Леонардо да Винчи. Загадки гения - Чарльз Николл

Манера письма Леонардо подталкивает нас к мысли о том, что речь идет о фантазии. Хотя сам он называет этот случай воспоминанием, все ранние воспоминания в большой степени являются реконструкциями, фантазиями, а не реальной памятью о событиях. Леонардо сам использует слово «кажется». Он возвращается мыслью к тому, что засело в его разуме по непонятной причине. Ему кажется, что это происходило в действительности, но, может быть, это и не так. Он уже использовал это слово ранее. Ему кажется, что его судьба – изучать коршунов. Интересно и само слово «судьба», поскольку в данном контексте можно сделать вывод о том, что мы имеем дело с компульсивностью или фиксацией. Леонардо говорит о том, что это воспоминание заставляет его постоянно возвращаться к этой птице, постоянно писать о ней очень подробно. «Судьба» говорит о том, что речь идет не о сознательном акте воли, но о каком-то потаенном, скрытом внутреннем процессе.

В некотором отношении размышления Леонардо о коршунах самым тесным образом связаны с пробудившимся в нем в 1505 году интересом к полету человека. Небольшой кодекс «О полете птиц», ныне хранящийся в Турине, был составлен именно в то время. В нем мы находим знаменитое высказывание: «Большая птица начнет первый полет со спины исполинского лебедя, наполняя вселенную изумлением, наполняя молвой о себе все писания, – вечная слава гнезду, где она родилась».[47]

Ученые считают, что Леонардо планировал пробный полет на своей летательной машине, или «большой птице», с вершины горы Монте-Чечери неподалеку от Фьезоле, к северу от Флоренции. На том же самом листе мы находим упоминание о том, что Леонардо действительно находился в окрестностях Фьезоле в марте 1505 года.[48] Воспоминание о коршуне приходит на ум тогда, когда художника более всего занимает возможность полета человека, и оно же становится источником подобных размышлений. Коршун спустился к нему и показал ему его «судьбу», когда он находился еще в колыбели.

Птицы в полете. Из Туринского кодекса, примерно 1505

Первое психологические исследование фантазий Леонардо о коршуне было проведено Фрейдом в его книге Eine Kindheitserinnerung des Leonardo da Vinci («Детское воспоминание Леонардо да Винчи»), опубликованной в 1910 году. Фрейд подробно анализирует эту историю, как если бы она была сном, и выявляет бессознательные значения и воспоминания, в ней закодированные. Ключом ко всему, по мнению Фрейда, являются отношения маленького Леонардо с матерью. Кое-что из высказываний Фрейда неприемлемо, поскольку он строит свои предположения об отношениях Леонардо с матерью на символических ассоциациях со стервятником (Фрейд использовал неточный немецкий перевод заметок Леонардо, где птица была названа Geier, то есть «стервятник»).[49] Весь анализ древнеегипетского символизма стервятника следует отбросить. Но основная идея о том, что этот сон или фантазия Леонардо в большой степени связывается с его чувствами в отношении матери, имеет важное психоаналитическое значение.

Фрейд пишет о том, что коршун, вкладывающий свой хвост в рот младенца, – это глубоко похороненное в душе воспоминание о грудном вскармливании: «Под этой фантазией скрывается не что иное, как реминисценция о сосании груди матери, человечески прекрасную сцену чего он, как многие другие художники, брался изображать кистью на Божьей Матери и ее младенце». (Здесь Фрейд упоминает о картине «Мадонна Литта», написанной Леонардо в Милане в конце 80-х годов XV века.) Грудное вскармливание – «первое жизненное наслаждение», и воспоминание о нем остается «прочно запечатлевшимся».[50] Но идея о том, что хвост коршуна символизирует сосок материнской груди, приходит к нам только потому, что фантазия связана с образом младенца. Однако ощущение данного воспоминания совершенно иное. Действия птицы кажутся угрожающими, навязчивыми, неприятными. Отсюда можно сделать вывод о том, что чувства Леонардо по отношению к матери были двойственными. В воспоминании живет страх быть отвергнутым матерью, стать объектом ее враждебности. Можно вспомнить о рождении его сестры Катерины в 1454 году, когда Леонардо было два года. В этом возрасте любой ребенок воспринимает появление нового малыша в семье как катастрофу, способную лишить его материнской любви. Фрейд же основной упор сделал на фаллической форме хвоста коршуна, символизирующей пугающее соперничество с отцом.

Свои идеи Фрейд перенес на все то, что он знал об окружении Леонардо, а в 1910 году об этом было известно гораздо меньше, чем мы знаем сейчас. Хотя основные сведения Фрейду были известны из кадастра Антонио да Винчи, который был опубликован несколькими годами ранее. Он пишет: «Леонардо критические первые годы своей жизни провел не у отца и мачехи, а у бедной, покинутой, настоящей своей матери». В этот критический период детства «фиксируются впечатления и вырабатываются способы реагирования на внешний мир». У Леонардо зафиксировалось впечатление отсутствия отца. Сер Пьеро не бывал дома, он не входил в круг отношений мать—дитя. Напротив, он представлял угрозу для этих отношений, являлся их потенциальным разрушителем. Таким образом, фантазия о коршуне говорит о резком контрасте между нежностью и комфортом, предоставляемыми матерью, и угрозой со стороны отца. И это приводит к дальнейшему нарастанию напряженности: «Кто ребенком возжелал мать, тот не сможет уклониться от желания поставить себя на место отца, идентифицировать себя с ним в своем воображении, а позднее сделать целью жизни его преодоление».[51] Отец Леонардо умер в 1504 году. Это событие по времени довольно близко к появлению воспоминания о коршуне, и такое совпадение кажется мне значительным. Критики Фрейда утверждают, что его исследование сугубо спекулятивно, и в чем-то они безусловно правы. Но в анализе Фрейда есть здравое зерно. Мы почти ничего не знаем о детстве Леонардо, и к соображениям доктора Фрейда имеет смысл прислушаться.

Существует еще одна заметка Леонардо о коршунах, по-видимому неизвестная Фрейду, но приводящая нас к тем же выводам. В ней Леонардо цитирует фольклорное сопоставление коршуна с invidia – то есть завистью или ревностью: «О коршуне читаем, что, когда он видит своих птенцов в гнезде слишком жирными, клюет он им их бока и держит без пищи».[52] Это выдержка из «Бестиария», собрания историй и высказываний о животных, записанных в небольшой записной книжке, которую Леонардо вел в середине 90-х годов XV века в Милане. Эта запись была сделана несколькими годами ранее «воспоминания» о коршуне. Она перекликается с цитатой из популярной в те годы книги Fiore di virtù («Цвет добродетели») монаха XIII века Томмазо Гоццадини. Известно, что у Леонардо была эта книга. Хотя эта цитата никоим образом не должна ослабить личных ассоциаций, связанных со знаменитым воспоминанием, она тоже представляет для нас определенный интерес. Здесь мы тоже сталкиваемся с отношениями между коршуном и младенцем (в данном случае с его собственным цыпленком). Ключ к цитате – отсутствие отцовской любви. То, что должно вселять спокойствие и уверенность (птица, кормящая птенцов в гнезде), превращается в образ враждебный и тревожный (коршун, клюющий птенцов своим острым клювом, – а в воспоминании засовывающий свой хвост в рот младенцу). И снова эту цитату можно истолковать либо как страх того, что мать из кормилицы превратится в разрушительницу («quod те nutrit me destruit» (что меня питает, то и разрушает – лат.), как гласит надпись на старинном гербе), либо как страх перед отцом – потенциальным соперником в борьбе за материнскую любовь. И снова коршун возвращает нас в мир детских страхов.[53]

Еще одна цитата, заинтересовавшая Фрейда, относится к пророчествам Леонардо – загадкам и игре слов, которым придана форма предсказания. Удивительно в этих предсказаниях то, что ответ на загадку оказывается совершенно неожиданным. В одном из пророчеств говорится: «Перья поднимут людей, как птиц, к небесам». Ответом на эту загадку являются писчие перья, которыми пишутся поднимающие дух слова, но в то же время речь может идти и о «человеческом полете». Точно так же мы читаем: «Летучие создания поддержат людей своими перьями» (ответ: «пуховые перины»).[54]

Самым удивительным является предсказание, ответ на которое – слово «сон» и которое само по себе есть подлинное отражение тревожных снов Леонардо:

«Людям будет казаться, что они на небе видят новые бедствия; им будет казаться, что они взлетают на небо и, в страхе покидая его, спасаются от огней, из него извергающихся; они услышат, как звери всякого рода говорят на человеческом языке; они будут собственной особой мгновенно разбегаться по разным частям мира, не двигаясь с места; они увидят во мраке величайшее сияние. О чудо человеческой природы! Что за безумство так тебя увлекает? Ты будешь говорить с животными любой породы, и они с тобою на человеческом языке. Ты увидишь себя падающим с великих высот без всякого вреда для тебя. Водопады будут тебя сопровождать…»