Всегда говори «Всегда» – 4 - Татьяна Устинова

– Димочка… – Она попыталась подняться, никого не видя вокруг, ничего не чувствуя и только слыша сверху родной Димкин голос.

– Да она просто пьяна! – Обдав отвратительным запахом чеснока, гаркнул ей кто-то в ухо.

– Димочка, я сейчас… – Надя попыталась отбиться от рук, тянущих ее куда-то, но не смогла – силы совсем пропали, и Димкин голос тоже пропал, растворился в визге приближающейся сирены.

«Он жив, – ускользая, мелькнула мысль. – Теперь я умерла, а он жив… Господи, да когда ж мы встретимся-то?!»

Под руку с приятной брюнеткой в зал вернулся Леонид Сергеевич.

Ольга проницательным взглядом художника выхватила толстую, темную, перекинутую на грудь косу, пронзительно-голубые глаза, фарфоровой прозрачности кожу и утонченные черты лица, с которыми дерзко спорили полные губы, выдававшие чувственную и впечатлительную натуру.

– Кто эта женщина, Сереж? – Ольга тронула за рукав Барышева.

Он склонился к ней, чтобы она лучше могла его слышать в многоголосом гуле зала, и громко сказал:

– Подруга дней моих суровых! Маришка! – Он помахал красавице рукой, и та, заметив это, улыбнулась и махнула в ответ. – Дочка самого закадычного отцовского друга – дяди Гены. Ох, мы наползались в детстве по оврагам и буреломам! Тоже папина ученица. Ей пророчили большое будущее, она даже кандидатскую начала писать, но что-то у нее не заладилось. Что-то личное… Пошла в детский дом воспитательницей. И до сих пор там работает, между прочим. Я был в нее влюблен. Мы даже подрались из-за нее с Юркой!

– А она выбрала кого-то третьего?

– Ну, да. Появился тогда какой-то Коля, по-моему, у них не заладилось… Не знаю.

Марина что-то сказала Леониду Сергеевичу – приятное и смешное, потому что у того засветились глаза, он улыбнулся и, потрепав ее по плечу, молодым, стремительным шагом направился к Сергею и Ольге.

– Сереж, ты посмотри на свою жену! – присаживаясь рядом с ними, строго сказал Леонид Сергеевич.

– Я только на нее и смотрю, – Сергей с недоумением окинул взглядом Ольгу, словно надеясь увидеть в ней что-то новое, заметное только отцу.

– И не видишь ничего. Она танцевать хочет!

– Да? – удивился Барышев.

– Нет, нет, Сережа, я устала, – улыбнулась Ольга.

Она и правда устала – очень. Все эти торжества и приготовления к ним отняли много эмоциональных и физических сил, и хоть они были приятны, хотелось забиться в уголок, подальше от шума и суеты, и почитать книжку, и отоспаться, и просто побыть в тишине. А еще ее мучила тревога за Надю. Ольга звонила ей беспрестанно, но на звонки подруга не отвечала и сама не звонила. Ольгу мучила совесть – нельзя было оставлять Надю одну, нельзя, чтобы она опять с головой погрузилась в пучину своего отчаяния и одиночества, – но Надька же пообещала ей больше не пить и звонить каждый день! Раз не звонит, значит, пьет. А раз пьет, значит, снова может наделать глупостей. Дим Димыч один, ему даже кашу некому сварить, если Надя ушла от реальности старым, проверенным способом…

– Ох, придется старику отдуваться! – прервал ее мысли голос Леонида Сергеевича. Он уже стоял перед ней в легком поклоне, галантно протягивая руку. – Но я не против! Пойдем танцевать, Оленька!

«Некому кашу сварить…» – не оставляла ее навязчивая мысль, пока она выходила с Леонидом Сергеевичем в центр зала. Заиграла «Серенада Солнечной долины».

– Оленька, ты счастлива? – тихо спросил ее на ухо Барышев-старший.

Вопрос почему-то обжег, как ушат ледяной воды. По сравнению с Надькой, наверное, да, счастлива. А если сравнивать с собой прежней… до Оксаны…

– Да, наверное… – с невольным сомнением кивнула она, потому что врать не умела, а врать Леониду Сергеевичу – тем более. – У нас все хорошо. Дом новый купили, теперь обживаться нужно, столько мороки…

– Нет, я о другом, – Леонид Сергеевич был совсем не тем человеком, у которого понятие «счастья» могло ассоциироваться с «новым домом». Да и спрашивал он, судя по грустным глазам, по слегка дрожащей руке – не формально, а искренне тревожась за Ольгу после той истории… когда, казалось, уже ничего нельзя склеить. – Счастлива, Оленька, это когда живешь взахлеб, когда дня на все не хватает, а сил и желаний хоть отбавляй…

– Я знаю, что это такое, папа, – с горечью перебила его Ольга и, поняв, что притворяться бессмысленно, сказала, глядя ему в глаза: – Только сейчас все не так. Хотя… может быть, я просто перестала это чувствовать?

– А может, ты не простила Сергея?

Музыка затихла, пары, танцующие рядом, неторопливо пошли к столу, а Барышев-старший все стоял напротив Ольги, пристальным взглядом требуя, умоляя ответить честно.

– Я не знаю… – смутилась она, и это был единственный честный ответ. – Пап, мы обязательно поговорим об этом… Потом… А сейчас… – Словно спасая ее, из динамиков полился вальс Штрауса. – Пожалуйста, давай просто танцевать! Ты такой замечательный кавалер, папа. – Она улыбнулась, вернула руку Леонида Сергеевича себе на талию и сама закружила его в вихре вальса.

Сергей любовался отцом и Ольгой, когда к нему подошел Градов и молча наполнил пустые рюмки коньяком.

– Ну, что ж, – хмыкнул Юрка, поднимая рюмку, – девушек всех разобрали, так давай выпьем!

– Давай!

Они звонко чокнулись, синхронно опрокинули коньяк, одинаково крякнули, потянулись за одним ломтиком лимона и, когда их руки столкнулись, громко расхохотались.

– Маринку видел? – поинтересовался Сергей.

По тому, как Градов пожал плечами и отвел глаза, Сергей понял, что тему выбрал неправильную, колючую, неудобную, и быстро поправился:

– Как тебе шкура-то чиновничья? Не жмет?

Юрка сразу оживился, заблестел черными цыганскими глазами, разлил по рюмкам коньяк.

– Жмет, зараза! Неудобная шкура, не по размеру… Сначала казалось – ну, все, раз я теперь в администрации, властью, так сказать, облечен, наведу в городе порядок! – Юрка в сердцах хлопнул ладонью по столу так, что коньяк из рюмок выплеснулся на скатерть.

– А что? – удивился Сергей. – У тебя получается! Как ты на рынке всех построил!

– Да ничего не получается! – без сожаления, скорее, с веселой беззаботностью отмахнулся Юрка. – Вот ты, когда едешь на переговоры, с кем предпочитаешь иметь дело? С менеджером второго звена, – он взял свою рюмку и многозначительно поставил ее пред Барышевым, – или с хозяином, который реально принимает решения? – Рюмку Сергея он решительно переставил к себе, этой рокировкой, очевидно, давая понять, кому отдаст предпочтение в переговорах.

– По-моему, вопрос риторический, – улыбнулся Барышев.

– Конечно! Директор рынка послушает только хозяина. А настоящего хозяина у города нет! – Юрка размахнулся, чтобы опять хлопнуть ладонью по столу, но передумал и сунул руку в карман. – Есть мэр, – почему-то смущенно сказал он. – Одно название. А я хочу, чтобы мэр был хозяином! И мне кажется, я понимаю, что надо делать… – Он заглянул в смеющиеся барышевские глаза и спросил с напором, но не без смущения: – Скажи честно, как думаешь, выйдет из меня мэр? Получится город поднять?!