Можайский — 2: Любимов и другие - Павел Саксонов

Павел Саксонов-Лепше-фон-Штайн

Можайский —2: Любимов и другие

Сериал на бумаге

I. Квитанция

Приняты от офицера Резерва полиции поручика Любимова Н.В. следующие ценности:

в ассигнациях Государственного Банка — два миллиона рублей;

в ценных бумагах:

а) Российского 4 % государственного займа 1902-го года, выпущенного на основании Высочайшего Указа для реализации причитающегося России вознаграждения в возмещение убытков, понесенных вследствие смут в Китае, на предъявителя, в облигациях в тысячу имперских германских марок достоинством — тысяча штук;

б) Российского 4 % золотого займа, выпущенного на основании Высочайшего Указа от 9-го марта 1890-го года (третий выпуск), на предъявителя, в облигациях на шестьсот двадцать пять рублей золотом каждая — четыреста штук;

в) закладных листах Государственного Дворянского Земельного Банка, на предъявителя, по сто пятьдесят рублей достоинства каждый — три тысячи двести пятьдесят штук;

г) конверсионных облигациях в обмен на закладные листы бывшего Общества Взаимного Поземельного Кредита, на предъявителя, достоинством в тысячу пятьсот рублей каждая — четыреста штук;

в империалах[1] — пять тысяч двадцать пять рублей золотом;

в ювелирных изделиях:

а) золотых безделицах, с камнями и без оных, фабричного производства, оцененных скопом в магазине Шуберта — на общую сумму в сорок тысяч рублей;

б) оцененных там же мастерских вещах по индивидуальным рисункам — на общую сумму в семьсот пятьдесят тысяч рублей.

Казначей Канцелярии Градоначальника Шараповъ

II. Представление к награде

За безупречную службу и проявленное мужество представить офицера Резерва Полиции Санкт-Петербурга поручика Любимова Николая Вячеславовича к награде, а именно: наградить золотыми офицерскими наручными часами с жалованной гравировкой в виде герба Санкт-Петербурга и надписи «За верность долгу и мужество». Представить поручика Любимова к производству в должность младшего помощника участкового пристава в участок Васильевской полицейской части под начало уч. пр. подполковника князя Можайского.

СПб Градоначальник ген-л. Клейгельсъ

III. Прошение

От поручика Любимова Его Высокопревосходительству генерал-лейтенанту Клейгельсу Н.В.:

В силу затруднительного материального положения прошу заменить награждение именными часами на эквивалентное денежное вознаграждение.

Любимовъ

Резолюция:

Удовлетворить. Часы тоже выдать.

Клейгельсъ

IV. Постановление о розыске и задержании

Настоящим предписывается принять все меры к розыску и задержанию российского подданного барона Ивана Казимировича Кальберга и находящейся при нем девицы, российского же подданства, дочери отставного генерал-майора Ал. Ал. Семарина, по последнему известному адресу проживавшей: Санкт-Петербург, Шпалерная улица. Девица может называть себя Акулиной Олимпиевной и выдавать за медицинскую сестру. При задержании означенных лиц иметь в особом внимании возможность сопротивления и чрезвычайную опасность как Кальберга, так и Семариной. Категорически запрещается: по задержании —

вступать с задержанными в беседы;

принимать от задержанных какие-либо вещи и в первую очередь — съестные припасы;

при этапировании —

оставлять без присмотра пищу и напитки: как предназначенные для задержанных, так и для конвоиров.

Начальник Сыскной полиции Петербурга Чулицкiй

V. Телеграмма

Начальнику СПб Сыскной полиции сс. Чулицкому:

Кальберг зпт Семарина задержаны Плюссе.

Жандармского СПб-Варш. полицейского управления железных дорог ротмистр Трапицынъ

Как это ни странно, но задержание барона Кальберга и сопутствовавшей ему особы, известной прежде как Елена Алексеевна Семарина, а ныне представляющейся — и на том настаивающей — Акулиной Олимпиевной, прошло спокойно и даже буднично. Знаменитого спортсмена и его подругу арестовали на станции Плюссы Варшавской железной дороги: в тот самый момент, когда они собирались сесть в петербургский поезд. Ни барон, ни Елена Алексеевна сопротивления не оказали. Все предупреждения и наставления Чулицкого оказались ненужными: по дороге в город задержанные не проявили ни желания вступить с кем-либо в беседу, ни передать кому-либо что-то из бывших при них вещей, ни отравить еду или питьё — ни свои собственные, ни предназначенные для сопровождавшего их офицера. Со слов самого офицера, на протяжении всего пути в купе царило тягостное молчание, так что он с большим облегчением — по прибытии на Варшавский вокзал — сдал барона и его спутницу со своих рук на руки полицейских надзирателей.

Напротив, приключение нашего юного друга, поручика Любимова, — ах, не краснейте, поручик, не краснейте[2]! — наделало шума. Согласитесь, не каждый день отнюдь не богатому офицеру полиции доводится сдавать в казначейство буквально с неба свалившиеся на него миллионы! Впрочем, «свалившиеся с неба» — это, разумеется, далекая от истины аллегория. А правда заключается в том, что Николай Вячеславович, дерзко, среди белого дня, похищенный прямо от входа в Канцелярию брант-майора Кирилова, проявил такие выдержку и стойкость, какие вряд ли ожидаешь встретить в людях его возраста! Однако, всё по порядку.

В то, как читатель помнит, хмурое, временами оттепельное, временами — обдающее прохожих снежными зарядами утро поручик вышел из Канцелярии Митрофана Андреевича и сразу же оказался в положении сложном и почти неразрешимом: как обычно, в карманах его было негусто, идти пешком по такой погоде желания не было, а идти, между тем, было нужно! Однажды я лично видел поручика в таком же точно затруднении, но тогда, к великому счастью, дело разрешилось просто: извозчику заплатил я. Теперь же, когда никого из друзей поблизости не было и не предвиделось; когда невозможно было — не то, к сожалению, место — обратиться за выручкой к городовому, который мог бы (простите, Николай Васильевич[3], но это ни для кого не секрет) остановить лихача и заставить его отвезти поручика даром, тогда, повторю, положение оказалось сложным и почти неразрешимым.

Именно на это и рассчитывали неплохо, как выяснилось позже, знавшие обстоятельства поручика злоумышленники. Заранее подготовив коляску и вырядив сообщника в форму пожарного чина, они подстерегли Николая Вячеславовича у входа и просто представили дело так, будто бы это Митрофан Андреевич проявил любезность! Да: вот так просто! Несколько часов спустя сам поручик признался (за точность выражений ручаюсь) на состоявшемся в моей квартире совещании:

— Мерзавцы так хорошо подготовились, что никаких подозрений у меня не возникло! Сел я в эту коляску и сразу же — вы понимаете? — уснул. Сказались бессонная ночь и коньяк Алексея Тимофеевича: уж очень забористый! Бл***! Слово даю: неделю пить ничего не буду!

Коньяк — не коньяк, но бессонная ночь у офицеров его сиятельства князя Можайского и господ из Сыскной полиции выдалась точно. Тут — я должен это отметить — наш юный друг ничего не придумал, а если что-то и преувеличил, то совсем чуть-чуть. Как бы там ни было, но, закемарив на мягком сиденье, проснулся он уже почти за городом. Представьте его удивление, когда, продрав глаза, он обнаружил, что коляска несется по Петергофскому шоссе, а вовсе не доставила его в участок Васильевской части! Представьте и его невольный испуг, ведь он мгновенно понял, что произошло, и как тут было не испугаться: уже стало известно, что лица за всем происходившим стояли отчаянные!

— Стой, сумасшедший, стой! — закричал поручик и начал колотить возницу по спине. Но толстый тулуп возницы смягчил удары, а грохот колес и скрип рессор заглушили отчаянные крики.

Разумеется, наш юный друг — не из тех людей, которые без боя сдаются на произвол противника. Пыл его поддержало и осознание того, что вот уж этим-то противникам сдаваться никак не следовало! Отсюда логично и проистек следующий поступок поручика: он схватился за кобуру.

Револьвер, как это ни удивительно, оказался на месте. Более того: в барабане наличествовали все патроны! Вот тут бы и насторожиться человеку благоразумному и рассудительному: где это видано, чтобы похитители оставляли своим жертвам оружие? Но Николай Вячеславович — да простит меня Бог за грешную правду! — никогда и никак не относился ни к людям благоразумным, ни к рассудительным. Ничтоже сумняшесь, он направил дуло в спину возницы, взвел курок и нажал на спуск.