Симфония шёпотов - Софья Сергеевна Маркелова

итоге мужчина смог дотянуться до куска разбитого стекла неподалеку и перепилил пластик.

Голова болела, а обе ушные раковины оказались покрыты коркой запекшейся крови.

И в тот момент память начала фрагментами возвращаться.

Вся прошла ночь была похожа на один бесконечно долгий кошмар. Иннокентий то приходил в себя, то вновь падал в пучину безумия, когда шепоты завладевали его сознанием. Они издевались над его телом, принуждая делать то, что Лисицын никогда не согласился бы сделать по своей воле: голоса обещали ему избавление от всего на свете за то, что он убьет себя. Но Иннокентий Петрович сопротивлялся, он отводил от себя смерть несколько раз за эту ночь, успевая прийти в сознание за несколько мгновений до верной гибели — выбрасывая осколок стекла, которым должен был перерезать себе горло, всплывая из наполненной водой ванной или же отпрыгивая прочь от распахнутого окна.

Шепоты лишь смеялись или недовольно ворчали, но Лисицын продолжал бороться, даже когда от всех этих голосов у него из ушей начала идти кровь. И в голове была лишь единственная мысль, которая давала ему сил, которая позволила ему дожить до рассвета, когда сила голосов стала гораздо слабее.

Он думал о Брамсе. И представлял, что пес все еще рядом.

Он не мог позволить себе пасть под давлением духов, пока его верный друг не был отомщен. И в конечном итоге ближе к рассвету Иннокентию удалось пристегнуть самого себя к газовой трубе, чтобы выиграть еще немного времени и дотянуть до утра.

А с солнечными лучами шепоты медленно и нехотя развеялись, будто туман. Но Лисицын чувствовал, что они просто спрятались где-то в дальнем уголке его сознания. И лишь наступит ночь, как безумие вновь обнажит свои клыки. Пора было действовать.

До нужного дома Иннокентий добрался в кратчайшие сроки. На пороге гостя встретила не сама Мария Аврамова, а ее пожилая мама. Старая женщина едва держалась на ногах из-за своего почтенного возраста, но безропотно пропустила Лисицына в квартиру, едва его увидела.

— Машенька уже ждет. Она как раз только проснулась. Я вас провожу в ее комнату.

Разувшись и последовав за пожилой женщиной, Иннокентий Петрович вскоре оказался в узком тесном помещении, которое с трудом можно было назвать полноценной комнатой, скорее, огороженным коридором. Всюду стояла старая мебель, снесенная сюда за ненадобностью, единственное окно давно не мыли, и за слоем грязи почти не видно было улицу. Возле одной из стен стояла скрипучая металлическая кровать, на которую небрежно были наброшены сразу несколько тонких протершихся матрасов. Поверх них лежала женщина, хотя Лисицыну далеко не сразу удалось распознать в обтянутом кожей скелете женщину.

— Доченька, это тот самый Иннокентий Петрович, который поговорить хотел.

Больная выглядела очень плохо. Одеяло скрывало большую часть, но даже по открытой шее и вытянутой вдоль тела руке, можно было сказать, что Мария постоянно терзалась мучительной болью. Кожа ее была обезображена поцелуями огня. Чудовищная худоба и выступающие кости лишь дополняли пугающий образ.

— Доченька, если ты не в силах, то не надо геройствовать, — не дождавшись ответа, вновь заговорила мать.

Неожиданно живой скелет раскрыл веки. Высохшие губы дрогнули, размыкаясь.

— Нет. Я хочу поговорить с ним.

— Как скажешь, — пожилая женщина легко коснулась ладонью края одеяла и погладила его. — Не нагружайте ее, пожалуйста, Иннокентий Петрович. Она плохо ест из-за постоянных болей и кошмаров, и потому очень слаба…

— Да-да, конечно, — заверил Лисицын и подошел ближе к Марии, которая из-под полуприкрытых век следила за гостем.

За матерью тихо закрылась дверь, оставляя Иннокентия и обезображенную огнем женщину наедине.

— Вы хотите знать о том, что случилось на заводе, да? — хрипло проговорила Мария, и мужчина заметил, что слова давались ей с трудом.

— Да. Я хочу услышать, что произошло в тот день, из уст человека, который видел все своими глазами, — Лисицын опустился на стул возле кровати, чтобы быть ближе к говорящей.

— Тогда вы и правда пришли по адресу. Ближе меня никого не найдете. Остальные уже умерли, — почти прошептала Мария, медленно моргая.

— Из-за чего произошло само возгорание и где оно случилось?

— Огонь просто появился. И все. Мы не пытались выяснять, откуда он взялся, а просто бежали. Потом я слышала, что было несколько теорий… Мол, поджог, а другие были уверены, что это короткое замыкание. Я не знаю, что из этого верно. Помню лишь, что пожар начался на складе, который находился по соседству с цехом, где я работала. И первое, что заметили все, это запах… Тяжела вонь расплавленного винила.

Иннокентий неосознанно вздрогнул, вспоминая как именно этот запах преследовал его последние дни.

— Только потом люди заметили дым. И началась паника. Кто-то просто бежал, другие пытались включить пожарную сигнализацию, но с ней что-то случилось… А после огонь начал распространяться с ужасающей скоростью. И всюду дым. Этот удушающий смрадный дым, в котором ничего не видно дальше вытянутой руки.

Женщина слабо поморщилась.

— Мы тогда не придавали этому особенного значения. Всех больше волновал огонь. И потому никто и не заметил, как мы надышались ядовитых паров. Может, вы не знаете, Иннокентий Петрович, но когда винил плавится, то выделяет в воздух массу ядовитых веществ, отравляющих разум и тело. А мы все наглотались этого дыма в попытках выбраться из помещения, — Мария закрыла веки. — Все думают, что на заводе «Звучание», на том страшном пожаре множество людей погибло в огне, но нет… Больше всего умерло от отравления парами. И еще столько же умерло в следующие дни, пока их тела страдали в агонии от яда, которым мы все надышались.

— Выходит, вы были одной из тех, кто оказался в ловушке и не смог выбраться из здания? — осторожно поинтересовался Иннокентий.

— Да. Мы не смогли найти выход в дыму, надышались дыма и просто обессилели. Слава богу, что мне хватило ума раньше остальных закрыть лицо. Наверное, это и спасло меня. Конечно, часть паров проникла в организм, но не смертельная доза. А вот огня мне избежать не удалось. Когда сгорели перекрытия, и все обвалилось вниз, то мне уже так не повезло.

— Мне очень жаль, что вы пережили подобное… Это тяжело.

— Вы ничего не знаете о том, что действительно тяжело, Иннокентий Петрович, — выдохнула женщина. — Тяжело было лежать там, барахтаясь на грани сознания, когда я не чувствовала ничего, кроме боли и страха, и слышать, как рядом со мной, где-то в этом дыме, кричат мои товарищи и коллеги, умирающие в огне мучительной болезненной смертью.

— Пламя, пламя! — завопили голоса в голове Иннокентия, и он вздрогнул.

— Как они вопят и плачут