Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны - Наталья Борисовна Граматчикова

Хотя монументы были установлены на месте, не связанном с историей восстания[76], Н. С. было важно вписать памятники в нее, легитимировать их установку. Недостаток истории места он попытался компенсировать историей самих монументов. Для памятника красноармейцам бизнесмен использовал, как он объяснил в интервью, кирпичи от аналогичного монумента, стоявшего на территории усадьбы после революции, когда она была школой. Старого памятника антоновцам в округе быть не могло, и Н. С. использовал для него камень, на котором, по пересказанной им легенде, сидел Антонов:

Внизу, река Ворона под горой протекала, там было место у камня, где проводил Антонов «летучки», у командиров повстанческого движения «летучки». Я спросил, а какой камень, а где он. Все говорят, вот он там был, русло реки изменилось, его в болото засосало, этот камень. Примерно показали, где, мы запустили сюда бульдозер, сняли грунт, нашли этот камень. Привезли его сюда, и вот мне тем самым этот памятник, камень, не просто, как памятник, но он и как предмет, к которому прикасались руководители повстанческого движения, дорог. И вот я вместе с этим камнем сюда привнес и дух вот этого повстанческого движения. И это действительно памятник, на самом деле. Если кирпичи — это как бы символ какой-то красноармейцам, то камень — это дух реальный[77].

Ил. 2. Заливные луга вокруг реки Вороны около села Карандеевка. Фото Е. Рачевой

Ил. 3. Памятники крестьянам (слева) и красноармейцам (справа) в селе Карандеевка во дворе отеля «Русская деревня». Фото Е. Рачевой

Стоит отметить, что местные жители восприняли этот рассказ скептически, в существовании «летучек» восставших усомнились и предположили, что легенда придумана Н. С. в расчете на посещающих Карандеевку туристов.

Я предполагаю, что описанные выше памятники перформативны и призваны не столько увековечить память жертв восстания, сколько рассказать о его событиях людям, незнакомым с ними. На первый взгляд, они выполняют традиционную роль туристической достопримечательности, хорошо заметной на территории отеля. В интервью Н. С. сам характеризует памятники как рассчитанные на внешнюю аудиторию, но не столько на туристов и широкую общественность, сколько на людей, отвечающих за формирование исторической политики в Тамбовской области:

Когда приезжают сюда официальные делегации какие-то, в том числе губернатор области — господин Никитин, то я даю поручение администраторам, мы готовим какой-то букет цветов… И вот после посещения музея я подвожу эту делегацию к памятнику, рассказываю о событиях, тут же даем группе цветы, и ничего не остается губернатору, как возложить эти цветы к памятникам. Собственно, мне хотелось, чтобы его замы, помы видели, что раз губернатор это делает, значит, и они должны делать. <…> Если они будут в других районах и местах [тоже поймут], что это не зазорно, что это память и дань памяти нашим предкам[78].

Рефреном через интервью Н. С. проходит жертвенный нарратив. Респондент утверждает, что восставшие крестьяне были невинными жертвами, а подавление восстания и вообще вся советская политика в отношении крестьянства были «ошибочными, губительными, преступными»[79]. Н. С. утверждает, что добивается официального признания этой точки зрения властями. Как и другие вернакулярные мемориалы, памятники респондента не идут на конфронтацию с государственной политикой, но оказываются средством для привлечения внимания широкой публики к альтернативному нарративу и сознательной манипуляцией властями, от которых зависит выработка официальной линии памяти.

Отдельно я бы хотела выделить «места памяти» — в основном места гибели восставших, — которые были созданы местными жителями так, чтобы сохранить память о событии в своем кругу, но не привлечь внимание к нему посторонних (чаще всего еще советских властей): например, камнем на земле, посаженным деревом. Позже, с изменением политической ситуации, на некоторых из этих мест появлялись мемориалы.

К примеру, согласно локальному мифу, на месте упоминавшегося выше убийства повстанцев у ручья Пьянка под селом Трескино выросло грушевое дерево. По словам краеведа Т. М., до установки на этом месте вернакулярных мемориалов именно груша символизировала для местных жителей место расстрела. Его наполняли большим символическим смыслом и почти сакрализовали. В интервью респондент вспомнила, как водила к месту захоронения своих учеников: «У Пьянки груша стоит, и там один из учеников говорит: „Давайте ее спилим“. А я говорю: „А посмотрите, сколько у груши этих…“ Ну, как они… ствол не назовешь, как мелкие веточки. „А может быть, по количеству, — говорю, — лежащих“. Они со мной согласились, говорят, не будем»[80].

О похожем месте памяти рассказал респондент Н. С., житель Трескина. Оно посвящено молодому антоновцу, застреленному красноармейцами около деревни в 1920 году. Дед респондента похоронил убитого недалеко от своего дома. По словам Н. С., дед хотел как-то отметить место захоронения, но ставить крест побоялся, красная звезда на этом месте была неуместна. В результате дед респондента посадил у могилы куст сирени. Как объяснил в интервью респондент, власти приходит и уходят, а «сирень-то — он не пропадет, он вечный растет»[81].

Важно отметить, что оба мемориальных места создавались в условиях, когда создать «место памяти» было невозможно и оставалось рассчитывать на изменение условий в будущем. Ощущение дискретности исторического времени, жизни с осознанием изменчивости политической конъюнктуры и необходимости сохранять память до лучших времен кажется важным выводом из рассказов о подобных скрытых вернакулярных мемориалах.

ВОЙНА ПАМЯТИ

Отдельно стóит остановиться на целой «войне памяти» в селе Нижний Шибряй Уваровского (соседнего с Инжавинским) района.

На окраине села, на краю незасеянного поля находится место убийства Александра Антонова и его брата Дмитрия. Жители Тамбова и Инжавинского района, составляющие основу местного проантоновского сообщества памяти, установили на этом месте последовательно восемь памятных крестов. Первый из них, по словам респондента А. Е., был поставлен в 1975 году, но быстро исчез, как и последующие семь. Члены сообщества памяти устанавливали новые памятники раз в несколько лет, но спустя различные промежутки времени кресты пропадали.

Как рассказала в интервью И. Д., бывший (в 2013–2017 годах) директор посвященного Антонову Нижнешибряйского краеведческого музея[82], и кресты, и оставленные на месте убийства цветы и фотографии пропадали почти сразу же:

Стали там цветы класть, их разбрасывали и сжигали. Потом поставили там крест <…> Через некоторое время я повела туда делегацию, сказала, что там есть крест. Но какое же было удивление, когда ни креста, ничего не было. Ну, фотографию мы еще более-менее нашли, это там была кучка пепла, и видно было, что фотографию сожгли. Но креста… Он пропал, и даже вот место, где стоял крест,