Юрий Андропов. Последняя надежда режима. - Леонид Млечин

Куусинен понадобился Сталину после начала финской войны. 30 ноября 1939 года советская авиация бомбила Хельсинки, Части Ленин­градского округа перешли границу. Нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов он заявил, что действия Красной армии — выну­жденный ответ на враждебную политику Финляндии, а цель боевых дей­ствий — обеспечить безопасность Ленинграда.

Москва сообщила о создании «народного правительства» Фин­ляндской демократической республики во главе с Отто Куусиненом. «Правительство» с трудом сформировали, потому что многих финских коммунистов, работавших в Москве и в Карелии, уже успели уничто­жить. Министром внутренних дел стал зять Куусинена. Министром по делам Карелии сделали председателя Совнаркома Карело-Финской ССР Павла Степановича Прокофьева, который стал Прокконеном.

1 декабря правительство никогда не существовавшей республи­ки привезли в финский приграничный поселок Терийоки, только что занятый советскими войсками (ныне город Зеленогорск). Отобранные Куусиненом финские коммунисты провели заседание, которое по-русски стенографировал его сын, и призвали финский народ встретить Крас­ную армию как освободительницу.

2 декабря Куусинен вернулся в Москву. Его принял Сталин. Молотов подписал с Куусиненом договор о взаимопомощи и дружбе. Отто Вильгельмович с одобрения Иосифа Виссарионовича и Вячеслава Михайловича возложил на себя и обязанности министра иностранных дел. Отто Рудольфович щедро подарил советскому правительству острова, прикрывавшие вход в Финский залив. Полуостров Ханко пере­дал в аренду на тридцать лет, В обмен Советский Союз был готов отдать Финляндии часть территории советской Карелии вместе с насе­лением, которое, между прочим, никто не собирался спрашивать, же­лает ли оно оказаться в составе другой страны. Землю отдавали вме­сте с крепостными...

К договору, как водится, приложили «конфиденциальный прото­кол», который рассекретили только в конце девяностых годов. В про­токоле говорилось: «Установлено, что СССР имеет право держать на арендованной у Финляндии территории полуострова Ханко и примыкаю­щих островов до пятнадцати тысяч человек наземных и воздушных во­оруженных сил».

Поскольку мир был возмущен нападением на Финляндию, то Мо­лотов немедленно обратился в Лигу Наций с заявлением: «Советский Союз не находится в состоянии войны с Финляндией и не угрожает финскому народу. Советский Союз находится в мирных отношениях с Демократической Финляндской Республикой, с правительством которой 2 декабря заключен договор о взаимопомощи и дружбе. Этим докумен­том урегулированы все вопросы».

По части цинизма Вячеслав Михайлович Молотов кому угодно мог дать сто очков вперед. «Правительство» Куусинена вызывало в мире насмешки. Только в Берлине были готовы признать его, если Красная армия победит и доставит Куусинена в Хельсинки.

Куусинену и его окружению поручили сформировать Народную армию — за счет карелов, финнов и ингерманландцев, которые жили в Карелии и Ленинградской области. К юбилею Сталина Куусинен соб­ственноручно написал обращение к вождю от имени «бойцов и команди­ров 1-го корпуса Народной армии Финляндии»:

«Собравшись на многолюдные митинги для ознаменования 60-ле­тия великого вождя народов товарища Сталина, мы, сыны финляндского и карельского народов, охваченные пылом сегодняшней борьбы за освобождение финляндского народа от ига преступной плутократии и империализма, шлем Вам, дорогой товарищ Сталин, проникнутый глубо­ким уважением наш пламенный боевой привет...

Гордость и радость овладевают нами сегодня, когда вместе с десятками тысяч наших товарищей, борющихся по ту сторону фронта, во внутренней Финляндии, против белофинских палачей народа, присо­единяемся к боевым приветствиям, посылаемым Вам, товарищ Сталин, трудящимися со всех концов земного шара...»

Обком Карело-Финской республики принял решение организовать трехмесячные курсы по изучению финского языка для партийных и со­ветских работников, переброшенных на занятые войсками территории. Но им не пришлось страдать над учебниками. Война с маленькой Фин­ляндией оказалась настолько кровавой и неудачной, что Сталин счел за благо закончить ее, удовлетворившись малым.

Но его не покидала надежда целиком присоединить Финляндию к Советскому Союзу, поэтому он оставил Куусинена в Петрозаводске и сделал его председателем президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР. В 1941 году ввел в состав ЦК ВКП(б).

Под руководством Куусинена Андропов и осваивал науку поли­тической борьбы.

В Петрозаводске Андропов, не имевший высшего образования, поступил в только что открытый Карело-Финский государственный уни­верситет, где было тогда всего четыре факультета — историко-фи­лологический, физико-математический, биологический и геолого-гид­рогеографический.

2 сентября 1940 года в университете начались занятия. Перед студентами выступил и секретарь республиканского ЦК Геннадий Нико­лаевич Куприянов, и глава Верховного Совета Куусинен — на русском и финском языках. На торжественном собрании присутствовал секре­тарь ЦК комсомола Карело-Финской ССР Юрий Андропов.

Но учебе помешала война. Впрочем, фронта Андропов избежал, он был нужнее в тылу — четыре года возглавлял республиканский ком­сомол.

В официальных биографиях написано о его «активном участии в партизанском движении в Карелии». В реальности партизанами занима­лись органы госбезопасности. Начальником штаба партизанского дви­жения Карельского фронта был генерал-майор Сергей Яковлевич Верши­нин, профессиональный чекист; до войны он был начальником Нориль­ского исправительно-трудового лагеря НКВД, Комсомольским секрета­рям чекисты поручали отбирать молодежь для партизанских отрядов и разведывательно-диверсионных групп.

Исследователи обращают внимание на то, что Андропов не был награжден даже медалями «За победу над Германией» или «Партизану Отечественной войны», которые раздавались в массовом порядке. Ска­жем, его коллега по комсомолу, секретарь Московского горкома Алек­сандр Николаевич Шелепин, который реально занимался помощью парти­занскому движению, в марте 1942 года получил орден Красной Звезды, а затем и партизанскую медаль.

Похоже, «партизанская» строчка в биографии Андропова появи­лась для того, чтобы украсить образ главного чекиста страны, полу­чившего погоны генерала армии, но ни дня не служившего в вооружен­ных силах.

Задача республиканского комсомола состояла в том, чтобы мобилизовать всех, в том числе заключенных, на работы военного ха­рактера. Так Андропова включают в состав оперативного штаба по строительству Беломорского аэродрома: обязанность штаба — вывести на работы всех, кого можно найти в Беломорске.

В сорок первом немецкие и финские войска, наступая, оккупи­ровали две трети территории Карело-Финской ССР. Осенью Петроза­водск пришлось оставить.

10 октября 1941 года бюро ЦК компартии постановило: «Счи­тать необходимым перевести Правительство КФССР в г. Беломорск. Для размещения аппарата СНК и ЦК КП(б) освободить помещение, занимае­мое Управлением Кировской ж.д.»

Это был городок, состоявший, собственно, из небольших островков. Там было всего несколько каменных зданий. Беломорцы обитали в обычных избах, тротуары и мостовые тоже были деревянны­ми. Канализация в городе отсутствовала. Вокруг — тундра. Бомбоубе­жищ в городе не было. Для населения вырыли щели. Начальство решили укрыть понадежнее. 10 июня 1943 года бюро ЦК постановило «в крат­чайший срок построить вблизи здания ЦК бомбоубежище». Впрочем, ни немцы, ни финны город практически не бомбили.

В Беломорске молодого Андропова наблюдал в неформальной об­становке будущий профессор-литературовед Ефим Григорьевич Эгкинд. В Беломорске, в разведотделе Карельского фронта, служил знакомый Эткинда, прежде заведовавший кафедрой в ленинградской Высшей партийной школе. Его красавица жена Мария Павловна Рит (ее все звали Муся) была эстонкой.

«Тогда, в 1942 году, — вспоминал профессор Эткинд, — мы встречались часто — каждую неделю я бывал с ним и его женой в го­стях у единственного из наших знакомых, владевшего в Беломорске частным жильем, — у московского писателя, в то время военного жур­налиста, «интенданта второго ранга» Геннадия Фиша, Туда же прихо­дила из госпиталя медсестра Катя Зворыкина, моя молоденькая жена.

И, кстати сказать, среди гостей обычно бывал молчаливый на вид и, судя по некоторым репликам, вполне образованный молодой че­ловек Юра, безнадежно влюбленный в Мусю. Гораздо позже, лет через сорок, я узнал, с кем спела нас тогда щедрая на выдумки судьба: то был Юрий Владимирович Андропов.

В шестидесятых годах, кажется, Муся Рит обратилась к нему с какой-то письменной просьбой, для нее жизненно важной; он не отве­тил».