Весь этот джакч (дилогия) - Андрей Лазарчук

«Кренч» проревел над нашими головами, вильнул хвостом и опустился так, чтобы перекрыть нам выход на берег.

Лопасти винта ещё вращались, когда дверца кабины поднялась и оттуда выпала небольшая тварь в камуфляже.

Чего я и боялся. На дежурство по башне ПБЗ заступила секция капрала Паликара по прозвищу Паликарлик. Его сменщик, капрал Фича, всё-таки немного напоминает человека, и с ним, по слухам, можно договориться, но этот…

В Гвардию, как правило, берут самых рослых парней. Политическая грамотность тут дело десятое. И непонятно, за какие такие заслуги приняли в священные ряды плюгавого недомерка, каков есть Люк Паликар. Должно быть, он чей-то родственник. Или даже сын кого-то из Неизвестных Отцов…

У капрала Паликарлика всё маленькое – ручки, ножки, головка, носик, ротик, глазки… Нет, про глазки как раз ничего не известно, потому что капрал всегда ходит в чёрных очках. Вот очки у него очень большие. Как и сигара, с которой он тоже не расстаётся.

Я несколько раз видел его художества в «Солёной штучке», а потом он ещё приезжал к нам в гимназию – принимал у «отчичей» клятву верности Отцам…

Люк Паликар кое-как собрал себя, поднялся, расстегнул молнию на штанах и долго там возился. Потом, не обращая внимания на Рыбу, стал поливать песок.

– Откопал всё-таки, археолог, – негромко сказал Князь. – А то я уж совсем обрадовался…

Я подошёл к нему и встал рядом – так, чтобы закрыть Рыбу. Может, он по пьяни и не разберёт…

Капрал поднял на нас очки.

– Ну чего, выродки, уставились? – сказал он. – Думаете, окопались в своих этих… штольках… или штрельках…Думаете, вас не найдут? В недрах и забоях? Аш-шибаетесь!

Мы молчали, потому что с пьяными дураками разговаривать не следует. Да и с трезвыми…

– Сегодня утром… – сказал Паликарлик и подумал. – Сегодня утром наш радар сработал. Вы тут давно?

– Только перед вами пришли, – сказал я на всякий случай. Уфф. Кажется, они действительно по делу прилетели, а не просто развлекаются. Тогда, может, и обойдётся…

– И ничего там, – он ткнул пальцем вверх, – не видели?

– Ничего, – сказал я. – Ничего и никого.

– Вот такие джаканные уроды и погубят Страну Отцов, – сказал Паликарлик. – Ничего они не видели… А мы, между прочим, только что сожгли в лесу этого… вырожденного… нет, вооружённого! Выродка! И он направлялся в вашу сторону, массаракш! Так что за спасение положено это… поощрение… вознаграждение… с тебя, хозяюшка!

С этими словами капрал перепрыгнул с берега на плот, и обязательно упал бы, но Князь протянул руку и удержал гвардейца.

Я сильно удивился такому благородству, но потом посмотрел на вертолёт и всё понял. Пилот «Кренча» вылез наружу и был, конечно, смертельно пьян, но в руках он держал укороченный гвардейский автомат. Пилота я тоже немножко знал – армейский корнет Тим Воскру. Формально он был старше Паликара по званию, а на деле пикнуть не смел, потому что Боевая Гвардия есть броня и секира нации. Судя по цвету физиономии, свою печень корнет уже угробил на этой дальней точке и в данный момент мало что соображал. Но ствол, тем не менее, смотрел на нас…

Паликар икнул и безошибочно направился к Рыбе. Она стояла закаменелая. Вот сейчас, подумал я и нащупал рукоятку ножа в кармане. Как страшно и как глупо. Как хочется заорать: «Забирай свою джаканную Нолу, пьяная скотина, и вали отсюда!». Почему человек в такие минуты превращается в полный джакч? Нет, не заору, не дождётесь… А вот если бы Князя с нами не было? Тогда как?

Корёжило и выгибало меня от страха, словно тело моё вполне самостоятельно стремилось уклониться от беды… Стану дождём и камнем, стану огнём и ветром…

Но капрал небрежно отодвинул Рыбу в сторону, подошёл к баку с грибами и сбросил всю маскировку.

– Ого! – воскликнул он. – Живём, авиация! Ну-ка, выродки солёные, взяли и понесли!

И мы взяли и понесли. Бак был тяжеленный. Мы старались не смотреть друг на друга. На душе стало легко и стыдно. Перед глазами шатался из стороны в сторону трижды джаканный Паликарлик и победно потрясал ретортой со спиртом.

Вертолёт взлетел, а мы с Князем вернулись на плот. Я зачем-то оттолкнулся от берега ногой – хотелось, видно, убраться с места нашего позора как можно дальше…

Сейчас у Рыбы начнётся истерика. Наверное, Князю известно, как унимать женскую истерику. Судя по его рассказам, господин полковник делает это несколько раз на дню…

– Берегись! – заорал Князь, и вовремя: развернувшийся «Кренч» снова заходил прямо на нас.

Я обхватил друзей за плечи и рухнул вместе с ними в ледяную пучину.

Дым в лесу

…И мотор у Князя выдержал, и Рыба оправдала своё высокое звание – не утонула. Но под плотом мы провели несколько часов.

Так, во всяком случае, нам показалось.

Кое-как дождались, пока не затих шум двигателя, потом Дину сказал, что так и так помирать, и лучше вылезти на Мировой Свет, а то вконец околеем.

Всё-таки прыжок в воду был очень удачной мыслью. Во-первых, мы убереглись от огня. Во-вторых, в процессе контакта я слегка обоссался, но теперь никто не докажет.

Мы валялись на опалённой палубе «Адмирала Чапки», молчали и смотрели, как на поверхности воды догорают омерзительные разводы выплюнутой убийцами горючей смеси.

Наконец Князь сказал:

– Прекрасен дух напалма по утрам! Хоть это и не настоящий напалм, а фуфло, зато хорошо сказано…

– Фуфло не фуфло, а нас бы припекло, – достойно ответил я поэту.

А Рыба приподнялась, оглядела плот и заметила:

– Это ничего. Я боялась, что убытку много больше выйдет… Ладно, делать второй заход сегодня нет смысла…

Кто бы мог подумать! Второго захода сегодня, так уж и быть, не последует. Добрая Рыба, великодушная Рыба! Святая Рыба – покровительница нырял и пугал!

А я-то бабской истерики боялся.

Зато началась истерика у нас. Когда отпустило.

– Князь, – говорю, а голос противный какой-то, визгливый. – Сейчас мы поедем в город. Нет, сначала позвоним от доктора в мэрию и всё расскажем. Пусть присылают полицию. А если Мукомол начнёт вертеть хвостом, вот тогда и поедем. Прямо к твоему папаше. Наверняка у него связи в штабе Гвардии остались. Потому что такого терпеть нельзя. Потому что нас же убивали внаглую, массаракш-и-массаракш! И не свидетелей они хотели ликвидировать, какой уж там грабёж – бачок с грибами. Нет, нас просто так хотели убить. Для забавы. От нехер делать.

– А то они думают, что на них и управы нет, – добавила Рыба.

Князь поднялся, сжал кулаки и закричал:

– Идиоты! Не пойду я ни к какому папаше! Полковник даже близко к этому делу не подойдёт! Он и так рад-радёшенек, что про него в столице забыли! А управы на гвардейцев действительно нет! Уж я-то знаю! А если и пришлют комиссию, нам вообще конец. Если гражданин станет неудобным для Гвардии, то его официально объявят выродком… И перестанет он беспокоить Гвардию…

– Всё равно я этого так не оставлю, – сказал я.

– А что ты сделаешь?

– Ну… – сказал я. – Они же иногда приезжают в Шахты…

– И ты грохнешь капрала у входа в пивнуху, как Бари Безука бедного премьера Чорбу, – сказал Князь. – Из нашей пукалки, которая стреляет через два раза на третий?

– А зачем же ты его взял?

– Для уверенности, идиот!

– Уверился, харя пандейская?

– Сам такой! – невпопад ляпнул Князь – и я заржал. Потом говорю:

– Вы, ваше сиятельство, сперва дослушайте собеседника, а уж после выдавайте свои остроумнейшие комментарии. Они приезжают в Шахты – стало быть, едут по Старому тракту, логично?

– Пока да.

– Там есть одно такое место – Белые Рога…

– Наверняка однажды проезжал, а вообще не помню. Засада всё с тем же револьвером?

– С тобой, Князь, хорошо джакч на пару хлебать, – говорю. – Вечно вперёд людей норовишь. Место там, понимаешь, очень удобное. По краям дороги две скалы – вот так и вот так…

– Для чего удобное?

– Для злодейского теракта, – говорю.

Князь вместо очередной хамской реплики вытащил из кармана тужурки «ибойку» и стал демонстративно вытряхивать из него воду.

– А вот автомат хоть в песке извози – осечки не будет, – сказал он.

– Про огнестрельное оружие речи нет, – сказал я. – У нас не столица. Это там у любого шпанёнка пушка под подушкой. Здесь не так. Сегодня стыришь у погранцов хоть гильзу пустую – назавтра оба берега в курсе! Но живём-то мы всё-таки где?

– Где? – удивился Князь.

– В Шахтах. То есть в районе горных выработок. Раньше главный горняцкий инструмент был обушок, а потом? В результате неумолимого прогресса под руководством Неизвестных Отцов?

– Горный комбайн, что ли? – сказал поэт. – Или эта… фреза Морену? Так они ещё до всяких Отцов…

– Взрывчатка, болван! – сказал я. – Её тут полно. Конечно, промышленная – но чем она хуже армейской?

Князь помолчал, поёжился этак плечиками.

– Изучали мы в кадетке сапёрное дело, – сказал он. – Очень нервная дисциплина. Двоечники не выживают…