Знак бесконечности (СИ) - Татьяна Рябинина

что и все остальные слуги — кроме, разумеется, Эшли — не на его стороне. Даже Салли, которая всегда строила ему глазки. Что касается Энни, Люси уволила ее сразу же, как только закончился светский сезон. По вполне веской причине: в отсутствие хозяев для текущей уборки хватало и одной горничной. Однако рекомендацию Люси дала ей такую, что хуже не придумаешь. Нет, в ней не было ни единого негативного слова. Но подана характеристика была так, что любой мало-мальски опытный управляющий сразу должен был понять: с этой девушкой лучше не связываться.

Питер был прав: о том, что Света, возможно, в положении, шептаться в доме начали еще за неделю до ее отъезда. Он понял это по любопытным взглядам, шепоткам за спиной, многозначительным ухмылкам. Кто знает, может быть, даже ставки делали, чем все закончится. И еще какое-то время потом выжидали. Но как только стали замечать их с Эшли вдвоем … Вот тут-то он и стал для всех негодяем. Можно было ходить и объяснять каждому, что все было не совсем так… или совсем не так. Или вывесить плакат. Но это бы не помогло. В глазах общественности он все равно был мерзавцем, который соблазнил доверчивую девушку (ничего, что ей уже за тридцать?), бросил беременную и начал обхаживать следующую.

А с Эшли все получилось крайне глупо. Она начала вешаться на него чуть ли не с первого дня. Кокетство ее было неуклюжим и настырным, а попытки намекнуть, что вакансия занята, игнорировались. Возможно, оборви он ее резко и недвусмысленно — ничего бы и не случилось. Но Тони снова наступил на те же грабли, что и с Хлоей.

Когда-то давно, в бытность подростком, он сильно страдал от невнимания со стороны девчонок. Маленький, тощенький, Тони был похож на ощипанного цыпленка и выглядел года на три младше сверстников. В четырнадцать резко пошел в рост, и стало еще хуже: одноклассники шутили, что Каттнер может спрятаться за шваброй. «Закройте форточку, Каттнера сдует сквозняком!»

Два года он не вылезал из спортзалов: тренажеры, бокс, теннис, футбол. К шестнадцати обзавелся наконец вполне годной для своего возраста мускулатурой, но тут свалилась новая напасть: юношеские прыщи. Причем в таком жутком количестве, что прежнее прозвище Стикмен[1] сменилось на более изысканное, но не менее обидное Тотус Флорео[2] или просто Тотус. В этом был еще и особый намек на героя песни, который страдал от неразделенных романтических устремлений: разумеется, безответный интерес Тони к противоположному полу не остался незамеченным.

«Трахни какую-нибудь телку — и все пройдет», — снисходительно советовали одноклассники, уже успевшие распрощаться с невинностью. Однако телки вовсе не горели желанием помочь ему в этом сомнительном предприятии. Даже те, которые совсем не пользовались успехом. Напрасно отец-врач уверял, что прыщи очень скоро исчезнут и что с ним самим было то же самое. На каждый засохший прыщ, словно издеваясь, вылезало два новых. Чтобы хоть как-то отвлечься от гормонального зуда (во всех смыслах этого слова), Тони еще больше занимался спортом, буквально до изнеможения, и учился как проклятый.

Отличные оценки и спортивные успехи помогли ему без труда поступить в Оксфорд и даже получить крохотную стипендию. И вдруг в то самое лето между школой и университетом прыщи действительно прошли сами собой. Тони, уже почти смирившийся с участью пожизненного девственника и не имевший никакого иммунитета к женскому вниманию, оказался к такому повороту судьбы совершенно не готов.

Однако уже через полгода, вынырнув из водоворота беспорядочной половой жизни, он понял, что промискуитет не для него. Секс ради секса перестал привлекать, как только утратил флер недоступности и новизны. Захотелось отношений. Но репутация уже сложилась, и внимание на него обращали в основном те девушки, которых стабильные отношения как раз не слишком интересовали.

В конце третьего курса Тони познакомился с первокурсницей Терезой, двоюродной сестрой Лорен Макинтайр, на которой потом женился Павел-Пол. Терри была эдакой вольной дочерью Шотландии, убежденной феминисткой и противницей традиционной семьи. Через год они решили жить вместе, но союз этот был, мягко говоря, странным. Говорят, в гражданском браке мужчина считает себя холостым, а женщина замужней, но у них все было с точностью наоборот: свободной себя считала именно Терри. Тогда как Тони, при всех своих недостатках, в одном себя точно упрекнуть не мог: ни одной своей женщине он ни разу не изменил.

В вопросах брака Тони был консервативен и хорошо знал, чего хочет. Это была не мечта, а вполне четкая уверенность: у него будет свой дом, жена, двое или трое детей, большая собака, большая семейная машина. И хотя Терри была категорически против официальной регистрации брака и не хотела детей, он любил ее и надеялся, что со временем сумеет переубедить. И только через пять лет сдался и предложил расстаться. Не прошло и года, как Терри вышла замуж за китайца по фамилии Ли и переехала в Гонконг. Судя по фотографиям в Фейсбуке, у нее теперь было все то, что она отвергала, когда жила с Тони: дом, муж, двое детей и даже большая собака.

Мисс Эшер появилась, когда он еще не был знаком с Терри. На ту вечеринку, где Хлоя подцепила Питера, Тони почему-то не пришел, и как все произошло, так толком и не узнал. Питер был не из тех, кто делится интимным опытом. Как бы там ни было, уже через две недели они поехали в Скайхилл втроем. В те выходные там как раз гостили родители Питера, и он представил им Хлою как свою девушку. Родители отнеслись к ней сдержанно, а вот лорд Колин был просто очарован.

Поздно вечером Тони спустился покурить во внутренний дворик, где обычно было безлюдно. Он то ли задумался о чем-то, сидя на скамейке, то ли задремал и не услышал ни скрипа двери, ни шороха гравия. Прикосновение упругой груди к плечу, терпкий запах духов, шепот прямо в ухо: «Не помешаю?»

Она села рядом, подвинулась ближе, прижавшись всем телом — ногой, бедром, боком. Повернулась и посмотрела прямо в глаза, с вызовом и предложением. От которого, как она считала, невозможно отказаться.

«Ты же с Питером», — усмехнулся Тони, однако не торопясь отодвинуться.

«Разве одно другому мешает?» — Хлоя легко провела пальцами по его щеке, и от ее прикосновения разлился горячечный жар.

В девятнадцать лет она была не столько красива, сколько обжигающе сексуальна. В ней было что-то яркое, дикое, манящее. И опасное. Мужское бессознательное невольно реагировало. Сознание вопило: «Беги, идиот!»

Тони поймал ее ладонь, поцеловал кончики