Уходи и будь счастлива - Кэтрин Сэнтер

– Я уверен, что он просто отсыпается. И тебе следует сделать то же самое. Это будет твоя первая спокойная ночь за все это время, – потом, увидев, как я нахмурилась, он похлопал меня по руке. Он знал, о чем я спрашиваю. – Иногда, когда тебе больше всего нужно, чтобы мужчина был сильным и мужественным – как раз тогда мы раскисаем.

– Я ни разу не видела, чтобы ты раскисал, – сказала я ему.

Он уголком глаза взглянул на маму:

– Я берегу это на потом.

О’кей, подумала я, когда они ушли. О’кей. Первая спокойная ночь. Я могу себе это позволить. По крайней мере, мне было к чему стремиться, хотя бы только к этому – к отдыху. К спокойному сну в тихой темной комнате.

Легче мечтать, чем сделать это. Медсестры все равно постоянно заглядывали в палату, проверяя мониторы, опустошая пакеты, прикрепленные к катетерам, переворачивая меня. На меня не надевали бандаж – по настоянию хирурга, – поэтому меня было особенно трудно переворачивать. И не успела я заснуть, как появился сам хирург, чтобы проверить мое состояние. А когда я снова начала засыпать, пришел социальный работник и разбудил меня, чтобы узнать, как я себя чувствую.

– Хорошо, – сказала я.

– У вас нет депрессии?

– Депрессии? – Я еще не окончательно проснулась.

– Депрессия часто случается в подобных ситуациях. Этого не стоит бояться. И если потребуется, от этого есть лекарства.

– О нет.

– Мысли о самоубийстве?

– М-мм, – сказала я, словно задумавшись. – Пока нет.

Но я продолжала думать о том, куда подевался Чип.

По правде говоря, я пока вообще ничего не чувствовала. По крайней мере, тогда, когда рядом не было мамы. Словно мои эмоции отключились. Словно я не совсем отдавала себе отчет, где я. Что-то происходило со мной и вокруг меня, и я как бы со стороны наблюдала боль, дискомфорт и усталость, но на самом деле не чувствовала их. Будто я стояла в дальнем углу комнаты и наблюдала, как течет чья-то жизнь, но даже не очень интересовалась этим. Даже если бы я постаралась, подозреваю, я не смогла бы понять, что именно происходит. У меня не складывалась картинка. Я воспринимала каждое мгновение как отдельную единицу времени, и эти мгновения были отделены друг от друга, так что я не понимала, что они означают и к чему ведут меня.

Возможно, это был своего рода эмоциональный шок. Я уверена, что это было неким способом самозащиты – мозг отказывался осознавать то, с чем он не смог бы справиться. Но когда ситуация, в которой я оказалась, стала для меня более-менее ясной, я посмотрела на нее с отстраненным интересом. Как бы говоря: «А-аа? Мое лицо покрыто ожогами? Да уж». Или: «Мои ноги ничего не чувствуют? О’кей». Или: «Мама собирается руководить действиями врачей? Очень мило с ее стороны».

И я совершенно не осознавала, что жизнь больше никогда не будет прежней.

Пока я не заснула.

Когда вы засыпаете после того, как произошло что-то страшное, самое ужасное состоит в том, что во сне вы об этом забываете. Что вообще-то хорошо, пока вы не проснулись. В эту ночь я видела свой первый кошмарный сон об авиакатастрофе. Я была пилотом. Я была одета в свадебное платье и фату, и я направляла самолет на большой скорости прямо к земле, что, несомненно, должно было убить нас обоих. Чип кричал: «Поднимись вверх! Поднимись вверх!» Но штурвал не слушался. Я проснулась как раз в тот момент, когда мы должны были рухнуть на землю. По моему лицу текли слезы, и в голове крутилась лишь одна мысль: «Слава богу! Слава богу! Мы не разбились!»

Но на самом деле мы разбились.

Я стала приходить в себя и осознала, что лежу одна в темной комнате. Это была реальная жизнь, и все было намного хуже, чем во сне. Сердце выпрыгивало из груди от охватившей меня паники, мои глаза были широко раскрыты. Я уставилась в потолок и попыталась дышать ровно и глубоко. Но это меня не успокоило. «Я не умерла», – твердила я себе.

Но вдруг все, что случилось со мной, было еще хуже?

Я попыталась сложить все кусочки мозаики, но мне это не удавалось. Жизнь, которую я знала, была окончена. И этого было более чем достаточно, чтобы я не смогла уснуть всю ночь. Я не знала, чего ожидать или на что надеяться. Долгие часы я лежала в темноте, глубоко дыша. В какой-то момент я подумала, не вызвать ли медсестру, но чем она могла помочь? Мне нужно было поговорить с кем-нибудь, но с кем? Я мучительно старалась подумать о чем-нибудь хорошем, о чем-нибудь обнадеживающем, но напрасно. И несколько бесконечных часов я боролась с отчаянием по мере того, как до меня доходил ужас моего положения.

Глава 5

В шесть утра я все еще не спала, когда пришли Нина и санитар, чтобы перевернуть меня.

Я в это время еще была настолько неспособна двигаться самостоятельно, что по-прежнему существовал риск возникновения пролежней. Они включили все лампы и стали говорить со мной о дорожных пробках и о погоде, словно ничего в мире не изменилось. Они дали мне болеутоляющее и сменили повязку на груди. Потом с помощью шпателя смазали ожоги. Они были почти чрезмерно жизнерадостными и шутили друг с другом и со мной. Нине нравилось называть меня «леди».

– Эй, леди, как вам спалось?

Я даже не знала, что ответить.

– Сегодня вам предстоит позаниматься, – продолжала Нина. – В реабилитационном центре. – Она заглянула в мою карту на компьютере.

– М-мм, – промычала я.

– Ой, – неожиданно сказала она.

– Что? – спросила я.

– Здесь ошибка.

– Что за ошибка?

– Здесь вам неправильно указали нагрузку. Я поговорю с ними.

Я собиралась было спросить: «Какую нагрузку?» – но прежде чем я успела открыть рот, дверь распахнулась и в палату ввалился Чип.

Мы все уставились на него. Его светлые волосы выглядели грязными. Лицо заросло щетиной. На его сорочке было огромное коричневое пятно. Соевый соус? Вустерский соус? Кровь? А его брюки были разорваны. И на одном ботинке был развязан шнурок.

Он направился прямо ко мне и поцеловал. От него пахло пивом. Он был грязным и, по всей видимости, недосыпал.

Я задержала дыхание, внезапно осознав, каким важным был этот момент. Я ждала ответа на простой, ясный вопрос, который постоянно задавала. Где был Чип?

В баре.

Я оттолкнула его.

– Ты что, пьян?

Чип несколько раз моргнул.

– Думаю, что да. Наверное.

– Еще только шесть утра.

Но он принялся изучать мое лицо:

– Ты была такой красавицей – а теперь ты похожа на пиццу.

Он рассмеялся, и мы с Ниной уставились на него. Он сложился почти пополам, и его плечи тряслись от смеха. Потом он выпрямился.

– Но я все равно поцеловал тебя! Потому что ты… – он сделал жест рукой, словно поднимая бокал за здравие, – ты любовь всей моей жизни!

Я посмотрела на Нину. Она подняла брови, словно спрашивая, остаться ли ей или уйти.

Я махнула рукой, словно говоря, что все это ерунда. Что бы он ни собирался сказать, я, безусловно, не хотела, чтобы она слышала это. Я даже не хотела слышать это сама.

Нина подвинула кнопку оповещения сестры поближе к моей руке перед тем, как уйти.

– Вызовите меня, если я понадоблюсь.

Я снова повернулась к Чипу:

– Где ты был? Я ждала тебя.

Мне самой было неприятно услышать нотку отчаяния в своем голосе. На собственном опыте я давно уяснила, что отчаяние никак не поможет в таких делах. Нельзя просить кого-либо любить тебя или находиться рядом с тобой – и, безусловно, нельзя давить при этом на чувство вины. Человек либо будет рядом, либо нет. Я могла бы поклясться, что Чип был из тех мужчин, которые не оставят тебя в беде. Во всяком случае, я так думала до катастрофы.

И внезапно я усомнилась в этом.

– Ты знаешь, что я не получил ни царапины? – спросил Чип. – Самолет разбился вдребезги. И ты, – он издал горький смешок, – и ты разбилась вдребезги. А я? Ничего. На мне нет даже ни кусочка лейкопластыря.

– Чип, что ты делаешь?

При этом вопросе он рухнул около кровати – буквально плюхнулся на колени на больничный пол, и его руки сжались в кулаки. А потом он разразился рыданиями.

Это было шокирующим зрелищем. Я никогда не видела, чтобы он так плакал. Или какой-нибудь другой мужчина. Мой отец никогда не плакал. Иногда на похоронах у него на глаза наворачивались слезы, но всегда он держался стоически. А Чип рыдал по-настоящему. Его плечи тряслись, все его тело содрогалось. Я потянула руку и погладила его по волосам.

– Эй, – сказала я, когда он начал затихать. – Может быть, тебе лучше пойти домой и поспать?

– Я не могу спать, – сказал он. – Я больше не сплю.

Я сказала нежно:

– Уверена, что ты сможешь заснуть, если попытаешься.

Но Чип отшатнулся от меня, вскочил на ноги и отошел к дальней стене.

– Не будь такой доброй ко мне.

– Ты переволновался. Тебе нужен отдых.

Он взвился:

– Не говори мне, что мне нужно!

– Чип, – сказала я. – Это был несчастный случай.

Но мои слова только еще больше взбесили его. Он уставился на мое лицо: