Изгой - Дмитрий Шатров

Сидеть в теле дистрофика мне не улыбалось ни разу. Дары дарами, но здоровый дух должен жить в здоровом же теле. И я на семь потов исходил в стремлении приобрести должную форму. Приседал, отжимался, качал пресс, раз за разом увеличивая нагрузку с подходами. Изматывал себя так, что к концу дня падал с ног. Зато спал как младенец.

Не привыкший к запредельным нагрузкам, организм бунтовал. Не сразу, но по мере накопления молочной кислоты в мышечной ткани всё сильней и сильней. На следующий день, после начала занятий, заболел пресс. Ещё через два — ноги. К пятому — трицепсы. На седьмой день проявил себя Мишенька.

— О, привет, — обрадовался я ему, как родному. — Где пропадал?

— Не вижу особенных поводов для радости, — процедил он, не отвечая взаимностью.

— А я вижу, — возразил я. — Смотри, уже своими ногами хожу. Скоро бегать начну. Буду из тебя красавчика делать.

— Настоятельно вас прошу прекратить издеваться над моим телом, — потребовал Мишенька, проигнорировав моё напускное веселье. — Я испытываю дискомфорт.

— Тю, — присвистнул я. — А тебе самому не стрёмно дрыщом ходить? Такое ощущение, что ты в жизни спортом не занимался.

— Занимался, — ответил Мишенька, добавив в голос оттенок презрения. — К вашему сведению, милейший, всех отпрысков дворянских родов обучают особой системе рукопашного боя, фехтованию и стрельбе. Это обязательные дисциплины. Кроме того, я владею ДД и одной только волей могу усиливать скорость реакции и силу удара. Так что все эти ваши потуги мне ни к чему.

— Ага, — кивнул я, натянув на лицо серьёзную мину. — Муравей тоже сильный. Но лёгкий.

— Ваши аллегории примитивны и оскорбительны. Прошу их в моём отношении не применять.

— Две видеокамеры импортных, два портсигара отечественных… — задумчиво прогнусавил я.

— Что, простите? — переспросил отпрыск дворянских родов.

— Многому научили, спрашиваю? — повысил я голос. — Пояс-то хоть есть разноцветный, сынок?

— На вас хватит! — запальчиво выкрикнул Мишенька, в который раз купившись на «сынка». — У меня ранг Воина и в поединке я вас порву, как старую тряпку, даже без магии.

— Ну не знаю, не знаю, — я потёр щёку и сделал вид, что задумался.

Меня учили драться с десяти лет. Даже не драться. Убивать. Да, да, всё верно, это не оговорка. Из нас готовили ликвидаторов на государственном уровне. Псов режима, если хотите. Во главу угла ставилась эффективность. Пришёл, грохнул, ушёл. С минимальными затратами энергии. Ну или с максимальными, но тогда жертвы исчислялись на сотни. Так что на все эти философии путей Бусидо, стили журавля и прочие танцы с бубнами, мои инструктора клали болт.

Хотя, чем чёрт не шутит… Тем более, я хрен его знает, что из себя представлял ранг Воина. Но это гипотетически.

— Жаль, проверить не сможем, — притворно вздохнул я. — Кстати, у меня ДД обозначает Древо Даров, а у тебя что?

— Я предупредил, — не стал продолжать диалог Мишенька. — И поимейте ввиду, иначе пеняйте на себя.

— Ага, уже поимел, — мысленно отмахнулся я, но Мишенька вышел из чата.

Естественно, я продолжил тренироваться, совершенно не опасаясь угроз. И как-то утром Мишенька смог меня удивить.

* * *

Слава богу, я уже вошёл в ритм и просыпался самостоятельно, иначе бы впёрся, как хрен в рукомойник.

В тот день я открыл глаза, по привычке потерев их рукой, и почувствовал запах краски. Посмотрел — пальцы были измазаны чёрным. И я точно помнил, что к краскам близко не подходил. Толком ещё не сообразил, что к чему, а уже по давней привычке обшаривал взглядом комнату. Дар «Интуита», понятно, молчал, но у любого события всегда есть причина. И мне эту причину надо найти. И чем быстрее, тем лучше.

Нашёл, когда в коридоре уже затопотали матушкины шаги, в сопровождении частого перестука Аглаиных каблучков.

Мольберт стоял развёрнутым к двери. А поверх бездарной мазни чернел текст, с каллиграфическими завитушками.

«Дражайшая маменька, взывает к тебе твой любимый сынок Мишенька…».

Вот же говнюк!

Глава 4

«Дражайшая маменька, взывает к тебе твой любимый сын Мишенька. Умоляю, пошли за отцом Никодимом, пусть скорее придёт и сотворит обряд святого изгнания. Моё бренное тело захватила злобная сущность и подвергает меня немыслимым мукам, физическим и душевным, сил нету больше терпеть. Немыслимой хитростью я на краткий миг обрёл волю и прошу помощи. Не знаю, свидимся ли ещё…». И витиеватая закорючка в качестве подписи.

Какой стиль, какой слог… И так жалостливо написал. Прямо слезу вышибает.

«Ладно, гадёныш, я с тобой ещё разберусь…», — мысленно пообещал я и стремглав выскочил из кровати.

Думать, как он это смог устроить, было некогда. Времени хватило, только чтобы развернуть мольберт к окну и схватить первое, что попалось под руку… Когда дверь открылась, я увлечённо возюкал самой большой кистью по холсту, периодически обмакивая ту в чёрную краску, и напевал под нос: «жил-был художник один».

— Мишенька, золотко, ты рисуешь? — охнула мать, в умилении подперев ладошками щёку.

— Пишешь, маменька, — поправил я, изобразив оскорблённое достоинство, и сделал широкий мазок. — Художники пишут, рисуют дети. Каракули.

— Ох, прости, — извинилась она и шагнула ближе, пытаясь взглянуть на холст сбоку. — А можно мне… Ну хоть одним глазком?

— Незаконченные работы я никогда никому не показываю, — категорично заявил я, придержав мольберт свободной рукой («Умоляю, пошли за отцом Никодимом», зараза, никак не закрашивалось). — Ты должна уже привыкнуть…

На самом деле я хрен его знает, много ли было тех работ, показывал Мишенька свою мазню, не показывал… но, судя по всему, угадал. Маменька отступила и, поумилявшись ещё немного, ушла восвояси. Аглая поставила поднос с завтраком на край комода и шмыгнула следом…

— Стоять! — рявкнул я и для верности активировал способность «Псионика».

Служанка замерла, как прибитая. Сработало, нет — я не понял. Она и без Дара боялась меня, как огня и слушались с полуслова. Интересно, чем Мишенька её так застращал? Грязно приставал, что ли?

— Фицджеральда мне позови… нет, лучше Трифона, Фицджеральд мне не нравится. Слишком постная рожа.

Последнюю фразу я договаривал в пустоту — Аглаю смело как веником. Только в щель приоткрытой двери высыпался заполошный перестук каблуков.

— Будем считать, что сработало, — хмыкнул я