Дэвид Юм. Его жизнь и философская деятельность - М. Сабинина

Обе приведенные выписки крайне характерны. Из них видно, что за какие бы труды ни принимался Юм, все его старания направлялись к одной цели – к возможности такого благотворного воздействия на умы читателей, которым достигалось бы искоренение предубеждений, неправильных взглядов, предвзятых мнений и суеверий,– словом, всего, чем тормозится правильное развитие мысли, чем омрачаются здравый смысл и ясные понятия. Ради этой цели Юм начал свою историю именно с той эпохи, которая, по его мнению, характеризовалась первыми волнениями и выступлениями против умственной рутины; из этих же соображений он закончил третий, и последний, том истории восшествием на престол ганноверской династии. “Я не смею подходить ближе к настоящему времени”,– говорит Юм. Разумеется, дальнейшее приближение было опасно и даже невозможно для историка, который не ограничивался простым изложением фактов, но с· беспощадною строгостью проницательного критика указывал на темные стороны государственной и общественной жизни. Интересно и то замечание Юма, которое относится собственно к форме его исторического труда: “я пишу... сжато, по образцу древних историков”. Как сказались здесь те юношеские восторги, с которыми шестнадцатилетний Юм зачитывался Плутархом и Тацитом... Авторов, выбранных им своими руководителями в ту раннюю эпоху, Юм считает образцами и в зрелом возрасте, при полном развитии своих богатых умственных способностей. Не знаешь, чему тут больше удивляться: умению ли юноши остановить свой выбор именно на самом подходящем и пригодном материале для будущих самостоятельных трудов или постоянству философа, остающегося десятки лет верным тем влечениям, которые возникли в нем с первых лет его сознательной умственной жизни!

Первый том “Истории Великобритании”, содержащий царствование Иакова I и Карла I, был издан Юмом в 1754 году. Продажа этой книги, особенно в Эдинбурге, шла недурно, и если бы единственным желанием автора было приобретение все большей и большей известности, то он мог бы считать свою цель достигнутой. Но Юму этого было мало: как мы уже видели, он желал быть понятым и одобренным, и в этом отношении его постигло горькое разочарование. В автобиографии Юма мы находим следующие относящиеся сюда строки: “Меня встретили криками порицания, гнева и даже ненависти; англичане, шотландцы и ирландцы, виги и тори, духовные лица и сектанты, свободные мыслители и святоши, патриоты и придворные льстецы,– все соединились в своей ярости против человека, который не побоялся пролить слезу сожаления над смертью Карла I и графа Страффорда. Когда же остыл первый пыл их гнева, то произошло нечто еще более убийственное: книга была предана забвению. Миллер (издатель) уведомляет меня, что в течение двенадцати месяцев он продал всего сорок пять экземпляров. Право, не знаю, найдется ли во всех трех королевствах хоть один человек, видный по положению или по научному образованию, который отнесся бы к моей книге с терпимостью. Впрочем, я должен сделать исключения в пользу примаса Англии, доктора Герринга, и Ирландии, доктора Стона,– исключения изумительные. Эти высокопоставленные духовные особы удостоили меня посланиями далеко не обескураживающего характера”.

Действительно, может показаться странным, что Дэвид Юм получил одобрение и похвалу со стороны двух епископов. Однако факт этот не так непонятен, как то представляется с первого взгляда; дело объясняется тем, что Юм не был таким беспристрастным, объективным историком, каким характеризует себя, говоря: “Я имею дерзость думать, что не принадлежу ни к какой партии и не провожу никакой тенденции”. Именно тенденция-то у него и была: придя к тому убеждению, что демократия менее интеллигентна, чем аристократия, и что народные начинания, коренясь лишь в приходящем энтузиазме, часто не согласуются ни с природой вещей, ни с требованиями разума, Юм стал постепенно отдавать свои симпатии партии аристократов и наконец сделался явным роялистом. Вот мнение знаменитого Маколея о Юме как об историке: “В исторических картинах Юма, несмотря на то, что они представляют восхитительное произведение мастерской руки, все светлые краски относятся к тори, а все тени – к вигам”.

В 1756 году Юм издал второй том своей “Истории”, а через год приступил к работе над третьим томом. Извещая своего издателя Миллера об этих занятиях, Юм радуется тому, что наконец дошел до царствования Генриха VII, с которого, собственно говоря, и начинается новая история. “Жаль,– говорит он,– что я не начал своего труда именно с этой эпохи: тогда я избежал бы многих нареканий, раздавшихся по поводу двух первых томов”. В этом же (1757) году Юмом были напечатаны четыре рассуждения: “Естественная история: религии; страстей; трагедии; образцов вкуса” (“Four Dissertations: the Natural History of Religion; of the Passions; of Tragedy; of the Standard of Taste”).

Вскоре затем Юм написал довольно лаконичное письмо декану общества эдинбургских адвокатов, уведомляя его, что должность библиотекаря не настолько соответствует его привычкам и вкусам, чтобы он мог оставаться в ней; притом она доставила ему если не врагов, то противников в обществе адвокатов.

Освободившись от занятий библиотекаря, Юм стал хлопотать о том, чтобы покинуть Эдинбург и переехать в Лондон, “вероятно, навсегда”, как писал он своему другу Клефэну. Довольно трудно понять, какие причины побуждали Юма расстаться с любимой родиной и променять ее на Англию, к которой он чувствовал сильную антипатию. Из переписки Юма с Робертсоном, относящейся к этому времени, видно, что отъезд философа из Шотландии имел большую связь со свадьбой его брата и что, несмотря на все желание избежать поездки в Лондон, Юм не мог остаться у себя дома. Однако недолго, не больше года, прожил он в столице Англии; вероятно, время взяло свое: причины, вызвавшие отъезд Юма из Эдинбурга, мало-помалу потеряли свою силу, а любовь к родине и тоска по ней окончательно побудили его к возвращению домой. В ноябре 1759 года мы видим Юма снова в Эдинбурге, занятого пересмотром и исправлением первых томов своей “Истории”. Между тем последние сочинения шотландского философа, главным же образом его исторические труды, приобретали все большую и большую популярность за границей. Во Франции они появились в нескольких переводах и находили себе тонких ценителей среди образованных представителей и представительниц парижских салонов. Одною из горячих почитательниц Юма сделалась госпожа Буффле, имевшая славу первой красавицы Парижа. Прочтя написанную Юмом историю дома Стюартов, эта парижская львица пришла в такой восторг, что написала автору пламенное послание, в котором характеризовала книгу Юма как “terra fecunda [плодоносная почва (лат.).] морали и поучений”. Юм ответил своей почитательнице очень любезно, но сдержанно; на просьбу же госпожи Буффле приехать в Париж выразил надежду, что со временем воспользуется этим приглашением. Главным занятием Юма в эту пору пребывания его на родине было исправление и продолжение исторических трудов. В марте 1763 года он сообщал Гильберту Эллиоту, что ему удалось снять с Иакова I обвинения в наложении податей без согласия парламента и в преследовании пуритан и что он восстановил репутацию Иакова II и английской судебной палаты. В том же месяце Юм известил Миллера, что он не оставляет намерения продолжать свою “Историю”.