Гончаров без глянца - Павел Фокин

Гончаров любил иногда подтрунить над старым швейцаром гостиницы. Раз, входя в нее, он совершенно серьезно спросил его:

— Не у вас ли остановился Робинзон?

— Как? — переспросил швейцар.

— Робинзон Крузоэ, — пояснил Гончаров.

В другой раз, выходя из той же гостиницы, Гончаров встретил девицу легкого поведения, которая предложила ему следовать за собой. Он отказался, сославшись на свой возраст.

— С меня чего взять… я старик. А вот там идет купец богатый, богатый, — указал он девице на шедшего впереди Михаила Матвеевича Стасюлевича.

Сигизмунд Феликсович Либрович:

С удивительною откровенностью сознается, например, Гончаров, что для него «не было в жизни ничего гнуснее, как платить за книгу».

Эти слова буквально взяты из письма Гончарова к издателю «Голоса» Краевскому от 20 декабря 1868 года. Они отнюдь не брошены случайно, не составляют того, что французы называют façon de parler[2], нет, Гончаров был убежденным врагом покупки книг. В моих воспоминаниях о Гончарове, много лет назад, еще при жизни автора «Обломова», печатавшихся в «Нови», я рассказывал, как Гончаров заходил в книжный магазин М. О. Вольфа и брал французские романы для прочтения. Маврикий Вольф, зная слабость Гончарова и его скупость, охотно шел навстречу творцу «Обломова» и давал ему все французские беллетристические новинки.<…>

Но Гончаров никогда не оставлял у себя взятых книг, не «зажиливал» их, как говорится, и возвращал в полной сохранности, разрезывал осторожно, обращался с ними необычайно бережно. <…>

Личная библиотека Гончарова состояла из очень немногих книг, преимущественно «подношений» авторов, и классиков, среди которых первое место занимал излюбленный автором «Обломова» Грибоедов; старый, зачитанный экземпляр сочинений творца «Горя от ума» лежал у Гончарова всегда на столе. Но даже сочинения Грибоедова не были куплены Гончаровым: ему поднес их Краевский в нарядном переплете, с соответственной надписью.

Привычки, правила и предпочтения

Евдокия Петровна Левенштейн:

Дядя придерживался строго определенного режима, вставал в восемь часов, делал себе холодные обливания и, окончив свой туалет, отправлялся гулять, а после прогулки приступал к своему обычному завтраку a l'anglaise, как он говорил, состоявшему из бифштекса, холодного ростбифа и яиц с ветчиной, — все это он запивал кофе или чаем. В остальное время он придерживался нашего домашнего режима.

Перед обедом он делал ручную гимнастику. Помню, раз в аллее сада я застала его неожиданно за гимнастикой…

Иван Александрович Гончаров. Из письма Евг. П. и Н. А. Майковым. Петербург, 20 ноября (2 декабря) 1852 года:

Соскучившись на фрегате, я взял шлюпку — да и в Портсмут, хотя и там не много веселее, я город знаю наизусть. Шатался, шатался там, накупил по обыкновению всякой дряни полные карманы, благо все дешево. Сигарочницу, а их у меня уж шесть, еще немножко сигар, а их лежит в ящике 600, до Америки станет, какую-то книгу, которую и не прочтешь, там футляр понравится, или покажется, что писчей бумаги мало, и писчей бумаги купил да так и прошатался до вечера.

Александр Васильевич Никитенко. Из дневника:

1860. Май 22. Воскресенье. Дрезден. Дни проводим в приискании квартиры и прогулках по городу с Гончаровым, который одержим неистовою страстью бродить по городу и покупать в магазинах разные ненужные вещи. Мы перепробовали с ним сигары почти во всех здешних лучших сигарных магазинах. <…>

Сентябрь 14 (26). Среда. В Дрездене я стараюсь жить по возможности беззаботно и еще хоть в течение нескольких дней не думать об ожидающих меня в Петербурге всяческих заботах и трудах. <…> Усердно гуляем то в Гроссгартене, то на Брюлевской террасе; то я бесцельно брожу по городу с И. А. Гончаровым, который продолжает неистово заниматься покупками — в настоящее время особенно сигар и стереоскопных картинок с видами.

Александр Николаевич Гончаров:

В шестидесятых годах я застал у него слугу, Johann'a, немца, у которого была жена и трое детей, две девочки и один мальчик.

Приходя к Гончарову в десять часов утра, я обыкновенно заставал его в шелковом шлафроке, допивающим чай или курящим сигару. При этом он пилил несчастного Johann'a, заставляя при себе подметать пол и стирать пыль, и высмеивая его, мешая русский язык с немецким. Видимо, это доставляло ему удовольствие, и он пользовался правом хозяина. Несчастный немец кашлял и что-то отвечал. Когда входила в комнату жена его; она спокойно смотрела на работу мужа, спрашивала Ивана Александровича, что нужно купить к завтраку, и бодро и самоуверенно удалялась. Гончаров же продолжал пилить Johann'a и высмеивать немцев.

«Нет, Александр Николаевич, — говорил он однажды, — не поеду я в вашу Германию. Невоспитанный народ эти немцы, вся Германия жрет в 1 час свои габерсупы и котлеты с черносливом; и все там курят грошовые сигары. Я как-то ехал в дилижансе в Карлсбад, а ко мне подсел какой-то немец и закурил свою сигару. Думал я, что сойду с ума, такого дыму напустил этот бюргер, который потом оказался владельцем миллионного состояния, а сигары курил по две копейки за штуку. <…> Наконец, я говорю моему немцу: «Прошу закурить мою сигару» — и предложил ему настоящую Regalia, хорошую гаванскую из купленных мною у Кребса во Франкфурте-на-Майне, первоклассных сигар. Немец закурил и пришел в телячий восторг, спрашивает: «Was kosten die Cigaren?» — Я отвечаю: «25 Thaler». — «Ein Tausend?» — «Nein, ein Hundert»[3]. — Мой спутник опешил и все время смотрел на меня, как на чудо какое-то, и стал называть меня не иначе, как «Herr Baron»; когда мы останавливались, он поддерживал меня за локоть…»

Федор Андреевич Кудринский, со слов Александры Яковлевны Колодкиной:

Он в это время (в 1866. — Сост.) много курил. <…> Однажды, придя в мою комнату, — говорит Александра Яковлевна, — писатель спросил позволения покурить и удивился, что у меня пепельницы нет.

— Я сама не курю, и никто из курящих в мою комнату не допускается, — ответила я шутливо, — но для вас могу сделать исключение…

Писатель поблагодарил за внимание и, придя в следующий раз, принес и оставил у меня на столе небольшую. правильной формы, отшлифованную перламутровую пепельницу. Эту пепельницу он привез из своего путешествия. Другую пепельницу, в виде краба, он подарил моей сестре.

Александр Николаевич Гончаров:

Дома (в Петербурге. — Сост.) стола он не держал, а ходил обедать в Hotel de France.