Глаза Младенца - Александр Есентаев

и смелая, когда нужно, Лили. И мой мир наполнился любовью и счастьем. Когда я обнимал и целовал её, а она обнимала и целовала меня, то я забывал обо всём, где мы находимся, что будет с нами, и даже глаза Младенца не смотрели на нас.

Том сразу всё понял, ничего мне не сказал, но по всему его цветущему виду было видно, что он счастлив за нас. Манго-10 с хитрецой, но молча, на нас поглядывал, и я чувствовал, что он мне завидует. Бортмеханик на наш союз смотрел легко философски – каждому – своё. А сотрудник действительно больше всего любил науку, но я надеялся, что это у него временно.

Я никогда никого так не любил раньше, как Лили. Она была совершенством. Её чувства ко мне были глубоки и чисты, а ласки чудесны. Мне не терпелось оказаться с ней наедине, а ей – со мной, чтобы улететь вместе на воздушных волнах любви подальше от ледяной планеты, повседневных забот, тягостных ожиданий и глаз Младенца.

Но не могло всё так долго продолжаться. Через четыре с половиной месяца профессор сообщил, что скоро прилетит большой космический транспорт на станцию. И на нём мы полетим обратно на Марс. Там нас встретят надёжные люди, обеспечат полную безопасность и помогут обустроить дальнейшую жизнь.

– Наконец, – радостно сказал Том, – я что-то устал от Европы.

– Да, засиделись мы тут, – подхватил бортмеханик.

– А как на счёт денег? – спросил Манго-10.

– Вам выплатят на Марсе приблизительно полмиллиона, – ответил руководитель.

– На всех?

– Да. И это единая выплата.

– Но это мало за 200 килограммов золота, – недовольно сказал Манго-10. По его расчётам лично ему должно было перепасть около миллиона.

– Цены на золото не высоки на данный момент – это раз, сделка нелегальна, значит, покупатель тоже рискует и поэтому ставит условия – это два, вам обеспечат полную безопасность, значит, изменят личный биокод, помогут выбрать новую профессию, место жительства или что-то ещё, в зависимости от ваших пожеланий, что не так просто – это три.

– Я согласен лететь, – сказал я, чтобы освободить профессора от ненужных объяснений, – нельзя тут вечно сидеть и ждать хороших условий, можно потерять всё.

– Я тоже, – сказал Том.

– Бортмеханик посмотрел на всех и тоже согласился со мной и Томом. Всё было ясно. Манго-10 понял, что его мнение уже ничего не значит, и, не скрывая злости, ушёл в свою комнату.

– Вопрос решён, готовьтесь к отлёту, – профессор пошёл к выходу. Проходя мимо меня, он негромко сказал, – Лексис, я хотел бы с тобой ещё кое-что обсудить, не прокатишься со мной.

Я надел комбинезон и вышел вместе с ним из корпуса. Мы сели в бот.

– Осмий попадёт туда, куда следует, – начал разговор профессор. – Я сам не знаю всего, но чувствую, что всё будет правильно. А тебе просили передать благодарность. Они понимают, что денежная компенсация небольшая, просто больше нет, но приложат максимум усилий для твоей безопасности и твоих сослуживцев.

– А кто эти люди? – спросил на всякий случай я, конечно, не ожидая точного ответа.

– Не знаю, но могу сказать, что разумные и ответственные люди. За них ручается один мой очень хороший друг, тоже учёный. – Меня удовлетворил такой ответ, и профессор продолжил. – Научно-исследовательский транспорт прилетит через неделю, разгрузка, погрузка, и через три дня улетит назад. На нём повезут вместе с другим грузом и осмий. Сейчас мы слетаем в наше укрытие, и ты мне поможешь его загрузить.

– Спасибо вам, профессор, – ответил я.

– Пока рано благодарить, когда будешь в полной безопасности, тогда и поблагодаришь. Кстати, какие планы у тебя на будущее? – непринуждённо спросил он, ускоряя бот, но я почувствовал, что этот вопрос был важен для профессора, ведь он отец Лили, и, наверное, о многом догадывается.

– Я хочу вернуться на Землю и найти какую-нибудь спокойную и полезную работу, – я замолчал, обдумывая, как же тактичнее сказать ему, что я люблю его дочь и хочу, чтобы она полетела вместе со мной. Профессор тоже молчал, только понимающе кивал головой.

– И я хочу увезти с собой Лили, – неожиданно прямо, даже резко произнёс я. Профессор был спокоен и совершенно не удивился известию, что у нас с Лили есть близкие отношения, и моей прямоте.

– А что думает она? – просто спросил он.

– Я ещё конкретно её об этом не спрашивал, но думаю, что она согласна.

– Конечно, согласна, – вздохнув, сказал руководитель.

Я удивлённо посмотрел на отца Лили. Но почему так получается, что профессор чаще удивляет меня, чем я его. Что он знает всегда больше, чем я думаю о нём.

– Вы всё знаете, – больше утвердительно, чем вопросительно сказал я.

– Мать Лили умерла в научной экспедиции около десяти лет назад. Поэтому я давно стал заботливым отцом и учёным одновременно, а учёные отцы наблюдательны. И я вижу то, чего даже вы с Лили не видите.

– И как вы видите нашу будущую семейную жизнь? – спросил я. Я сам её не мог прочувствовать и представить. Иногда мне казалось, что я сумею подарить Лили семейное счастье, а иногда казалось, что не сумею. Из-за глаз Младенца.

– Сложный вопрос. Лили я хорошо знаю, а вот ты – для меня загадка. И дело даже не в том, что ты кого-то убил или был виновен в смерти, и сейчас совесть не даёт тебе покоя. Ты относишься к редкому типу людей, который в любой момент может выкинуть что-то неординарное – вдохновенное, жертвенное и, по большому счёту, понятное только тебе. И к этому ты можешь идти постепенно или выплеснуться сразу. У тебя другие ценности в жизни, чем у большинства людей. Нет, я скажу даже так, у тебя нет никаких ценностей в жизни.

Я не понял последнюю фразу профессора, упрёк это был или похвала. – Но я знаю, что значит свобода, любовь, честь, – решил поспорить я.

– Не знаешь, потому что запросто пожертвуешь понятной для всех свободой, любовью и честью ради понятной только тебе свободы, любви и чести. Не понимаешь?

Я кивнул головой.

– Что такое человеческие ценности? Общепринятые вещи, понятия, стремление людей к которым развивает и самих людей и общество в целом. Вот я стремлюсь достигнуть научного понимания, как зарождается жизнь на планетах, какие жизненные формы могут существовать и тому подобное. Я изучаю материальный мир, люблю свою дочь, поощряю научные стремления молодёжи. Ты мне нравишься, и я хотел бы, чтобы у тебя и моей дочери была счастливая семья с детишками, – профессор улыбнулся. – Вот мои простые ценности. Правда, ты втянул меня в дело с