Призрачный свет - Мэрион Брэдли

Мексиканского. И точно, ведь перед тем, как поселиться во Вратах Тени, Блэкберн возил свою любимую в Мексику. До смерти Катрин тогда оставалось всего одно лето.

Тогда это, несомненно, фотография Катрин Джордмэйн.

Труф никогда не видела фотографий своей матери. Иногда ей хотелось посмотреть хотя бы на одну из них, но ей всегда казалось, что их не существует. Она взяла с комода снимок, удивляясь тому, что тетушка Кэролайн никогда не говорила ей о том, кто на нем изображен.

Вдруг откуда-то сзади, из потайного отделения, вылетел еще один снимок и, несколько раз перевернувшись в воздухе, упал на пол. Труф нагнулась и подняла его.

Фотография, по всей видимости, сделанная «полароидом», была такая же старая, как и рамка, за которой она пряталась. На ней был изображен в полный рост высокий, худощавый, светловолосый мужчина. Улыбаясь и откинув назад голову так, что его длинные волосы спадали на спину, на вытянутых кверху руках он держал темноволосую малышку. На нем ничего не было, кроме ожерелья и привязанных к ногам колокольчиков.

Ее отец.

И хотя Труф видела не так много фотографий Блэкберна, их на сегодня осталось очень мало, а таких откровенных не имелось нигде, она была абсолютно уверена, что это он. Чаще всего Труф попадался снимок Блэкберна, где он был изображен со всеми своими мистическими атрибутами, эта фотография была самой известной.

Никакого сомнения, это он. Ничем не примечательный, разве что совсем незнакомый, улыбающийся мужчина и есть ее отец.

А ребенок в его руках — это она, Труф.

Со скоростью несущегося поезда ее сознание начало наполняться негодованием и ненавистью. Как смеет этот человек на фотографии быть таким обычным? Какое он имеет право походить на счастливого, нормального молодого отца, играющего со своей маленькой дочерью? Неужели он не понимал, что делает и что ему предстояло сделать?

У Труф по коже побежали мурашки. На секунду ей показалось, что Блэкберн стоит у нее за спиной. Она осторожно спрятала фотографию за рамку и поставила ее на место, однако избавиться от мыслей о Блэкберне оказалось сложнее, чем спрятать его снимок.

«Зачем тетушка Кэролайн хранит эту фотографию?» — думала Труф.

«Я никогда не хотела, чтобы ты ненавидела его», — вспомнила она слова тети. И гадкое, дикое подозрение начало закрадываться в душу Труф. Строго говоря, оно закрадывалось и раньше, но очень вяло и робко, теперь же, набрав силу, дождавшись своего часа, оно пробилось в ее сознание.

Это было чувство из разряда предрациональной уверенности, исследователи психики называют его предчувствием, то есть способностью знать то, что знать невозможно, восприятием, отвергающим границы времени и пространства.

— Черт подери, — со злостью прошептала Труф. Еще немного, и она начнет видеть привидения. — Так где же эта проклятущая коробка?

Она лежала на кровати, белая, сделанная из покрытого глянцем картона. На крышке ее красовался вензель давно исчезнувшего универсального магазина «Лаки Платт».

Труф осторожно приподняла крышку и посмотрела внутрь. Там лежало что-то завернутое в мягкую оберточную бумагу. Не без любопытства Труф подумала о том, какое зловещее наследство мог оставить ей Торн Блэкберн.

Нет, не Торн Блэкберн.

«Все это время я кое-что хранила для тебя. Некоторые из вещей, принадлежащих Торну Блэкберну. Их нельзя оставлять здесь. Когда я умру, кто-нибудь может наткнуться на них. Поэтому, что бы ты ни чувствовала, возьми их сейчас. Можешь называть это наследством, оставленным тебе Торном», — вспоминала Труф.

И еще: «Я никогда не хотела, чтобы ты ненавидела его».

«У меня совсем не осталось времени».

В коробке лежали перстень, ожерелье и книга.

Труф взяла в руку перстень и чуть не выронила его — до того он был увесистым. Очень широкий, он закрывал Труф всю фалангу указательного пальца. Перстень был украшен плоским и овальным, размером с персиковую косточку ляпис-лазурью с вырезанным на нем незнакомым Труф магическим символом. Камень сидел в золотой оправе в виде змеи весом чуть ли не в тройскую унцию. По краю перстня располагались еще камни, ярко-красные, похожие на капли крови рубины, ограненные и идеально круглые. Внутри перстня была выгравирована надпись на греческом языке и какая-то дата. Ни то ни другое Труф ни о чем не говорило.

Ожерелье было великолепно: выполненное из черно-золотистых камней янтаря, каждый размером с хороший грецкий орех, оно было таким длинным, что свисало почти до колен. «Это то самое ожерелье, которое изображено на фотографии».

На ожерелье висел большой золоченый медальон с вырезанными на нем переплетающимися кривыми линиями, кругами и странными знаками. И перстень, и ожерелье показались Труф слишком бутафорскими. Очевидно, они использовались в каких-то ритуалах и имели высокое символическое значение — об этом говорил их вес и размер.

Перстень Блэкберна. Ожерелье Блэкберна. Это и есть оставленное им и сохраненное тетушкой Кэролайн наследство. Предназначенное ей, Труф.

Но с какой стати тетушка Кэролайн хранила это для нее? Зачем она решила отдать все это ей именно здесь и сейчас?

Очень странно. Направляясь сюда, Труф ожидала чего угодно, только не этого. Со все увеличивающимся чувством смущения Труф внезапно начала понимать, что никогда по существу не знала своей тети. Разве так поступила бы женщина, осуждавшая Торна Блэкберна за гибель своей сестры? «Я никогда не хотела, чтобы ты ненавидела его», — снова всплыла сказанная фраза. А какого другого отношения к Блэкберну она ожидала от Труф?

И могла ли она ожидать чего-нибудь иного?

Труф прижала к себе ожерелье в надежде немедленно расколоть янтарины. Все эти годы она считала, что тетушка Кэролайн ненавидит Торна точно так же, как она сама, а на самом деле…

Только сейчас ей все стало понятно.

С тех пор, как в шестьдесят девятом умерла Катрин, тетушка Кэролайн и ее дом ждали. Застывшие во времени. Терпеливо ждали…

Как она могла оказаться настолько слепой? Ведь все же так просто, достаточно было только посмотреть повнимательней.

Они ждали, оба.

Ждали того момента, когда смерть воссоединит Кэролайн с Катрин.

Ждали, когда Кэролайн соединится с Торном Блэкберном.

Кэролайн Джордмэйн любила Торна Блэкберна.

Труф чувствовала, как мир повернулся к ней на сто восемьдесят градусов. Всплыло все ее далекое прошлое, тщательно скрытое и неразворошенное. Все факты и случаи чередой проносились в ее сознании, и Труф увидела в них воплощение чужой воли. Выстроившись в логически завершенную цепочку, они образовали неприглядную и убедительную в своей горечи картину.