Красная Книга (СИ) - Нинсон Ингвар

Слава Матери Драконов, Павель знал, как подать сигнал.

Седьмой Лоа извлёк бездыханного Великана и оживил его.

Во всяком случае, так рассказывала Тульпа. Она сидела рядом. В гнезде из пледов и одеял с настороженной нежностью смотрела, как Нинсон приходил в себя. Гладила по мокрым волосам:

— Танджоны хоть не надорвал?

— Всё в порядке…

— Следовало догадаться, что он тебя не предупредит. Ной плохой учитель.

— Почему же я к нему самому первому попал?

— Это надо у тебя спросить. Это же всё твой выбор, по большому счёту.

— Как-то не… ощущается это моим выбором.

— Так ещё только самое начало, — улыбнулась Тульпа. — Есть только один способ узнать, что там дальше в Мактубе.

— Листать… — закончил поговорку Ингвар.

— Запомни. Чтобы бросать руны, их надо чертить перед собой. Поэтому связанный колдун не может метать руны. И их надо громко и отчётливо проговаривать. Считается, что это необходимо только самым слабым колдунам. Но на самом деле почти всем.

— А как же под водой-то? Под водой могли колдовать лишь единицы.

— Единицы. Ты мог. Как? Не знаю. Снова научишься как-нибудь. Взглядом. Мыслью. Вниманием. Оргоном. Но проще, если и руками тоже двигаешь.

— Может, и научусь, но когда это ещё будет.

— Здесь у нас время не то чтобы неограниченно. Но его больше, раз в двенадцать или около того. Дальше трамбовать уже вредно. Кукушка не выдержит. Улетит.

Как только Нинсон оклемался, она повела его за собой. Но не к выходу.

Тульпа подвела его к письменному столу, над которым висела большая доска с пришпиленными пергаментными страницами. На листке с эмблемами Лоа, на седьмом крюке, висел обломок коралла, неровный и пористый. Тот самый, что он нашёл в мыльнице, выточенной из тритоньего рога.

Ингвар понял, что теперь седьмая дверь всегда будет открываться этим ключом. Его ждал Ной и тринадцатая руна Сейда. Райд.

Тёмные и узкие подземные коридоры, освещённые циановыми колбами и по колено заполненные тёплой водой, стали его пристанищем на долгие и долгие дни.

Ингвар учился возвращаться самостоятельно.

Они с Седьмым Лоа ели морскую пищу. Густую рыбную похлёбку и маринованные водоросли, упругих осьминожек и сопливых устриц.

Ингвар учился не блевать. Перед каждой тренировкой приходилось съедать андару — крупного морского гада. Из каждого рыжего моллюска можно было выдавить рюмку коричнево-красной юшки. Холодная кровь пахла рыбой, и ничего более отвратительного Нинсону пробовать не доводилось. Но, как объяснил Ной, кровь андары богата оргоном.

Ингвар учился запасать оргон в танджонах.

Учился расходовать его экономно, как глубоководные скаты.

Учился и впрыскивать энергию в жилы, стремительной рыбкой уходя от остроги.

Спал в огромных раковинах, заполненных охапками высушенных губок и зелёными опилками сушеных водорослей. Засыпая, представлял, как поплавок дыхания прокатывается по горлу туда-сюда. Холодный шарик тяжело опускался до самого пупка, расправляя лёгкие.

А когда Ной считал, что Великан накопил достаточно оргона, Ингвар снова спускался в затопленные катакомбы.

Там он бродил, ища выход и учась бросать под ноги руну Райд, вторую руну Седьмого Лоа. И когда у него получалось, тонкая голубая полоска проскакивала в воде, как росчерк промелькнувшего малька.

Райд указывала направление.

Ингвар учился доверять этой голубой искорке свою жизнь, следуя за ней в подземном лабиринте. Мог увидеть синюю чёрточку на потолке нужного коридора или на стене, где-то в глубокой расщелине между камнями. И тогда знал, в какую сторону поворачивать.

В лучшие дни, когда вдохновение расправляло паруса, когда сил было много, а плечо болело не так мучительно, Ингвар видел под водой не всполох искры, а поблёскивающую нить. И тогда мог смело идти. Лабиринт превращался в прогулку.

Иногда дни были плохими.

Ингвар пытался спать, сидя по грудь в воде, и наскрести оргона на следующий бросок. Раздуть его из тех угольков уверенности, что сберёг под водопадом отчаяния.

Но сколько бы ни изощрялся Великан с метафорами, сколько бы ни бросал руну, оргон всё равно беспомощно утыкался во тьму. Исчезал в ней, как камень, брошенный в ночное озеро.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Только темнота отвечала ему.

Она всегда была рядом. Она, да призрак фамильяра.

Бестолковый Уголёк не понимал, как подсказывать Нинсону путь. Да и не пытался. Он самозабвенно испытывал новые морские воплощения. Оборачивался то океанской змейкой с треугольными чешуйками, то плоскобрюхим скатом, гигером глубокой воды.

Тульпа мерещилась Нинсону.

Где-то рядом, в общей на двоих тьме.

Тульпа шептала слова заклинания рядом с ним. И для него.

Чтобы только у него получилось. И у него получалось.

Ной знал это. Встречая Нинсона у выхода из лабиринта. Помогая ему выбраться из узкого колодца. Подхватывая умирающего и переохлаждённого Великана на руки. Переворачивая новые и новые клепсидры, пока Ингвар был под водой.

Лоа не хвалил его, не поздравлял. А только вёл дальше.

К новым клепсидрам, в которых было больше времени.

И к новым катакомбам, в которых было больше воды.

Ной готовил его, тренировал, учил дышать и экономить воздух. Раз за разом усложняя маршрут для отвыкшего жаловаться Великана. Приучая Ингвара к страху глубокой воды, этим же и отучая от страха.

А Тульпа была рядом.

Приводила в себя.

Учила, как улыбаться.

Учила, как не сломаться.

Опаивала дурманными травами.

Отпаивала лечебными эликсирами.

Согревала словами и собственным теплом.

Растирала его на ночь и будила таким же как вечер утром.

Пока наконец Ингвар не спустился в последний лабиринт.

В полную тьму. В ледяную воду.

Тульпы рядом не было.

Тульпы вообще больше не было.

Она сожгла себя, чтобы открыть колодец.

В который он и нырнул.

Из всего колдовского снаряжения взяв с собой только один вдох.

Глава 7 Лалангамена — Первый Рассвет

Глава 7

Лалангамена — Первый Рассвет

Ингвар пропустил первый рассвет Лалангамены.

Промаялся в лихорадке. К тому же в каменистой ложбине, где он вчера устроился, собралась лужа. Мокрый мех хорошо удерживал нагретую телом воду, поэтому они не замёрзли насмерть. Ингвар немного отогрелся, а вот его приятельница буквально окоченела.

Надо подниматься, хотя бы ради неё. Жива ли?

Великан высунулся. Спасшая их девушка ушла ещё ночью.

Трёхлапая чёрная жаба с янтарными глазами сидела рядом. Ингвар уже подметил, что призрак фамильяра превращается в жабу, когда ждёт. В ворона, когда наблюдает. В кота — на людях или в игривом настроении. А в крысу, когда заинтересован или обеспокоен.

Сейчас Уголёк просто ждал на каменном пустыре.

Начинался день. Но никаких возрождающих к жизни лучей, багряного шара, алого диска, золотого дыхания нового дня и прочих выспренних описаний. Каменная сковорода с колодцем в центре да холодная мгла. Доброе утро.

Сейчас могло быть и шесть утра, и девять, и уже за полдень.

Взбитые серые кудели облаков вились так низко, что казалось, можно было добросить до них камень. Нинсон протёр глаза и увидел, что перепачкан кровью.

Улыбайся, а то сломают. Но улыбаться не получалось.

Согревший его приятель оказался голым бородатым мужиком с пробитым горлом. Рана под ухом была небольшой. Но крови из неё натекло много.

— Вот тебе и колдун, — отчитал себя Нинсон. — Всю ночь обнимал мертвеца и даже не почувствовал этого.

Видимо, вчера, засыпая, он прижимался к ещё не остывшему трупу. Только что вынырнул из ледяной воды, и тогда человек казался горячим. Так кружка парного молока обжигает пальцы зашедшему с холода.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Нинсон выбрался из-под шкуры.

Растёрся сухим, не испачканным в крови краем.

Ещё раз осмотрел своего соседа. То был настоящий атлет, много времени посвящавший тренировкам или труду. Ингвар не мог сказать, от чего руки атлета покрылись мозолями. От мотыги ли, от весла или от копья.