Судьба Илюши Барабанова - Леонид Жариков

— Погляди, какие у нее рога. Один спилен, потому что рос криво, левому глазу угрожал. Белянка смирная, ты ее не бойся.

Илюша протянул руку и хотел погладить Белянку. Корова доверчиво потянулась к нему влажной мордой и шумно вздохнула.

Дядя и племянник наслаждались свободой. Они пошли в сад, примыкавший к дому. Земля там еще не была вскопана, и на черных грядках валялась прошлогодняя ботва. Молодые яблони уже набрали нежно-розовые бутоны цветов, готовые раскрыться. Возле забора и вдоль дорожки зеленела травка. На огромном, выше дома, раскидистом тополе появились клейкие почки, и от них пахло весной…

Понемногу Илюша привыкал к чужому дому, к дяде. Ему нравилось в нем все: быстрая, легкая походка, мягкая бородка, прикрывавшая изуродованную челюсть. Даже лысина поблескивала мило и ласково.

— Дядя Петя, а почему у вас раны на лице?

Дядя рассказал, как на войне германский снаряд разорвался у самых его ног, и дядя три дня без памяти пролежал в поле, его посчитали убитым. Потом санитары случайно подобрали его и спасли.

Когда вернулись в дом, Илюша настолько осмелел, что попросил есть.

— Почему же ты утром плохо поел?

— Я боюсь.

— Кого?

— Не знаю…

Дядя Петя повел Илюшу на кухню, налил в кружку молока и дал кусок черного пирога с картошкой.

— Закусывай, пока бабушки нет…

— Вы тоже ее боитесь?

— Не очень.

Пока Илюша ел, дядя гладил его теплой ладонью по худым лопаткам, по щеке.

— Дядя Петя, а почему везде голодают, а у вас всего много?

Дядя ответил не сразу. Светлые глаза его задумчиво смотрели в окно.

— У нас с тобой здесь ничего нет… А дедушка с бабушкой люди пожилые. Дедушка всю жизнь в солдатах служил, пожарником работал. Бабушка тоже мучилась, на господ стирала. Жили они в проклятой бедности и теперь боятся ее, запасают на черный день, экономят, накапливают, думают, что только деньги и могут спасти.

— Жадными стали, да?

— Ты об этом не думай. И не бойся… Я всегда буду с тобой.

Хорошо им было вдвоем: поели досыта и стали играть на балалайке. Дядя Петя знал две песни. Бренча струнами, сам себе подпевал, чуть шепелявя раненым ртом: «Как в темном Дарьяльском ущелье царица Тамара жила…»

Илюша взял руку дяди и прижался к ней щекой.

— Дядя Петя, давайте вдвоем Ваню искать…

— Что ты, мальчик? Время трудное, голод кругом, дороги разорены…

— А мы все равно поедем, — жарко шептал мальчик. — Прямо на ту станцию, где мы потерялись. Я ее сразу узнаю… И дядю Дунаева привезем с собой…

— Успокойся, не можем мы ехать. А Ваня, я уверен, не пропадет. Советская власть не даст ему погибнуть.

Илюша глубоко вздохнул и закрыл глаза. Постепенно оттаивала одичавшая детская душа. Скоро Илюша заснул, а дядя стоял над ним в глубокой задумчивости. Он-то знал, сколько горя придется хлебнуть мальчику в этой по-своему несчастной и трудной семье…

Как бы в ответ на эти думы раздался резкий, требовательный звонок: пришли Дунаевы из церкви.

Когда все разделись, из-за перегородки донесся раздраженный разговор.

— Видишь, опять жрали, — сказала бабушка. — Молоко в кружку наливали. Ах, чтоб вас, нахлебников!..

Петр Николаевич с хмурым видом прислушивался к ворчанью старухи. Она была виной во всех семейных скандалах, первая затевала ссоры. Как видно, и сейчас все шло к скандалу. Бабушка гремела ухватами и посудой, выговаривала старику:

— Вот тебе и сон в руку: блины мне давеча приснились… Это все ты, старый хрыч! Выгнал родное дите, Женюшку моего из дому, а теперь собирай голодранцев да корми их. Не было убытку, так черт в калитку, прости, господи, мою душу грешную!

— Пущай живет, — мирно отвечал дедушка. — Будет летом коров пасти в бору.

— Ах, дурья башка!.. Много ли напасет дитенок? Он у тебя за столом будет пастись, а ты успевай подавай.

— Ладно, Аграфена, авось много не съест.

— Тебе не жалко, а родной сын бог знает где скитается.

— Замолчи, не рви душу…

— Выгнал сына, а теперь молчи!

— Не гнал я его… Сама знаешь, хотел на путь праведный наставить.

— Наставил, изверг!.. — заголосила она.

Выведенный из себя, дедушка Никита так грохнул дверью, что в буфете зазвенела посуда. Какое-то время в доме было зловеще тихо, а потом раздался испуганный крик бабушки:

— Ах ты господи!.. Лизавета, беги скорей! Отец опять кадушки рубит!..

Старая история… Петр Николаевич привык к этим сценам. Молчаливый и тихий с виду дедок вдруг обнаруживал свирепый нрав, закрывался в сарае и рубил топором свои и чужие кадушки. Редко это бывало, но если случалось, тогда не подходи к сараю…

Тихонько, чтобы не разбудить племянника, Петр Николаевич укрыл его тулупом и пошел унимать старика.

Глава четвертая ПАСХАЛЬНАЯ НОЧЬ

Христос воскресе из мертвых,Смертию смерть поправ.

В доме не утихала радость: нашелся сын Евгений. Вместе с тем росла глухая неприязнь к Илюше — чужой мальчишка пришел в дом, и надо его кормить, когда родной сын где-то скитается. Наконец бабушка сказала:

— Ладно, живи, не выгонять же тебя на улицу. Только заруби на носу: из дому ничего не выносить, здесь твоего ничего нет. Вырастешь, наживешь своего добра, тогда и раздавай.

Приближалась пасха. Приготовления к празднику были овеяны таинственностью. Бабушка ходила розовощекая от пылающей русской печи. В доме пахло ванилью. Тетя Лиза делала из цветной бумаги розочки и незабудки.

К страстной субботе дом преобразился: на дверях висели полотняные, расшитые красными маками портьеры, на окнах надувались от ветра тюлевые занавески. Столы были покрыты белоснежными скатертями, вынутыми из сундуков и хранящими на себе клетчатые складки — следы редкого употребления. Из комнаты в комнату тянулись выстиранные дорожки, по ним было мягко ходить.

В железной тарелке на окне, в нежной зелени проросшего овса, лежали голубые, коричневые, алые, желтые пасхальные яйца. Они были похожи на яркие цветы в траве.

Перед походом к заутрене все легли отдохнуть — предстояло провести в церкви всю ночь. Когда завечерело, бабушка растолкала Илюшу:

— Вставай, в церковь пойдем, за упокой родителей помолишься, чтобы их господь бог в рай определил.

В суматохе забыли подумать, во что одеть Илюшу. Тетя Лиза подрезала дедушкины штаны. Удалось найти в сундуке старую рубаху Жени. Дедушка и вовсе расщедрился, подарил приемышу пожарную куртку с медными орлами на пуговицах. С широкого кожаного пояса пришлось срезать железные кольца и крюки — приспособления для пожарных инструментов.

Шли в церковь гуськом. Впереди дедушка Никита в новом картузе старинного фасона, сшитом, должно быть, во времена Наполеона, в суконной поддевке до колен. На нем были лакированные сапоги на высоких каблуках, отчего дедушка казался долговязым.

За дедушкой шагал Илюша в пожарной куртке. Позади, рука об руку, шла тетя Лиза с бабушкой.

Дядя Петя остался дома. Он противился тому, чтобы Илюша ходил в церковь, но бабушка и тетя Лиза настояли на своем.

Высокие железные двери церкви были открыты настежь. Овальные окна покрыты решетками, как в тюрьме. Войдя, Илюша поразился гулким просторам храма. Из-под главного купола, точно с неба, свисало на цепях бронзовое паникадило с множеством свечей и хрустальных подвесок. Ни одна свеча не горела, и лишь изредка вспыхивали блестками граненые хрустальные украшения.

В церкви людей было немного, всюду царил полумрак. Лишь кое-где перед иконами мерцали тихие лампады. Служба еще не начиналась, и вокруг стояла торжественная тишина. Когда кто-нибудь из молящихся кашлял, это отдавалось под высокими куполами.

Молящиеся ходили на цыпочках, молча прикладывались к иконам, разговаривали шепотом. Иногда кто-нибудь опускался на колени и кланялся, касаясь лбом холодного каменного пола.

У входной двери бородатый староста торговал свечами, иконками, «Житиями святых» и поминаниями. Дедушка отстал, чтобы купить свечи. Прижав локтем картуз, он хмуро отсчитывал корявыми пальцами деньги: триста рублей за свечку — больно дорого. Зато свечи были красивые — зеленые, красные, перевитые золотыми ленточками.

От свечей пахло медом. Отдавая свечи бабушке, он молча Протянул одну из них Илюше.

— Держи крепче, — сказала бабушка. — Когда запоют «Христос воскресе», зажжешь.

По соседству с Илюшей, у церковной стены, стоял большой деревянный крест. На нем был нарисован человек с бородкой, как на Илюшином крестике. Раскинутые руки святого были пригвождены к кресту, высокий лоб стиснут колючим венком. Из босых ступней, тоже прибитых гвоздями, текла кровь. Люди подходили, крестились и целовали распятие. Илюша понял, что это и есть Иисус Христос, о котором рассказывала бабушка.