал перечислять:

«Алмазные резаки…»

Я насторожился.

«…потайной фонарь…»

— Электрический?

«Нет: керосиновый!»

Я вздрогнул.

«…рычаг для взлома вышедших из строя замков…»

— Фомка?

Леопольд Леопольдович поморщился:

«Рычаг», — отрезал он.

— Что-то еще?

«Большой моток просмоленной бечевы…»

Картина стала совершенно ясной.

«…и пачка парафиновых свечей с борными фитилями[27]».

На фоне всего остального свечи были уже излишеством, но, видимо, обворовавший лавку человек отличался маниакальной предусмотрительностью. Непонятным мне оставалось одно: зачем вообще он сообщил о возгорании и почему это сделал из лавки. Отчасти — и сам того не подозревая — меня тут же просветил Леопольд Леопольдович:

«А еще вот это! Это! Какова наглость!» — воскликнул он, протягивая мне скомканный лист писчей бумаги.

Я принял лист и, расправив его, прочитал отпечатанный на ремингтоне[28] текст:

Непилично сдавть в аренду помещение человеку с фамилией Кирилов.

Именно так — с пропуском буквы «эр», что говорило о поспешности печати и о том, что человек, отпечатавший текст либо и не заметил пропуск вовсе, либо, заметив, не стал о том печалиться.

Сама пишущая машинка нашлась здесь же, в лавке: я лично сравнил шрифты и пришел к выводу, что печатали на ней.

— Кирилов, — протянул я и обернулся к Александру Ивановичу. — Ваша фамилия — «Кирилов»?

«Да», — подтвердил он.

— Именно так — с одной буквой «эль»?

«Да».

— Почему?

«Откуда мне знать?»

— Гм…

«Что такого особенного вы в этом нашли?» — спросил Леопольд Леопольдович, ничего не понимая.

— Ну, как же, — пояснил я, — ведь это — фамилия брант-майора, Митрофана Андреевича!

Леопольд Леопольдович онемел.

— Да, — продолжил я разоблачения, — а если учесть и то, что из лавки сообщили о возгорании…

«Каком еще возгорании?» — вскричал тогда Леопольд Леопольдович и мертвецки побледнел.

— В доме Грулье. Вы еще ничего не слышали?

«Нет».

— Дом Грулье полыхает. Прямо сейчас. А вызвали команду отсюда.

Леопольд Леопольдович схватился за голову:

«Не может быть!»

— Еще как может!

«Катастрофа!»

— Не думаю.

«Я пропал!»

— Да нет же!

«Всё кончено!»

— Успокойтесь! — Я взял Леопольда Леопольдовича под руку и вывел на свежий воздух. — Налицо — заговор и злая шутка. Но не против вас и не над вами. Я даже догадываюсь, кто этот наш остроумец…

«Кто?»

— Вот что, — сказал, не отвечая, я. — Ступайте-ка вы с этой бумажкой к Можайскому…

«Приставу?»

— К нему… и расскажите всё, как есть.

— Так это ты направил его ко мне!

Можайский смотрел на меня своим страшным улыбающимся взглядом, и в кои-то веки я немного смутился:

— Ну…

— А почему не сам пришел?

Я отвел собственный взгляд и помялся:

— Работы много было и вообще…

— Ну, ты и жук!

Чулицкий, Инихов и Кирилов одновременно хихикнули.

— Не смейтесь, господа! — Можайский продолжал смотреть на меня с леденившей кровь улыбкой в глазах. — Я с ног тогда сбился, чтобы понять, что к чему. А разгадка — вот она, всегда под носом была!

— Так Кёниг, — Чулицкий, — о пожаре тебе не рассказал?

— Рассказать-то рассказал, да что толку!

Все снова — взглядами — сошлись на мне:

— Ну, — Кирилов, — так кем же был мой тайный обожатель?

Мое смущение прошло. Ответил я просто, но гордо:

— Грулье, разумеется. Кто же еще?

— Грулье!

— Конечно. Именно он и лавку обворовал, и записку напечатал, и поджог в собственном доме устроил. Потому-то он и пожарных из лавки вызвал: не мог он сделать это от себя.

— Но почему?

— Да где же вы видели рыщущего по дому в семь утра богатого обывателя? Уж слишком много к нему возникло бы вопросов!

— Но зачем тогда, — не сдавался Кирилов, — он вообще вызвал команду? Зачем устроил поджог? Зачем записку эту нелепую оставил? И зачем в лавку забрался, а не купил потребное для своего злодейства?

Я усмехнулся:

— Из наведенных справок мне стало известно вот что. Во-первых, Грулье изрядно промотался. В последние перед пожаром месяцы у него начались серьезные финансовые затруднения. Вплоть до того, что ему угрожали конфискацией дома…

— Так прозаично?

— Так ведь всё обычно очень прозаично…

Я тоже усмехнулся, поняв, что заговорил стихами.

— Хорошо: с поджогом понятно — страховка…

— Разумеется.

— Но всё остальное?

— И с остальным всё так же просто. Из тех же источников я узнал, во-вторых, и то, что этот жулик, как ни странно, был без ума от своей жены…

— Мадам Кожезухиной?

— О других его женах, — буркнул я, — мне ничего не известно!

— Извините, Сушкин! Ну?

— Так вот. Будучи без ума от своей жены, он никак не мог подвергнуть совсем уж неумеренному риску ни ее, ни… ее собачек!

Усы Кирилова вздыбились:

— Да вы с ума сошли!

Митрофан Андреевич даже отшатнулся от меня, решив, что я над ним издевался, но я успел схватить его за рукав и поспешил заверить:

— Кроме шуток, Митрофан Андреевич!