Натиск на Закат - Владимир Васильев

От возмущения капитан закипел. Кипел как чайник его тётки свет Агафьи Петровны, когда она в задумчивости думала о чём-то своём, не воспринимая ни кипенья чайника, ни своего племянника, от безделья уже начавшего чертить карандашиком её портрет на странице с неоконченным диктантом. Кипел он ещё потому, что не понимал и половины слов, изрекаемых толстяком. «Почему ты, тётушка, не научила меня, не передала всё то, чему училась в Москве? Вот как напишу о хождении добра молодца в иноземные края и чужие времена! По твоей вине, тётушка, придётся мне излагать их речи своим языком. Если, конечно, доживу… Ей богу, засяду за написание мемуаров. Боже ж мой! Чтой-то кастелян бормочет: убиваху, едяху, живяху " — эти, возможно, неуместные рассуждения прервал голос шевалье.

— Не верил тому, что вчера ты, Геруа, мне поведал, хоть и дал согласие взять тебя в дружину. Сегодня убедился: подло вы убиваете! Не воины вы, а убийцы! Видел, как прятались и, празднуя труса, убивали шерифа и его людей своими дьявольскими матами. Надоумил ты, Геруа, меня сказом о партизанах и крестовых походах, и решил я пойти в крестовый партизанский поход. Как шевалье буду биться с врагами, пока не сгинет Уильям Бастард вместе с его алчными людьми, возжелавшими наши земли. В этот бусый день истово молился и истово бьётся моё сердце. Вам, подлым и не имеющих ни достоинства, ни чести, ни благородства, не место в рядах моих воинов. Шериф привёз мне радостную весть о прощении моих грехов королём Гарольдом и призвал выйти, встать рядом с ним и вместе отправиться к королю. А потому, помянувши пресвятую, пречистую и славную владычицу души моей Богородицу и Приснодеву Марию, пойду в крестовый поход ради неё, ради короля и ради земли моей. Не пожалею живота своего, а мой меч, освящённый епископом, отсечёт голову Бастарда! — шевалье приложился губами к гарде меча, как к кресту. — По ошибке принял подлых убийц за пилигримов, а потому говорю: вон с моей земли!

Возмущение капитана, пока он слушал речи кастеляна и шевалье, выкипело до донышка его души. «Легковерный шевалье поверил шакалам, явившимся убить его. Их шакалья натура была очевидна мне с момента вторжения! Нет, нельзя выкладывать всю правду этому шевалье: узнает о чертовке — и в тот же миг причислит нас к дьявольскому отродью. Суеверен вельми» — последнее старинное слово, мелькнувшее в его голове, и странная обмолвка шевалье о богах предков в беседе с рядовым Геруа, что всплыла по ассоциации, породило шальную мысль. Гвардии капитан не верил ни в бога, ни в чёрта. Чертовке, ввергнувшей его группу в тёмное средневековье, присвоил статус «разумной дуры из будущего». Окинув гордым и высокомерным взором ряды воев, а также управляющего и шевалье, он произнёс речь, да с таким запалом, которого отродясь не бывало у комиссаров его разведроты:

— Не по вольной воле мы явились к тебе, шевалье, а по божьей! Не думали, не гадали, а вышло вон как. Глянь-ка, шевалье, на калёную стрелу, — капитан указал на стрелу, что вонзилась в дверь, — Злодеи меня, безоружного, хотели убить, да бог миловал. Но не помиловал шериф твоего работника, невинного и безвредного. Вон там он лежит, убитый. Шериф как алчущий крови зверь пронзил его копьём. Шериф и тебя, шевалье, хотел выманить и также предать смерти. Обманом выманить и убить. Вы, верно, не видели из своей башни, что здесь творили злодеи, когда ворвались сюда. Нельзя тебе, шевалье, к Гарольду. Его люди убьют тебя. Не знаю, что тебе Геруа сказывал. У бедного Геруа помутилось немного в голове.

— Таащ капитан! — Илья прервал речь командира.

— Отставить разговорчики! — властно ответил капитан.

— Не понял Геруа, — командир постучал указательным пальцем по виску, — что произошло. А произошло то, что нас направил к тебе ярый и сияющий бог. Повелел идти к тебе. Древний бог. Сам Ярило, так я думаю. Имени не поведал, а я не осмелился спросить. Мне сказывал, что забыли его, но он не забыл о своём народе. Тебя назвал, повелел помочь тебе. Повелел помочь нашему народу сокрушить врагов. Усыпил нас и, неведомо нам, каким образом доставил к тебе. Он мне многое, что поведал. Скажу, если пожелаешь. Как там во Франции говорят, тет-а-тет?

— Vis-Ю-vis, — ответил шевалье. — Не вы одни забыли имена бога. Мои тоже не помнят. Я помню! То был не сам Ярило, а Яровит!

Шевалье прищурился и, одарив недоверчивым взглядом капитана, поманил пальцем одного из воев.

— Глянь, кого из моих убили и как убили?

Минуту спустя тот воин крикнул:

— Джон Мейсон убит. Копьём в спину!

Шевалье произнёс несколько фраз, которые предпочтительно заменить одним лаконичным словом:

— Сволочи! Лепшего каменщика сгубили, — и протяжно произнёс: — Беда-а, и не одна. Говоришь, тебе надобно верить?

— Можешь не верить. Если желаешь смерти, езжай к Гарольду. Он ещё успеет укоротить тебя на голову.

В диалог на вариации гамлетовской темы «быть или не быть» вмешался подошедший Сергий. В отличие от автомата тяжёлый по весу «мушкет» имел два ремня для ношения за спиной, и ныне стволы пушки в походном положении грозно возвышались за головой гвардии рядового. Козырнув, он спросил:

— Таащ капитан, разрешите доложить?

— Попозже доложишь.

— Так я о том, что братскую могилу подготовил для рыцарей.

— Чем? Не этим ли мушкетом?

— Так точно. На склоне за стеной. Земля как водица потекла.

— Вот, шевалье, наше первое общее дело: надо бы похоронить шерифа и его людей. Сможешь, Сергий, панихиду отслужить?

— Так точно, по-христиански схороним, — и Сергий натянул капюшон плаща поверх пилотки.

— Доспехи кому? — спросил шевалье.

— А что доспехи? Нам они ни к чему. Если надобны, так пусть твои люди снимут их, — и капитан обратился к сержанту: — Копылов, присмотри-ка за порядком да позаботься о сене для коней.

Шевалье подозвал кастеляна, разорвал его свиток на две части и, бросив грозный указ на землю, высказал ему что-то на своей фене, надо полагать, по-англицки.

— Приглашаю к себе в тауэр. Там поговорим, — шевалье, сменив гнев на милость, был по-рыцарски любезен.

— Со мной Геруа пойдёт. Понадобится как толмач, ежели что…

Шевалье кивнул головой, и капитан велел Илье принести планшет с картами и следовать за ними в башню.

Отвязав вместительную ёмкость от пояса, шевалье испил из неё и, протянув баклажку капитану, сказал:

— Omnia mea mecum porto.

— Что это означает, шевалье? По-латыни не говорю.

— Всё своё ношу с собой, — шевалье Иван добродушно улыбнулся. — Мой эль самый лучший в Англии.

Бывалый солдат принёс сидор с вещами командира. Белов красноречиво вздохнул, но не стал произносить вслух известную пословицу о том, что бывает с некоторыми, которых заставляют богу молиться. Он повторил фразу шевалье: