Воспоминания и мысли - Жозефина Батлер

сознание. Одна молодая мать была заключена в ньюгейтскую тюрьму за убийство своего ребенка. Отец ребенка, нарушив обещание, данное женщине, бросил ее и забыл о ней. Он находился под защитой общественного молчания, столь восхваляемого оксфордскими философами. Молчание со стороны общества не есть ли в сущности участие в преступлении? С совершенно спокойной совестью вернулся этот человек к своей прежней жизни в обществе и, быть может, даже получил академические отличия. Мне хотелось посетить несчастную женщину в тюрьме и поговорить с ней о Боге, который видит несправедливость, заставляющую ее страдать. Он, милосердный, жалеет ее. Муж мой написал священнику ньюгейтской тюрьмы, прося его прислать к нам женщину после отбытия наказания. Нам нужна была прислуга, и Джордж думал, что она может взять на себя эту обязанность. Женщина явилась к нам. Это была первая из стольких несчастных, которых мы впоследствии приютили под своей крышей.

Как-то случилось, что странствующий цирк расположился по соседству с нами. Одна из наездниц дала нам знать, уж не помню, каким образом, о своем горячем желании покинуть свой образ жизни. Вероятно, акробатические упражнения составляли только часть ее обязанностей. Стремления ее были гораздо выше, чем можно было бы ожидать: она желала отдать себя на служение Богу. «Я вижу свет, – говорила она, – и хочу следовать за ним». Она тайно посещала часовни и церкви. Однажды она убежала, сама не зная, куда идет, но ее вернули силой.

Как-то вечером в воскресенье, когда спала уже жара летнего дня, я села у открытого окна, чтобы немного подышать свежим воздухом. Вдруг я услышала крик отчаяния, он исходил, казалось, из чащи деревьев и громко раздавался в сгущавшихся сумерках. Да, крик женщины, несомненно. Казалось, она стремится к небу, а ее тянут в ад. Сердце мое сжалось от боли. У меня явилось желание выпрыгнуть из окна и скрыться вместе с несчастной в каком-нибудь убежище. Но вот крик прекратился… Я не могу точно определить впечатление, которое произвел на меня этот случай, знаю одно, что оно было чрезвычайно глубоко и сохранилось до сих пор во всей своей силе. Помню, что во тьме, которая уже окутала землю, мне показался зарождающийся свет, и в самом крике отчаяния слышна была нотка надежды. Свет был далеко, очень далеко, но приближался понемногу, а легкий ветерок, колебавший листву больших деревьев, шептал слова надежды и утомления. Вместе с зарождающимся днем я яснее, чем когда-либо, увидела высокую стену предрассудков, построенную на основании лжи, а за ней скрывался целый мир страданий, горя, несправедливости и преступлений, о которых «не надо говорить», даже шепотом. Казалось, нет сил человеческих для того, чтобы добраться до этих страданий и облегчить их…

И вот я опять присутствовала на наших обычных собраниях в обществе высокообразованных культурных мужчин, и во мне еще более укрепилось решение молчать, говорить мало с людьми и много с Богом.

Нет сомнения в том, что опыт, приобретенный мною во время пребывания моего в Оксфорде, отчасти способствовал выработке более зрелого суждения о том, что такое «мнение образованного общества».

* * *

В этих воспоминаниях я имею в виду описать личность моего мужа не только в его личной деятельности, мне хотелось бы показать как можно яснее удивительное влияние, которое он имел на меня. Особенные свойства его характера давали ему возможность направлять мой образ мыслей и успокаивать мой ум, когда бурный поток разнообразных чувств и впечатлений охватывал меня. Он был для меня не только мудрым руководителем и поддержкой в деле, приписываемом исключительно мне, он принимал непосредственное участие в создании его, осуществляя мои мысли и планы. Если бы дело это было делом только женщины, продуктом одинокого, наболевшего сердца, то ему недоставало бы некоторых элементов для того, чтобы стать полезным и плодотворным. Без помощи моего друга затруднения и неудачи были бы гораздо значительнее. Понятия о равноправности полов, о справедливости по отношению к женщине, о равной ответственности всех без исключения перед законами нравственности были у него природны, инстинктивны. Никогда не приходилось мне убеждать его в этом направлении. Его собственные убеждения были чрезвычайно ясны, определенны, справедливы и непоколебимы. В то время я была очень молчалива вообще, но с ним я говорила много, и каждый наш разговор приподнимал немного завесу, рассеивал тучи, и горизонт мой становился шире и яснее. В тот период неуверенности и сомнений меня не столько поддерживали аргументы в пользу единого нравственного закона для всех, сколько проницательность в оценке людей и их мнений. Этим-то и обладал муж мой. Он с некоторым пренебрежением даже относился к односторонности некоторых своих друзей. Иногда он говорил: «Мне чрезвычайно досадно за такого-то». Меня не более удивило бы, если бы он сказал: «Мне чрезвычайно досадно за Соломона», – потому что у меня было тогда крайне преувеличенное мнение о мудрости людей науки. Муж говорил, что их надо жалеть, так как они знают не более других, бедняки. Бедняки! О, это слово было для меня лучом яркого света. Я составила себе мнение об Оксфорде как о центре учености и мудрости, я думала, что те образованные и хорошие люди, с которыми у нас были постоянные отношения, должны быть авторитетными также в области нравственной. Никогда мне и в голову не приходило, что о них можно сказать «бедняки». Неоценимые качества моего мужа, его необыкновенный здравый смысл восстановили мое умственное равновесие, успокоили мою душу, удрученную беспокойными жизненными проблемами. По вечерам, когда наши гости уходили, мы читали Священное Писание. Мы рассматривали человеческие понятия и теории при свете учения Христа. Сравнительно с истинами нашего времени слова и дела Спасителя в некоторых вопросах казались совершенно революционными. Джордж Батлер не боялся революции – во имя справедливости он даже желал ее. И мы вместе молились, чтобы разразилась эта священная революция и установилось бы на земле царство Божие. Я думала: ведь человек, говорящий это, очень умный, образованный, богато одаренный, ученый между учеными; человек, который высказывает всегда правду такою, какою чувствует ее. Это утешало меня и проливало свет на мои сомнения. И я ясно видела личность его, изображенную в псалме XIV. Теперь, когда я погружаюсь мыслью в прошлое и вновь созерцаю жизнь моего мужа, сходство меня положительно поражает.

Господи! Кто может пребывать в жилище Твоем?Кто может обитать на святой горе Твоей?Тот, кто ходит непорочно и творит правду,И говорит истину в сердце своем;Он не клевещет языком своим,Он не делает зла подобному себе,И не бросает оскорбления на ближнего своего,Он презирает презренного,Но он славит тех, кто боится Господа,Он, когда клянется даже злому, не изменяет.* * *

Многие, вероятно, с ужасом вспоминают зимние наводнения,