Колонна и горизонты - Радоня Вешович

видны здоровые признаки этого будущего. То, что мы знали о классовых противоречиях, о жизни первой страны социализма, об Испании — первом нашем фронте борьбы против мирового фашизма, было законченной системой логики, с помощью которой за какой-нибудь час мы распутывали самые изощренные четнические хитросплетения.

Хозяева внимательно слушали наши объяснения того, что не все мусульмане и хорваты являются усташами, точно так же, как не все сербы — четники, но трудно было еще сказать, убеждают ли их наши доводы. Они соглашались, что мы на правильном пути, что все, сказанное нами, прекрасно, лучше и быть не может, но в то же время предупреждали о том, что нельзя забывать и о черных тучах, которые нависли над горами Романии, что теперь будет, мол, значительно труднее, чем в период апрельской катастрофы[4], и что не так просто снова поднять народ на борьбу. Говоря об этом, хозяева внимательно следили за нашим поведением, даже за тем, как мы называем друг друга, подсчитывали, сколько среди нас было сербов, хорватов и мусульман.

В беседу вступили женщины, и прежнее отчуждение начало постепенно исчезать:

— А почему среди вас девушки? Какие у них дела в армии? Они должны дома сидеть и следить за порядком. Ведь сейчас убивают людей, вместо того, чтобы детей рожать.

Эти слова были результатом влияния лживой четнической и усташской пропаганды, утверждавшей, что у партизан жены общие и что «коммунисты связаны одной веревочкой». Но все же эти слова говорили о том, что начинается откровенный разговор. Мы старались выражаться просто и ясно, используя только хорошо известные примеры из наших прошлых освободительных войн. Мы призывали их другими глазами взглянуть на происходящее.

Так в ходе бесед между нами и местными жителями постепенно складывались нормальные отношения. Настроение отдельного человека рассматривалось нами с учетом общего состояния морального духа всего народа, томящегося под ярмом оккупации. При таком подходе к положению вещей сила одного человека должна была опираться на силу всех людей, вместе взятых, что являлось единственной возможностью существования каждого из них в отдельности. Казалось, этих слов было достаточно, чтобы люди воспрянули духом, сплотились и как настоящие патриоты вступили в борьбу за жизнь. До глубокой ночи мы вот так вместе мечтали вслух, спорили и в споре дополняли друг друга. В их глазах мы из беспомощных только что людей вырастали в невиданную силу свободы, а наши противники — четники и усташи, опиравшиеся на оккупантов, — несмотря на свое численное превосходство в данный момент, теряли свою прежнюю силу, отступали на задний план.

Целый мир объединялся в этих душных комнатах в бесчисленное войско, борющееся против Гитлера и Муссолини. Но что будет, когда мы уйдем? Не начнет ли чувство заброшенности снова мучить этих людей, когда вернутся четники и как сороки станут стрекотать свои небылицы? Как долго смогут выстоять наши сегодняшние собеседники, насколько тверды будут они в своих убеждениях?

Окоченевшими от холода пальцами я зарядил карабин и несколько сотен шагов пробежал вместе с остальными бойцами по заснеженному лугу. Вскоре луг перешел в редкий сосновый лес, и мы остановились здесь. Мы наступали всей бригадой, и батальоны были готовы в случае необходимости в любой момент прийти друг другу на помощь. Внизу, в долине, виднелось двухэтажное здание школы, а между горками сложенных дров мелькали фигуры четников. Их там сотни. Они то входили, то выходили из школы, складывали во дворе винтовки, подсумки и вносили в здание дрова и хворост. Похоже, что нас они не замечали.

Мы подошли туда, когда четников уже взяли в плен. Это сделал наш передовой отряд, возглавляемый комиссаром батальона Йово Капичичем. Четники в большинстве своем были местными жителями, и, здороваясь теперь с нами, они выражали радость, что к ним пришли «освободители, братья из Сербии и Черногории». Все произошло настолько легко и быстро, что мы даже не успели почувствовать себя победителями, а они — побежденными.

Продрогшие, мы повалили в школу, в которой все уже гудело словно в улье.

В одном из классов со мной приключилась неприятность, которая основательно подорвала мой воинский авторитет. За спиной у меня торчал заряженный итальянский карабин: я забыл его разрядить, когда входили в помещение. Не знаю сам, как получилось, что я случайно нажал на спусковой крючок. Оружие дернулось у меня за спиной, прогремел выстрел, и все вокруг заволокло дымом. В ушах у меня звенело. В голову пришла страшная мысль: вдруг я кого-нибудь ранил? Я молчал и ждал, что последует за этим. Ствол карабина во время выстрела был направлен в потолок, но пуля могла попасть в кого-нибудь рикошетом. Открыли окна, чтобы проветрить помещение, дым рассеялся, и тогда я признал свою ошибку. Меня все начали ругать, но поскольку никто не пострадал, а я был одним из самых молодых партизан, меня вскоре начали утешать. Напуганные этим случаем, многие вышли на улицу, чтобы разрядить оружие. Оказалось, что не один я забыл это сделать при входе в здание.

Многие из перешедших на нашу сторону признались нам, что недавно они были партизанами, но четники насильно заставили их изменить «веру». Теперь около четырехсот человек снова сменили четнические кокарды на партизанские пятиконечные звезды.

Райко Корач заметил в углу комнаты полевой телефон. Он покрутил ручку и связался с Хан-Пиесаком, куда сегодня утром удрал четнический штаб, преследуемый нашими бойцами. Когда Райко произнес в трубку название нашей бригады, с того конца провода ответили диким ругательством. Это были те, кто несколько дней подряд грабили и жгли мусульманские села под Соколовичами, бросали в огонь живых людей и скот, а теперь в животном страхе бежали от нас, спасая свою шкуру.

В нашем штабе бывшим четникам сообщили, что они свободны и могут расходиться по домам, а те, кто желает вступить в партизанский отряд, может снова получить свое оружие.

— А как быть с едой, которая осталась в котлах? — спросил один из них.

— Пусть она останется для нашего батальона. До ваших сел рукой подать, а мы, как видите, издалека пришли, продрогшие, мокрые, с пустым обозом.

— Все это понятно, но мы ведь тоже не здешние. Среди нас есть и такие, которым нужно несколько часов, чтобы добраться домой.

Мы считали, что продукты, которые оставались в Котлах, должны рассматриваться как захваченные нами трофеи, но поскольку поведение этих людей не