Избранные стихотворения - Уистан Хью Оден

Года в нее вгрызались, как в букварь,

Фальшивая насквозь, ни лев, ни голубица,

Кого бросало в дрожь, едва зачнет сквозняк,

Кто истине служил, но попадал впросак.

Ну, как в такое не влюбиться!

2

Ну что с того, что райский плод запретен?

Ну что здесь нового? Сей мудростью горды,

Они все знали наперед. Конечно, не заметив

Того, ктo их журил из облачной гряды.

Так и пошли. Их путь лежал во мраке --

Слабеет память, смутен смысл речей --

Их отказались понимать собаки,

Не с ними разговаривал ручей.

Рыдали, ссорились, свобода не давалась,

И, словно от подростка горизонт,

От них упорно зрелость удалялась,

И страшно, что ответ держать придется.

Но издали их ангелы хранили от

Законодателя и стихотворца.

3

Лишь только запах выражает чувства,

С пути не сбиться -- только глаз и дан.

Фонтанов речь неясна. Птиц искусство

Бессмысленно. И так сложился план

Охоты на слова -- уже не до съестного.

Зачем ему гортань? Вот главный интерес!

Он целовал невесту ради слова

И мог послать слугу за звуком слова в лес.

Они покрыли мир, как саранча.

А он -- он жалок был ввиду такой напасти

И, собственным творениям подвластен,

Мог и проклясть их племя сгоряча.

К ним, недостойным, он сгорал от страсти.

И так подавлен был, что хоть зови врача.

4

И он остался. Стал прикован к месту.

Стояли стражи у дорог -- то лето, то зима.

И сватали холмы ему невесту.

И блеск светила вел -- не проблески ума.

Он с братьями не ладил, ибо в вере

Они нестойки были, идолам кадя.

И, если гость стучался ночью в двери,

Могли и оседлать, как бедуин коня.

И начал понемногу изменяться он.

Все ближе к почве, цвет лица землистый,

Да и смердел уже, как жертвенный баран.

«Эй, он -- простак!» -- неслось со всех сторон,

Поэт в нем видел свод сермяжных истин,

И ставил гражданам его в пример тиран.

5

Он одарил их истиной крылатой:

Земле беспечной быть, коли конец один!

Он соблазнял девиц, представ пред ними в латах,

Без Страха Рыцарь, Щедрый Властелин,

От гнета матерей Спаситель и Исхода

Пропагандист, за ним пошли сыны,

Заматерев в скитаньях -- год за годом --

И познавая у костров, что люди все равны.

Но вдруг ненужен стал -- насытилась земля.

Он опустился и сходил с ума,

И пил по черной без оглядки.

Или сидел в конторе городской

И одобрял Законы и Порядки.

И ненавидел жизнь всей душой.

6

Он звезды наблюдал и птиц свободный нрав,

Разливы рек и взлет Империй краткий,

Гадал на требухе и иногда был прав,

Платили хорошо за верные догадки.

Он в Истину влюбился даже прежде,

Чем он ее познал, и в скит свершил побег,

Где и постился в одиночестве, в надежде

Ее уговорить, и презирал всех тех,

Кто ублажал ее руками, всех тех, прочих,

Кто глух был к голосу ее. Один, он, без борьбы

Ей следовал, хоть подгибались ноги.

Он шел за ней, чтоб посмотреть ей в очи

Догнал, взглянул, увидел -- все слабы,

И самого себя, как одного из многих.

7

Он слепо им служил -- и, говорят, был слеп.

Меж ними он ходил, ощупывая вещи,

Их ощущенья пели в нем, но, вслед,

Они кричали -- «Бога голос вещий!»

Он стал ненужен, ибо был столь чтим,

Что зря огонь он посылал на кущи.

И трепет сердца им в ответ, он принимал за гимн,

А то был голос Зла, отныне им присущий.

Не пелись песни, он их сочинял,

В размер старательно вгоняя сонм видений,

Печаль лелея, словно план владений.

И, как убийца, шел в свой вертоград,

Чтобы на них взглянуть, и головой качал,

И трепетал, встречая хмурый взгляд.

8

Оратай справный, он -- оратором вдруг стал

С терпимым к злу и ироничным взглядом,

С лицом живым, что у твоих менял,

Идея равенства овладевала стадом.

И братом стал ему последний человек,

И небо он воздвиг, вздымая всюду шпили,

Музей хранил его Ученье, как ковчег,

И за доходами папирусы следили.

И все произошло в такой короткий срок,

Что он забыл, зачем был миру явлен,

Он к людям шел, но оставался одинок.

То денег не считал, то, вдруг, смиряя пыл,

Клочок земли не мог сыскать, где тень от яблонь,

Ни обрести любовь, в которой дока был.

9

И в смерть они входили словно в скит,

И даже нищий, оставляя что-то, ибо присно

Не ведать гнета, им казалось, предстоит,

И в экстремисты подавались эгоисты.

Над океаном праведников прах

Касался, как рукой, печали, боли, судорг,

Воды и воздуха и мест во всех местах,

Где угнездились вожделенье и рассудок.

Когда нам выбор предстоит, они питают нас,

И нам их воскресить, ну, хоть бы обещаньем,

А мы их предаем всем нашим вздорным знаньем.

И в нашем голосе -- их стоны в смертный час;

Но только нам дано их возродить к свободе, зане

Еще возможно услыхать их ликованья глас. .

10

Он был дитя еще и -- до чего ж хорош!

Волхв нес ему дары и бил поклоны оземь,

И нищий был готов отдать последний грош,

И мученик шел радостно на казнь.

Но кто же мог сидеть с ним целый день?

Вот, на носу страда, протерлaсь власяница...

Они палаты камены ему воздвигли, где

Могли ему внимать, а он с того кормиться.

Но спасся он. Им невдомек досель,

Что был он тот, кто в мир пришел на муки,

И трапезу делить, и простирать к ним руки.

Остались в храме алчность, страх и люди.

И нищий видел там тирана цитадель,

И мученик -- бесстыдных своих судей.

11

С престола встав и взор склоняя долу,

На агнца с овцами взирал с любовью -- Он.

И голубя послал, один вернулся голубь,

Такая музыка вгоняет юных в сон.

Но Он-то отроку такое предназначил!

И, значит -- покорись, оправдан произвол,

Полюбишь истину и все пойдет иначе,

И поблагодаришь -- и прянул вниз орел.

Но не сработали ни доброта, ни гнев.

Внимал малец Ему, ну, разве, скуки ради,

И увернуться от отеческих объятий

Все время норовил. Но вот с пернатым

Сошелся запросто, весьма поднаторев

В науке убивать -- прaщой и автоматом.

12

Эпоха подошла к концу. И, заурядно, смерть,

Последний избавитель, ждет в своей постели.

И тень тельца громадного им больше не суметь

Увидеть, сколько бы глаза не проглядели.

Им спать без снов: и то ведь, их дракон

Кастрирован и жаждет смерти в топях,

И след его простынет вскоре. В копях

Последний кобольд под камнями погребен,

К печали, впрочем, кратковременной, певцов.

Да вот беда -- из замка чародея,

Чтоб землю окружить невидимым кольцом,

Поперла челядь, на глазах наглея,

И убивая сыновей, кто шел сразиться с нею,

Позоря дочерей, сводя с ума отцов.

13

Конечно, воспеть жизнь, воспеть многократно

За то, что цветет она, хаос поправ,

За звериную грацию, за терпение трав,

За то, что хоть кто-то был счастлив когда-то.

Но, вот, чей-то плач. Ах, причина известна -

Растление душ и паденье столиц,

Ибо зло неизбывно, ибо даже сам принц,

Ко лжи прибегая, царит в Поднебесной.

Историю тошнит от наших бодрых од

Никчемной расе обещаний и провидцев,

Зачатой от звезды, но Рай нам только снится.

И быстрый Запад -- лжет, и в никуда идет,

Похожий на цветы, медлительный народ,

Чудной строитель Восемнадцати Провинций.

14

Ох, худо будет нам, когда там, в небесах,

В сполошных заревах -- что твой висок горячий,

Прожектора лучи внезапно обозначат

Созданье щуплое, внушающее страх.

Ему не ведомо, что лопнет, как нарыв,

И что врасплох нас на земле застанет

Как будто пробудившаяся память,

И как сознанье, вдруг вмещающее взрыв.

Евреи, Женщины и Богачи -- от Расы не убудет!

Вот что скрывает каждый дружелюбный взгляд -

Их собственный, от всех сокрытый, ад.

Когда мы лжем -- не горы наши судьи.

Мы обитаем на земле, она и вторит в лад