Драконово семя - Саша Кругосветов

ли его использовать в обычной жизни? Кирасу – можно, кольчугу – тоже, а меч булатный – так без него вообще не обойтись!

Хвала Всевышнему, я хорошо усвоил уроки францисканца Оккама о том, что следует без сожаления отсекать новые сущности, если нет достаточных оснований для их практического применения.

Все! К черту «электрон», к черту «моменты» и «спины»! Пора уже прекращать эту бессмысленную игру в символы. Мы, к счастью, живем пока в семнадцатом веке: Гамильтон и Дирак еще не родились, а Вселенной Маклюэна не существует. А раз ее нет сейчас, то и вообще она вряд ли когда-нибудь появится!

Мир велик и огромен, а я пока ничего не знаю даже о собственном королевстве. Большая Война давно закончилась, враги разгромлены и отброшены на Запад, далеко за пределы Синих Карпильских гор. Везде тишь да благодать: реки текут, цветы благоухают, девушки песни поют, венки плетут и бросают их в воду, гадая на Русальной неделе и на Ивана Купалу, суждено ли им замуж выйти в этом году. С ними, девушками, все ясно: они замуж хотят. А я еще нигде не был, ничего не видел и даже не могу разобраться, что мне самому-то надо. Но труба зовет, собирайся в путь, рыцарь, тебя ждут дороги и новая жизнь!

Мне было пятнадцать, когда я почувствовал себя взрослым, самостоятельно мыслящим и неплохо образованным, к тому же изрядно владеющим мечом и шпагой и готовым принять свое первое самостоятельное решение – оставить отцовский очаг и начать собственную жизнь. «Неплохо бы податься к иноземцам: к Туманному Альбиону или даже в Новый Свет, но уж, конечно, не к дикарям Папуасии и не в голодную Японокан-трию, – подумал я тогда, – а до этого следовало бы ознакомиться со своей собственной страной и попытаться достигнуть границ отчих владений – все говорят, что королевство отца моего поистине огромно!»

В какую же сторону направить стопы свои? Путь воина, как известно, на кончике копья его. На запад – непроходимые Карпильские горы, протыкающие острыми вершинами небо; на север – холодные льды, на юг – бескрайняя раскаленная пустыня. На восток – следует, конечно, идти на восток, в сторону восходящего солнечного диска, какие, собственно, здесь могут быть сомнения?

Покидая уютный дом, в котором ко мне пришло понимание красоты и гармонии, и нежную семью, пятнадцать счастливых лет окружавшую меня заботой и теплом, я наивно полагал, что мне теперь предстоит совсем небольшое путешествие: через несколько недель доберусь до пределов отчизны и вернусь домой, полный новых впечатлений и интересных воспоминаний, соскучившийся по матери с отцом, по сестрам и братьям, по милым домочадцам.

Отец на ястребиной охоте, узнав о моих намерениях, сказал:

– Пусть идет, коль решил. Заодно проверим, стал ли он мужчиной, способным принимать собственные решения и доводить до конца начатое дело.

Мне показалось: он одобрил мое предприятие, но друзья и родные смеялись над бог знает что возомнившим о себе юнцом и, чтобы лишний раз подразнить младшего товарища и брата, пели веселую песенку:

– Мальбрук в поход собрался, миронтон, миронтон, миронтене, Мальбрук в поход уехал, бог весть когда придет!

Я рассердился, сказал, что не люблю фарисейства – тем более фиглярства, – и потребовал немедленно прекратить недостойное нашей семьи ерничанье, после чего они перестали наконец шутить и спросили:

– Объясни нам, непонятливым, зачем тратить лучшие годы жизни на пыль дорог, дорожные харчевни и ночевки в поле, отказавшись от культурной жизни, гигиены и даже от обычных ватерклозетов?

– А еще и на утехи с непотребными девками из кабаков, – пролепетала служанка Долорес и заплакала.

Их сомнения и насмешки произвели большое впечатление, и в результате лишь несколько наиболее преданных людей согласились отправиться со мной.

Как я был тогда беспечен! Почему я не подумал о том, чем заканчивается песня: появляется паж, который приносит весть о смерти Мальбрука и сообщает, что на погребении рыцаря четыре офицера несли его кольчугу, кирасу и меч?

Утром, во вторую декаду сентября, с наступлением бабьего лета…

Я отправился в путь, а в голове еще звучали слова песни «Мальбрук в поход собрался». Мальбрук – язвительно исковерканное имя герцога Мальборо. Но я-то, слава Создателю, не герцог никчемной островной Англии, а самый настоящий принц, сын короля, наследник огромного государства. Пусть сигареты называют столь неблагозвучным именем! Но особенно обидно было вспоминать замечание моей крошки Долли. Я к ней всей душой, а она заподозрила, будто я специально уезжаю, чтобы променять ее объятия на общество трактирных девок-замарашек, – как только она могла подумать такое?

До этого путешествия мне редко доводилось отлучаться из родного дома, и потому, как только пределы города остались позади, неприятные мысли тут же покинули меня, и весь первый день был наполнен новыми впечатлениями и небольшими радостными открытиями.

На второй день дорожные наблюдения уже меньше увлекали меня, и, когда к вечеру мы разбивали лагерь для ночлега в безлюдной долине, покрытой длинными полосами теней пирамидальных тополей в лучах заходящего солнца, мне вспомнился родной очаг и я почувствовал неожиданную тоску по прежним радостям и утехам. Тогда я написал письмо родным и отдельную записку малышке Долли и хотел было отправить домой гонца, чтобы передать послания, но, вспомнив, как два дня назад все дружно высмеивали меня, решил не посылать письма и положил их в отдельную шкатулку. «Ничего страшного, – успокаивал я сам себя. – Через несколько недель я вернусь, и все станет на свои места».

После некоторых размышлений я пришел к выводу, что надо бы выяснить, насколько далека граница, выбрал лучшего всадника, верного мне человека, дал ему арабского скакуна и поручил отправиться наутро впереди нашего отряда на поиски края отцовских владений.

«Доберешься до пограничной заставы, скажи офицеру, чтобы он организовал нам встречу, и не мешкая возвращайся назад, – сказал я ему. – Если в течение пяти дней не достигнешь границы, тоже поворачивай назад».

Запыленный гонец на коне с провалившимися боками появился лишь вечером шестого дня и сообщил, что до заставы он не добрался. Я рассчитывал, что он один, налегке, да еще на резвом скакуне, сможет преодолеть расстояние вдвое большее, чем прошла за то же время наша группа. В этом случае он встретился бы с нами пополудни седьмого дня. Но оказалось, что он двигался несколько медленнее и преодолел за это время путь всего в полтора раза больше нашего: если мы за шесть дней прошли четыреста восемьдесят верст, то он покрыл семьсот двадцать.

Я разрешил всаднику отдохнуть и продолжить путь в общей группе, написал еще два письма (родным и малышке