Застолье теней - Е. Бирман

— В конце концов, они ведь всего лишь фильмовые персонажи, почему бы нет? — спрашивает его господин Гликсман, употребляя кривое слово «фильмовые».

— Она имеет право! — выкрикнула дама без бровей и с быстрым ртом.

— Имеет! — сказал Бруталюк, решительно вскинул массивную кудрявую голову и побагровел.

Мать молча смотрела на Распорядителя столов.

— Я не вижу причины, по которой следует отказывать девочке в праве видеться с братом, — вежливо сказала Блинда и мягко улыбнулась Распорядителю Столов, отчего у него дернулись плечи.

Седая дама сказала:

— Вы не имеете права отказать ей в этом.

Мясо замычал, потому что воронка соскользнула, и горячий суп лился не туда. Небрежность была исправлена, воронка вернулась на место, пролитый суп седая дама промокнула салфеткой.

Первой подняла со стола свою тарелку девочка. Она никак не могла решить, куда девать лежащую на ней еду. Ее мать подошла к ней и вывернула содержимое в таз с Мясом, несмотря на протест седой дамы. Девочка поставила тарелку на стол, но перевернула ее кверху дном. То же сделала следом ее мать. Они, в сущности, никогда не жили, подумал господин Гликсман, но тоже встал одновременно с Бруталюком, и оба они направились к тазу. Бруталюк был горд собою, господин Гликсман все еще задумчив. Дама без бровей и с быстрым ртом заплакала и повторила действия остальных. Последней была Блинда. Ей не хотелось сбрасывать остатки еды в таз с Мясом. Все смотрели на нее, пока она доедала блинчик с творогом. Наконец и она перевернула тарелку. Все поднялись и стояли молча. В Застолье было бы глупо петь «Марсельезу» или что-нибудь еще более гордое и вызывающее. И, тем не менее, Джеймс Бруталюк хриплым от курения басом запел именно «Марсельезу»:

— Allons enfants de la Patrie…

Он поет не на английском, хотя именно этот язык привит всем Пирующим. Он, а не мертворожденный эсперанто является средством коммуникации в Застолье Теней. Но вот дама без бровей и с быстрым ртом, оказывается, в земной жизни была учительницей французского, и она подпевает на языке оригинала:

— Allons enfants de la Patrie…

Это ее звездный час, ее глаза блестят. Остальные слов не знают, да и Бруталюк — только первые пару строк, и вот уже дама без бровей и с быстрым ртом высоким и резким голосом выводит рефрен:

— Aux armes citoyens…

Все остальные, не знающие слов, помогают ей, как могут: в основном — стучат ладонями по столу, Бруталюк еще гудит в нос. Обиженный, смешанный с объедками, Мясо — мычит. Седая женщина покачивает головой в такт. Господин Гликсман машет кулаком. Блинда постукивает по столу кончиками крашеных ногтей. Истинные виновники происходящего, бледные людские тени — мать и девочка, молчат, лишь догадываясь, какие ассоциации стоят за этим всеобщим возбуждением.

Когда пение заканчивается, Бруталюк садится первым, за ним все остальные. Они начинают опасаться последствий. Ведь и тогда, когда «Марсельеза», эта волшебная музыка человеческой свободы, зазвучала впервые, думает господин Гликсман, все шло отнюдь не гладко — с кровью, с дурацкими военными походами. Не так уж и глупы, пожалуй, принципы Застолья с этими обильными столами и пустыми беседами.

Господин Гликсман довольно отчетливо представляет себе, как на следующий день четыре ангела, стараясь не испачкать белых крыльев, будут держать их (крылья) за спиной сомкнутыми плотно, как сжимают ноги женщины, сидящие на скамейке в парке, и приводить в порядок стол аннигилированных мертвых.

— Как нам не стыдно? — говорит неожиданно тихим голосом дама без бровей и с быстрым ртом. — Мало ему надрывают душу людские страдания «Там», еще и мы здесь уже после смерти прибавляем ему хлопот! Ни облачка не завалялось в хорошо освещенном небе, которое и отсюда — тоже небо. В него-то и смотрит сейчас господин Гликсман. Действительно, думает он, ведь многое ЕМУ и впрямь удалось. В самом деле, нужно быть к нему справедливей. Господин Гликсман обводит взглядом бывших людей. Они понимают намек, заключенный в этом взгляде, и теперь окончательно замолкают.

Ни в этот, ни на следующий день ничего не произошло. Наутро, словно в упрек за вчерашнее буйство, они, не участвуя в приготовлении, получили на завтрак пять сортов сыра, яичницу, тоненькие, свернувшиеся в стружку поджаренные ломтики мяса и салат из фруктов, где в яблочно-ананасовом соку плавали зеленые и черные виноградины, небольшие айсберги нарезанных с кожицей яблок, доли грейпфрута и немного ананасных кубиков. Оптимизм утра взял свое, и они принялись за еду.

10

Седая дама дезинфицирует воронку, поливая ее кипящей водой из чайника перед очередным кормлением Мяса. Затем протирает ее ваткой, смоченной в спирте. Она не красит волос, одета просто, но аккуратно и чисто. Предпринимая действия и высказывая мысли, выводящие из себя обычных людей, нужно следить, чтобы все остальное было безукоризненно нормально и не давало ни единой зацепки для придирок.

Змея и бритва. Кто побеждает страх перед ними, тот поднимается на другой уровень сознания. Полюбивший змею и бритву — уже не человек из плоти и крови, но нечто большее, в нем дух победил тело и его прихоти. Дух возносится над людьми, полный снисхождения к ним. К этой Блинде с ее эффектной внешностью, интеллектом и искусством обращать самцов человека в зеркала, в которых она может любоваться собой. К этому господину Гликсману, чья чувствительная проницательность направлена преимущественно внутрь самого себя. К этой даме без бровей и быстрым ртом, носящейся на метле своей плотской энергии. К этому быку в человеческом обличье — Бруталюку, озабоченному бесконечными попытками вырвать свое застрявшее эго из хлюпающей грязи чужой снисходительности. К этой парочке, матери с дочерью, голливудскому фрейдизму для широкой публики.

Седая дама, не позволяющая себе ни одного взгляда, ни одного жеста, ни одного выражения лица за рамками бесконечного терпения, кладет стерильную воронку на коричневое небьющееся блюдце, берет в руки расческу и причесывает ею короткие волосы Мяса, который замирает от удовольствия, затем щеточкой приводит в порядок его прекрасные усы над единственной (верхней), оставшейся после взрыва губой.

11

Мясо. Уцелевшей правой рукой он мог бы причесываться и сам, но в этом случае ему потребовалось бы зеркало, которого ему не дают. Заменой зеркала служит ему взгляд Блинды, которая с детства не привыкла утаивать чувства. Зачем, в самом деле, учиться утаивать чувства единственному ребенку, в котором не чают души мягкосердечный отец и энергичная мать? Однажды ей показалось, что Мясо подмигнул ей и весь залился краской, зарделся, когда она посмотрела на него в ответ длинным взглядом. Когда же она еще и засмеялась обманчиво-колокольчиковым смехом, Мясо даже закрыл глаза от смущения и удовольствия, и лицо его (то, что от этого лица осталось) зарделось по-юношески. Пока седая дама, положив руки на его плечи и делая вид, что не владеет языком взглядов, на котором Мясо обменивается сообщениями с Блиндой, задумавшись, смотрит в сад, где легкий ветерок колышет ветви яблонь, господин Гликсман наблюдает за седой дамой, пытаясь втиснуть ее в свою классификацию бывших людей или, может быть даже, открыть новый подраздел.