Ядерный принц - А Гардари

Они снова вышли к озеру. У берега скользил мотыль: туда-сюда, туда-сюда, создавая ощущение легкой рябой сети над поверхностью. Мелкие рыбешки, выскакивая из воды, хватали мотыля на лету. После их всплесков концентрические круги расходились по озерной глади, пересекая друг друга.

- Кто знает, кто знает, Сашенька. Но девочки в фиговых листьях, фи... Вы же солидный человек, Александр. - В голосе Вээссы слышался насмешливый укор. Эти слова соответствовали прежней Вээссе, но звучали абсолютным диссонансом для настоящей. Сан Саныч чувствовал какой-то подвох, но никак не мог понять, что же его все время настораживает.

- Боюсь, что нам друг друга не понять, - с деланным сожалением произнес он.

- Да уж. Кстати, у меня к Вам есть дело, если позволите, Сударь. Надеюсь, это отвлечет вас от всяческих мрачных мыслей. - Она обратилась к Сан Санычу подчеркнуто высокопарно, так, как это звучало в старом школьном спектакле, где он играл Великого Потенциометра. Спектакль был самодельный и назывался "Дохлый шмель лежал в кастрюльке."

- Несомненно, Ваше Величество, повелевайте. - Ответил Сан Саныч, сделав несколько реверансов и подскоков, как это делают в фильмах придворные вельможи при приветствиях. Надев маску скомороха, он снял свою изрядно уже надоевшую маску довольного жизнью человека. Они вместе рассмеялись, и Сан Саныч почувствовал, словно что-то тяжелое и мучившее его растворяется, растекается, расстается с ним. "Меня еще помнят и любят, - думал Сан Саныч: - Значит, стоит еще жить на земле."

- Вот теперь я верю, что у тебя будет все хорошо. А теперь, сударь, позвольте перейти к делу...

Они шли по камням вдоль самой кромки воды. Слева стеной нависал скалистый берег. Где-то высоко мелькали черными стрелами ласточки, вверху были их гнезда.

- Поднимитесь, сударь, на этот камень, там в трещине в скале кое-что должно быть. Будьте так любезны, достаньте, пожалуйста.

- А что там может быть? - спросил Сан Саныч.

- Вы любопытны, сударь, это грех. Там страшная тайна призрачного замка, зловещая и пугающая, - ответила Вээсса, хотя с виду вполне безобидная.

Сан Саныч, цепляясь за уступы обрыва, добрался до трещины, вытащил из нее несколько камней. Под ними действительно нащупал что-то гладкое, какой-то сверток. Сан Саныч потянул его за угол с деланным любопытством, словно надеялся увидеть там чью-то отрезанную голову. Посыпались каменные крошки, сверток нехотя поддавался. Наконец Сан Саныч достал его. Сверток оказался маленьким и плоским, что говорило об отсутствии отрубленной головы. Сан Саныч сразу потерял к нему интерес и отдал Вээссе. Она стала разворачивать, и из-под слоев предохраняющего от сырости материала показалась старая, уже слегка покорежившаяся тетрадка. Вээсса аккуратно сдула с нее пыль, любовно, как дитя, прижала к груди.

- Что это за тетрадь? - спросил Сан Саныч.

- Возьмите, сударь, - сказала печально Вээсса. - Вам следует это прочитать. Время пришло. Вам суждено разобраться в прошлом.

- Мне суждено?

- Да. Я знаю это.

- Откуда? - задал нелепый вопрос Сан Саныч.

Она промолчала.

- Прощайте, сударь, - в глазах Вээссы мелькнула грусть, Я рада, что мы встретились. Прощайте, и да хранит Вас Господь.

Сан Саныч мог поклясться, что глаза Валентины Семеновны наполнились слезами. Она повернулась и пошла своей дорогой, гордо неся копну когда-то белых, а теперь уже совершенно седых волос. Сан Саныч остался в полном недоумении, хотелось задать еще так много вопросов, но он не смог, не посмел удержать свою старенькую уходящую учительницу.

Долго шли зноем и морозами,

Все снесли и остались вольными,

Жрали снег с кашею березовой

И росли вровень с колокольнями.

Если плач - не жалели соли мы,

Если пир - сахарного пряника.

Звонари черными мозолями

Рвали нерв медного динамика.

(Александр Башлачев)

Вечером Сан Саныч внимательно рассмотрел найденную таким странным образом тетрадь. На ней была мягкая кожаная обложка, по углам исколотая каким-то острым предметом, словно бы покусанная котом. Сан Саныч держал ее в руках, рассматривая покоробленые временем страницы, когда появился отец.

- Какая занятная книжица. Откуда она у тебя, сын?

- Валентина Семеновна дала почитать.

- Ваша классная? Ты ее видел? И как она?

- На вид нормально. Как и прежде, только постарела слегка.

- Что-то я давненько ее не видел.

- Кого? - Появилась на звук голосов мама.

- Валентину Семеновну. Саша встретился с ней сегодня.

Глаза у мамы расширились, она схватилась за лоб и со стоном вышла из комнаты.

- Тебе плохо? - Участливо засеменил следом отец, а в мозгу Сан Саныча начали возникать и роиться какие-то образы, то слабые и невнятные, то яркие и узнаваемые. Однако он стряхнул наваждение и начал читать.

"Июль 1957 года.

Мне стукнуло полвека. По этому поводу секретарши сделали грандиозный банкет. Целую неделю была пыль столбом и дым коромыслом... Полвека назад я появился на свет. За эти полвека я достиг вершины. Вам такое и не снилось. Я, сын нищего армянского сапожника, вхожу в сотню наиболее могущественных людей страны... Я помню свое полуголодное детство. Постоянно хотелось кушать. У матери нас было шестеро, я последний. Отец умер, когда мне было пять. Я бегал в девчоночьих платьях. Другой одежды в доме не было. Соседские мальчишки дразнили меня. Что может быть позорней? Я дрался, дрался беспощадно. Именно тогда я поставил себе цель, и я добился своего. Мальчишки дорого заплатили за обидные слова годы спустя. Я ничего не прощаю. Не способен прощать. Мать, спохватившись, пыталась водить меня в церковь. Но было уже поздно. Я стал лидером молодых бойцов революции. Мы с богом пошли разными дорогами.

На банкете произносили льстивые заздравные речи и разные славословия. А я вспоминал долгие трудные годы моего восхождения, множество мыслимых и немыслимых препонов, которые я преодолел. Я достиг вершины власти. И я одинок, в целом мире никому не нужен. Так много я понимаю. Если меня расстреляют, вот прямо на этом банкете, сотни и сотни людей будут радоваться, я знаю. И только человек пять моих верных псов искренне огорчатся. Огорчатся не потерей меня, а тепленьких местечек и надежной крыши. Я им дал эту крышу. Сегодня читались поздравительные телеграммы. Я же видел между строк то, что не вошло в бравурный барабанный треск речей. Все они, эти лицемерные ораторы, боятся и презирают меня. За то, что к своей вершине я шел напролом и по головам и, если требовалось, по трупам. Я кланялся и пресмыкался, разделял и властвовал, был хитрее, умнее, коварней их. Я знаю их отношение ко мне. Секретарша донесла, подслушав из-за двери, что говорят в кулуарах:

- Вы помните? У начальника через неделю юбилей секретарша обзванивает всех насчет банкета. Нам тоже пора готовить поздравление.

- Да. По этому поводу можно сказать только одно. Самый счастливый человек на свете - Римский Папа.

- Папа Римский? Почему?

- Потому, что он каждый день видит своего начальника распятым на кресте...

Почему меня так не любят? Я здесь с самого начала, в этом сердце "уранового проекта". Лучшие годы я отдал этому городу. По заданию Партии я был глазами, ушами, руками и всем остальным, конкретнее - личным представителем Берии на этом объекте. Курчатов официально заявил, что без Берии атомной бомбы в России не было бы. Значит, и я прожил не даром свою жизнь. Я отдал этому городу все, я сроднился с ним. Только я знаю, что мы породили здесь, в уральской глухомани. Какого неуправляемого джинна выпустили из бутылки.

Не знаю, не могу дать отчета: зачем я решил писать этот дневник. Однако верю, что эти записи пригодятся тем, кто придет после нас. Тем, кто попытается разобраться в истории. В действительно происходившем на этом комбинате и в этом странном городе..."

Сан Саныч задумался. В рассуждения хозяина тетради вкралась какая-то логическая ошибка. Тот, кто шел по головам и трупам в начале карьеры, вдруг задумался о тех, кто придет на эту землю после него. Что же могло настолько изменить человека? Какое потрясение? Что случилось с генералом КГБ в этом странном городе, стоящем на бочке пороха? И о каком это джинне он упоминает? Ответа не было, и Сан Саныч стал читать дальше.

"Итак, май 1945 года, конец войне, Великой Отечественной. Всеобщее ликование. Моя победная эйфория довольно быстро кончилась. Я получил новое назначение.

- Учитывая ваши заслуги перед Партией, ваше активное участие в подавлении литовской контрреволюции, вашу решающую роль в вывозе в казахские степи крымских татар, чеченцев и ингушей, мы решили подключить вас к работе над "урановым проектом." Общая картина атомного ГУЛАГа уже ясна. По плану на объектах атомного проекта будет занято 15 лагерей. А это 100 тысяч заключенных. Большая часть - на урановых рудниках. Война кончилась. Мы должны все силы бросить на это. Бесперебойный поток людей в лагеря мы обеспечим. Вы же направляетесь на строительство объекта по производству атомной бомбы. На строительство отводится всего два года. Будете там нашим представителем со всеми полномочиями... С неограниченными правами на использование как материальных, так и людских ресурсов... Ваш объект будет расположен вот здесь. Севернее этой точки город Свердловск, южнее - Челябинск."