Обманчивый рай - Дмитрий Ольшанский

В комнате наступила тишина. Пребывая в глубокой задумчивости, Константин положил свою сильную руку на стол и нервно застучал по нему пальцами. Я тоже молчал, хорошо понимая, что творится сейчас в душе моего друга и господина.

Продолжать борьбу – значит обрекать себя на верную гибель, но прекратить ее, означает для Константина нечто гораздо хуже смерти. Долгие годы он ждал своего часа, наблюдая печальную картину упадка империи. И вот теперь, когда, наконец, пришла пора действовать, судьба обернулась против него. Ум, талант и энергия деспота оказались губительны в условиях, когда грозные враги требовали от ромеев лишь слепого повиновения. Будь у Константина достаточно сил, он, быть может, и воплотил бы свою мечту, однако сейчас подобное предприятие грозило неминуемой гибелью. Он и сам понимал все это, но как сказал Цезарь: «Alea iacta est» – «жребий брошен», и Константин уже перешел свой Рубикон…

* * *

В Мистру я прибыл спустя несколько дней. Город, расположенный на живописных горных склонах, жил своей тихой провинциальной жизнью и несмотря на то, что повсюду шла война, казалось, будто эти тревоги слишком далеко, чтобы нарушить повседневную суету местных жителей.

Пройдя пешком по извилистым узким улочкам, я добрался до дворца Морейских правителей. Здесь меня встретили несколько сановников и офицеров придворной гвардии.

– Приветствуем вас, – поклонившись, произнес круглолицый и розовощекий воин, с выбритыми висками и коротко стриженой рыжей бородкой. – Меня зовут Павел. К вашему приезду уже все готово.

– Хорошо, – нетерпеливо кивнул я, оглядываясь по сторонам. – А где Фока? Он должен был встретить меня еще по приезде на Пелопоннес.

Придворные переглянулись, и тот же самый воин произнес, опуская глаза:

– Фока погиб.

– Как?! – воскликнул я, отбрасывая в сторону всякие приличия. – Когда?

– На прошлой неделе мы нашли его тело в дворцовом саду. Кто-то перерезал ему горло.

От этой новости все сжалось в моей груди. Я тут же вспомнил своего друга – добродушного и могучего великана, который никогда не хранил зла и чьи помыслы были для меня открыты. Только ему я доверял свои тайны и лишь на него мог положиться в трудную минуту, а любое дело, которое ему поручалось, он всегда доводил до конца…

«До конца…» – повторил я про себя, вспоминая нашу с ним последнюю встречу.

– Присматривай за Анастасией, – сказал я ему тогда. – И если обнаружишь за ней какие-нибудь странности, сразу сообщай мне.

Да, он говорил, что фаворитка царевича Константина в последнее время ведет себя очень странно, даже обвинял ее в колдовстве! Но мне было сложно поверить его словам, и тогда я не уделил этому делу достаточно внимания. Однако не за свою ли осведомленность Фока поплатился жизнью? И не пытались ли этим убийством скрыть следы еще более страшного преступления?

– Я желаю видеть Анастасию, – повелительно промолвил я. – Как можно скорее!

– Она уже покинула Мистру, – тут же отозвался старый евнух, в обязанности которого входило следить за женской половиной дворца.

Отправилась вслед за царевичем – понял я. В последние месяцы они стали неразлучны, и если только Анастасия имеет хоть какое-то отношение к загадочной гибели Фоки, то моему господину грозит серьезная опасность.

Что бы там ни было, я собирался узнать всю правду и отплатить за жизнь друга!

Глава 4

Жизнь после смерти

Константин Граитца (дневник)

Ноябрь 1444 года

Omnia homini dum vivit speranda sunt.

(Пока человек жив, он должен надеяться на все.)

Сенека

Дата не указана

Моя голова раскалывается, словно по ней колотят гигантским кузнечным молотом, повязка на лице пропиталась кровью, а страшная боль в боку лишает возможности пошевелиться.

Что ж, это верный признак того, что вопреки здравой логике я все еще жив. Хотя мысли мои путаются, а события и люди перемешались в моей голове так, что мне с трудом удается отделить реальность от вымысла и прошлое теперь предстает передо мной в виде отдельных, не связанных друг с другом картин, которые скорее напоминают жуткий кошмар, нежели реальные события.

Однако я и представить себе не могу, что меня ждет дальше. Поэтому я постараюсь изложить все, что со мной случилось за последние несколько дней, а также то, что мне удалось узнать от других людей во время своего пребывания в сыром подвале Варненской темницы.

* * *

Тяжелая рана, нанесенная мне турецкой саблей, оставила по себе зримую память – страшный шрам на половину лица. Жуткая боль лишила меня сознания, и потому я не смог стать свидетелем печального разгрома нашей армии.

События, последовавшие за злополучной атакой Владислава, я записываю лишь со слов очевидцев.

Итак, когда польский король вместе со своими рыцарями ринулся в бой, исход всего сражения был практически предрешен – турки бежали со всех ног, и лишь немногие продолжали сопротивление. К чести османского султана стоит сказать, что он не последовал за разбегавшимся войском и продолжал наблюдать за битвой. Этим и решил воспользоваться Владислав, вознамерившись пленить или убить предводителя мусульман. Он уже был близок к своей цели: янычары не имели шансов выстоять против закованной в сталь кавалерии, и многие из них пали, до последнего вздоха защищая своего повелителя, но когда до султана оставалось всего лишь несколько саженей, конь под Владиславом был убит, а один из султанских телохранителей точным ударом прервал жизнь молодого короля.

Весть о смерти христианского лидера быстро разнеслась по всему полю. Услышав об этом, турки словно обрели второе дыхание и с радостным кличем бросились в новую атаку. Крестоносцы же, обескураженные гибелью короля, мгновенно растеряли весь боевой запал и стали поспешно отступать.

Напрасно Янош Хуньяди метался по полю, пытаясь вдохнуть в свои войска мужество, все было кончено – османы навалились разом со всех сторон и быстро смели нестройные ряды крестоносцев, после чего началась жуткая резня. Христиан преследовали до самых ворот Варны, которые испуганные жители так и не отворили, боясь гнева султана.

Другая часть крестоносцев нашла свою смерть в болотах, неподалеку от Варненского озера. Поговаривают, что среди утопленников обнаружили и тело кардинала Чезарини, которого изрубили на куски не то турки, не то сами поляки, которые считали его виновным в смерти своего короля.

Небольшой отряд в триста человек, состоящий преимущественно из чехов и славян, который сражался с невероятной доблестью и прикрывал отступление нашей армии, был истреблен практически поголовно.

Валашский корпус сопротивлялся не менее упорно, однако и он скоро был разгромлен. Что касается Влада Дракулы и