Байки негевского бабайки - Пиня Копман

плечах висят

грехи, ошибок горы,

потери по пути,

распавшийся Союз,

но горе не беда!

Мы соберемся с духом,

перетряхнем умы,

полезем в Интернет.

Пожить есть шанс всегда!

Парням и молодухам

бодрящимся, как мы,

конца и сносу нет.

Нам устилали путь

лишь тернии, не розы,

среди такого зла,

что не помянешь вслух.

И выжить как-нибудь

и обмануть прогнозы

нам вера помогла

и закаленный дух.

Нас перелом эпох

ломал как свет в бикварце

добавил нам морщин

Взял в предрассудков плен…

Да сохранит нас Бог,

израильские старцы,

и женщин, и мужчин

от новых перемен!

Когда все завершу

Когда все завершу, что положено мне,

всем "Спасибо!" скажу на прощанье,

я открою окно, и в ночной тишине

позову Ту, что ждет нас за гранью.

Я скажу, что готов, и что отдал долги,

жизнь свою опишу Ей детально…

Это так хорошо, что не видно ни зги

Только светится выход хрустально.

Я собьюсь, не сумев досказать ни черта,

жалкий нищий у дома порога,

Ведь слова, объяснения, — всё суета,

потому-то и стоят немного.

И заткнусь, понимая, — порю ерунду,

(Покраснеть бы, да явно не в пору)

И тогда я решительным шагом пройду

по дорожке, невидимой взору.

Распахнется хрустальная дверь впереди,

За порогом — лишь свет водопадом,

А Она только молча махнет: "Ну, иди!"

Я не гордый. Пойду, если надо.

Оттолкнусь от порога ногою босой

И взлечу. Тут ведь главное — верить…

Проводница вослед мне помашет косой

и прикроет хрустальные двери.

***

Я хочу достойно умереть

Так решила простофиль орава,

лицемеров лютых ассорти,

что у человека нету права

самому решать, когда уйти.

Из-за мути ханжеской заразной,

влезши на закона пьедестал,

Смерти путь болезненной и грязной

оставляя тем, кто жить устал.

Умирать, квирит, не смей мгновенно!

Смерть плохая лишь разрешена:

Вешайся, режь горло или вены,

выброситься можешь из окна.

Не в палате, под врача надзором,

ты от нас сбежишь в объятья тьмы.

Только с болью, вонью и позором.

Потому что так решили МЫ.

А ведь нужно мне совсем немного.

Ныне, присно, и навеки впредь,

если есть во мне хоть атом Бога

Я ХОЧУ ДОСТОЙНО УМЕРЕТЬ.

***

Поединок

Выхожу я со зверем один на один.

Я старик, у зверюги хватает седин.

Он сильней, может стать. Он испытанный тать.

А за мною мечта и инстинкт выживать.

Солнца желтый сосок согревает висок.

Скоро кровь побежит на горячий песок.

Ярость — благостный дар и пьянящий угар.

Кто из нас нанесет самый точный удар?

Оба мы не легки. Оба бъём по-мужски.

Вскрикнут дамы, мужчины сожмут кулаки.

Санитар скривит рот, дожуёт бутерброд

и застынет как памятник в створе ворот,

а Безносая стукнет ногою босой

и почти без замаха ударит косой.

Не напишут пииты о бое баллад.

Лишь прозектор, накинувший в пятнах халат

скажет: "Славно сработал, профессионал!"

и оформит как запись в учетный журнал.

А уборщик засыплет песком гренадин.

Жизнь идет. Победитель остался один.

***

Возраст

Приличны маю — завитушки,

К лицу морщины — декабрю.

Встречая старую подружку

давно на внешность не смотрю.

Когда старушки шлют респекты,

глаза и нос мироточат,

у нас общения аспекты, -

рецепты блюд, лекарств рецепты

и фотографии внучат

***

Листочки жизни

Мы приходим в мир как чистый лист,

на котором пишут мама с папой,

школьный друг, учитель-формалист

пес дворовый с перебитой лапой.

И, набравшись, может быть, ума

в путь плывём под всеми парусами.

Новый лист для нового письма

мы хотим уже заполнить сами.

Строчки лет, друзья, любовь, семья,

счастье многосложное людское.

Снова строчки: дочки-сыновья,

труд и быт, и всякое такое.

Лист к листу придётся собирать

поровну из ценностей и шлака.

Экая неслабая тетрадь

наберётся к старости, однако.

Но, когда согнутся дуги плеч

на закате тяжестью дерновой,

остается, — что? Тетрадку сжечь…

И лететь искать листочек новый.

***

После жизни

Я умру, и меня закопают потом

в эту теплу рыжую глину.

Растворюсь и сольюсь с её жирным пластом

и уже никогда не покину.

Ощущая с оставшимся миром родство

суть моя породнится с землёю,

и расплещет по каплям души вещество,

сбросив бывшее ей сулеёю*.

От Эйлатских кораллов до Хайфских садов

от Хермона и до Ашкелона

вьются души трех тысячелетий родов

здесь ушедших в земельное лоно.

Мы-они. Не о том, не о том, не о том,

и не в вере, конечно же дело.

Мать Земля примет теплым своим животом

без различий и душу и тело.

Арамеи, евреи, славяне, — мы все

(я различий на дух не приемлю),

наши души истают в лучах и в росе

чтобы снова уйти в эту землю.

И еще много раз мы уйдем и придём

громом, пылью, волною прибоя,

солнцем, воздухом свежим, прохладным дождём

напитав эту землю собою.

Светлым облаком в адскую полдня жару

бросим тень на горячие лица,

или тонкой травой прорастем поутру

что в одеждах росистых искрится.

Напитаем мы влагой прибрежные мхи,

апельсины, цветы и платаны.

И работой такой души смоют грехи

что копили всю жизнь неустанно.

И в глубоких пещерах, в промозглой тиши

или в звездных чертогах предвечных

душу встретят, а если и нету души

что-то всё же случиться, конечно.

Кто-то, может быть, пристально бдит в вышине,

Землю держит в ладонях, как блюдце.

Вы не верите в это? И ладно, но мне

очень хочется снова вернуться.

–

*сулея — бутылка, фляжка или другой сосуд для жидкостей с горлышком,

закрывающимся крышкой или пробкой.

***

Проклятие старости

Все сильнее с каждым годом

путь к закату нестерпим.

Мы себя перед уходом,

кроем матом и скрипим.

Вот уже подводит память,

ноют кости на дожди…

Сволочь-мозг все чаще спамит:

четкой логики не жди,

мысли скачут, словно блохи.

Слух подводит. Взгляд потух.

Да, старик. делишки плохи:

третий раз кричит петух.

Где б найти коньяк ли, виски,

иль тинктуру в ассорти,

чтоб, не отягчая близких,

в тишине, во сне уйти?

Чтобы не обидеть милых

и не затянуть отъезд.

Боже, Боже! Дай мне силы!

Старость, — очень тяжкий крест.

***

Что ждет за гранью

Ламца дрица, гоп-ца дри-ца,

Ламца дрица, гоп-ца-ца!

Как веревочке ни