Цвет небес - Джулиана Маклейн

Я пошла на кухню, поставила сумки на стол и позвала мужа:

— Майкл, ты дома?

Ответа не прозвучало.

Я подумала, что, возможно, он на заднем дворе. Вышла на террасу, но Майкла нигде не было видно, поэтому я вернулась в дом.

— Майкл?

Я взлетела по лестнице, думая, что он ушёл с работы из-за плохого самочувствия или же случилось что-то ужасное.

Сердце заухало, когда я сделала шаг, а живот скрутило от от тревоги. К этому я была уже привычна. После смерти Меган меня часто одолевали приступы паники, когда я боялась всего вокруг…

Поднявшись на второй этаж, я увидела, что наша спальня пуста, но дверь в комнату Меган распахнута настежь, что определенно было необычно, поскольку Майкл настаивал, чтобы она всегда была заперта.

Он не хотел заходить туда. Не хотел смотреть на вещи Меган или чувствовать её запах, ещё витавший в комнате. Ему не хотелось вспоминать.

Я одновременно понимала его и не понимала. Иногда, когда я скучала по Меган, и тоска становилась невыносимой, я шла в её комнату и садилась на кровать. Я листала её книги, проводила рукой по мягким игрушкам. Потом ложилась и представляла себе, что дочка лежит рядом со мной.

Я чувствовала вокруг её присутствие. Она бы коснулась маленькой теплой ручкой моей щеки, как делала много раз, и сказала мне, что все будет хорошо.

— Сейчас мне лучше, мамочка, — сказала бы она.

Эти сны наяву меня очень успокаивали.

Майкл этого не понимал. Он считал, что так я лишь растравляю свою боль. Он убеждал меня, что Меган покинула нас и нам стоит продолжать жить дальше. Думать о будущем.

Может быть, именно поэтому я так встревожилась, увидев дверь её комнаты открытой. Найду ли я своего непоколебимого супруга лежащим на кровати в той же позе, в которой часто лежала там я? Обнаружу ли, что он плачет?

Я взяла себя в руки и пошла вперед по узкому коридору.

Когда я вошла, Майкл обернулся и враждебно посмотрел на меня.

— Мне казалось, что я говорил тебе держать эту дверь закрытой.

Меня обескуражил его гнев. Я не этого ожидала.

— Прости, я, должно быть, забыла. Почему ты дома так рано?

— Пришел поменять галстук, — сказал он. — Пролил на него что-то за обедом.

Он закрыл дверь шкафа Меган и встал в центре комнаты.

Положив руки на бедра, он огляделся, обозревая доказательства существования Меган: белый комод с зеркалом, на котором стояла шкатулка с драгоценностями, плакаты с кроликами на стене, корзину, доверху наполненную мягкими игрушками.

— Нужно очистить эту комнату. — Он избегал моего взгляда. — Можно отдать игрушки и одежду в Армию Спасения. Меган бы хотела этого. Она всегда была щедрой.

Я тяжело сглотнула и приблизилась к нему на несколько шагов.

— Так и есть, но я пока не готова. Мне иногда нравится приходить сюда. Здесь я чувствую себя ближе к ней.

Он окинул меня взглядом, вызвавшим ощущение слабости и беспомощности.

— Она оставила нас, Софи. Рано или поздно тебе придется с этим смириться.

Гнев вспыхнул внутри меня.

— Прошло всего полгода.

— Да. Шесть мучительных месяцев. Ты не делаешь ничего, только сидишь и плачешь, а эта комната превратилась в гробницу. Меня угнетает возвращаться домой вечером. Думаю, что лучше всего будет, если кто-нибудь придет и заберет её вещи. И мебель. — Он сделал шаг ко мне и заговорил более мягким и ободряющим голосом: — Можно будет купить тебе новый стол и компьютер. Превратим комнату в кабинет. И ты сможешь снова начать писать.

Я нахмурилась.

— Я не могу писать. Не сейчас. Мне нужно время, чтобы оплакать дочь.

— Но ты не можешь полностью отдаться горю, Софи. Тебе нужно постараться преодолеть его. Нам обоим нужно продолжать жить.

Я покачала головой.

— Нет! Может быть, ты и готов жить дальше, а я нет. Я все ещё в агонии. Не могу просто забыть о Меган или притвориться, что её никогда не существовало.

— Я этого и не говорил.

— Тогда что ты говорил?

Он посмотрел в окно. Повисла напряженная пауза.

— Забудь, — бросил он и прошел мимо меня к двери. — Мне нужно вернуться на работу. Возможно, сегодня приду поздно. Почему бы тебе не посмотреть какой-нибудь фильм?

Смотря ему вслед, я чувствовала, как пол качается под ногами, словно я стояла в шаткой шлюпке, пытаясь удержать равновесие, пока волны бились о корпус.

В тот вечер позвонил отец. Это был первый его звонок со дня похорон.

Его постоянная отстраненность особенно задела меня после ссоры с Майклом. Мне начало казаться, что всю жизнь мужчины будут меня разочаровывать. Похоже было, что мой муж совсем не понимает, что я чувствую, и, честно говоря, я тоже его не понимала.

Как он может быть готовым жить дальше? Разве он не любил Меган так, как я? Или же окружил себя отрицанием? Если не думать о чем-то, оно не причинит боли. Думал ли он так?

— Привет, папа, — сказала я, садясь за кухонный стол и прикладывая ладонь ко лбу. — Как дела?

«И что тебе нужно? Что ты можешь сказать мне теперь, после того, как всю жизнь относился ко мне неодобрительно и равнодушно? Думаю, что как и Майкл, ты скажешь мне перестать плакать и продолжать жить».

— Все хорошо, — ответил он. — А у тебя?

Превосходно. Как раз то что нужно. Ни к чему не обязывающий разговор.

Я посмотрела на часы и задумалась, как долго он продлится.

— Бывало и лучше. — На последнем слове мой голос сорвался, и глаза залили горючие слезы. Я прикрыла рот рукой в отчаянной попытке предотвратить нервный срыв. Я не могла отдаться эмоциям перед своим отцом. Только не перед ним.

— Звучит так, будто у тебя был тяжелый день.

Я сглотнула, чтобы не издать душераздирающий всхлип.

— Ага.

Я вытерла слезы, встала и наполнила чайник водой из-под крана, зажав телефон между плечом и ухом.

— Мы все любили Меган, — мягко сказал он. — Она была особенной девочкой. Мне так жаль, Софи.

И всё. Я больше не могла сдерживаться. Я выключила воду, поставила чайник на каменную столешницу и зарыдала в трубку.

— Спасибо, папочка. Твоя поддержка для меня много значит. Мне сейчас очень тяжело.

— Конечно. Ведь она твоя дочь.

Я снова попыталась сдержаться, но безрезультатно. Из глаз потоком лились слезы.

Отец молчал на другом конце провода, а когда наконец заговорил, в его голосе слышалась дрожь:

— Всегда непросто терять человека, которого любишь.

Хотя он этого не озвучил, я поняла, что он говорит о маме. Все изменилось навсегда, когда она ушла от нас в тот день тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Мне было четырнадцать, и я помню, как провожала взглядом её, проходящую контроль в аэропорту. Я махала ей на прощание, но ненавидела её за то, что она уходит от нас. Ненавидела.