Удивительные приключения барона Мюнхгаузена - Готфрид Август Бюргер

Когда темнело, я вешал ему на хвост фонарик и мог охотиться так же хорошо, если даже не лучше, чем при дневном свете.

Однажды (это произошло вскоре после моей женитьбы) жена моя выразила желание принять участие в охоте. Я поехал вперед, чтобы высмотреть что-нибудь подходящее, и вскоре мой пес замер перед стаей в несколько сот куропаток. Жду я, жду свою жену, которая в сопровождении моего адъютанта и конюха выехала сразу вслед за мной, но никого не видно и не слышно. В конце концов я забеспокоился и повернул назад. Примерно на полдороге внезапно до меня донесся жалобный плач. Казалось, плач раздается совсем близко, а между тем куда ни глянь — не видно ни живой души.

Соскочив с коня, я приложил ухо к земле и тогда не только услышал, что плач доносится из-под земли, но и совершенно ясно уловил голоса моей жены, моего адъютанта и конюха. И тут я заметил недалеко от себя вход в угольную шахту. Не могло быть сомнения в том, что моя несчастная жена и ее спутники провалились в эту шахту. Пустив лошадь в карьер, я понесся в ближайшую деревню за углекопами, которым после очень длительной и трудной работы удалось извлечь пострадавших из ямы глубиной в девяносто сажен.

Первым они вытащили конюха, затем его коня, затем адъютанта, за ним его коня, потом мою жену и, наконец, ее турецкую лошадку. Самым удивительным во всей этой истории было то, что люди и лошади при таком страшном падении остались, если не считать нескольких незначительных ссадин, невредимыми. Но испуг они пережили ужасный! Об охоте, как вы легко можете себе представить, уже думать не приходилось, и так как вы, надо полагать, за этим рассказом забыли о моей собаке, то не удивитесь, что и я не вспомнил о ней.

Служебные обязанности заставили меня на следующее же утро отправиться в дальнюю поездку, из которой я вернулся лишь через две недели.

Не прошло и нескольких часов после моего приезда, как я заметил отсутствие своей Дианки. Никто о ней за все это время не побеспокоился. Слуги были убеждены, что она побежала за мной, и вот теперь, к великому моему огорчению, ее нигде не могли сыскать.

Внезапно у меня мелькнула мысль: «А не осталась ли собака у куропаток?»

Надежда и страх заставили меня немедленно помчаться к месту охоты, и — представьте себе! — к несказанной моей радости, оказалось, что собака стоит на том же месте, где я оставил ее две недели назад!

— Пиль! — крикнул я. Она сразу бросилась вперед, и я одним выстрелом уложил двадцать пять куропаток.

Несчастное животное, однако, так обессилело от голода, что у него едва хватило сил доползти до меня. Чтобы добраться с ним до дому, мне пришлось взять его к себе на лошадь, и вы можете поверить мне, что я с величайшей радостью согласился вынести такое неудобство.

Благодаря тщательному уходу и заботе моя собака уже через несколько дней была весела и бодра, как прежде, а несколькими неделями позже она дала мне возможность разгадать загадку, которая без нее, вероятно, навеки осталась бы неразгаданной.

Два дня подряд я гонялся за зайцем. Собака моя все вновь и вновь выгоняла его ко мне, но мне никак не удавалось точно прицелиться. В колдовство я не верю, — никогда я не был подвержен суевериям, слишком много диковинного я для этого пережил, — однако моих пяти чувств было на этот раз явно недостаточно. Наконец заяц подвернулся так близко, что я мог выстрелить в него. Заяц упал, и что бы вы подумали я тогда обнаружил? Под брюхом у моего зайца было четыре лапы, а на спине — четыре других. Когда две нижние пары уставали, то заяц мой, как ловкий пловец, умеющий плавать и на животе и на спине, переворачивался, и тогда обе новые пары несли его вперед с еще большей быстротой.

Никогда после не пришлось мне встречать такого зайца, да и этот не попался бы мне, не обладай моя собака подобными совершенствами. Она настолько превосходила всех представительниц своего рода, что я не задумываясь присоединил бы к ее кличке эпитет «единственная», если бы принадлежавшая мне борзая не оспаривала у нее эту честь.

Эта собака отличалась не столько своим сложением, сколько необычайной быстротой бега. Если бы вам, милостивые государи, пришлось видеть ее, вы были бы, несомненно, восхищены и не удивлялись бы тому, что я так любил ее и столь часто с ней охотился. Ей пришлось, служа мне, бегать так быстро, так часто и подолгу, что она стерла себе лапы почти по самое брюхо; поэтому в последние годы ее жизни я мог пользоваться ею только как таксой-ищейкой. Но она и в этой роли прослужила мне не один год.

В свое время, еще в бытность ее борзой, — кстати сказать, она была сукой, — она однажды погналась за зайцем, который показался мне необычайно толстым. Мне было жаль моей собаки: она должна была скоро ощениться, но старалась бежать с такой же быстротой, как всегда. Мне удавалось следовать за ней верхом только на очень большом расстоянии. Внезапно я услышал лай, словно лаяла целая свора, но при этом такой слабый и нежный, что я никак не мог сообразить, в чем дело. Когда я приблизился, глазам моим представилось подлинное чудо.

Зайчиха на бегу произвела на свет зайчат, а сука моя ощенилась! К тому же зайчат было ровно столько же, сколько и щенят. Подчиняясь инстинкту, зайчата пустились наутек, а щепки не только погнались за ними, но и поймали. Таким образом, к концу охоты у меня оказалось шесть зайцев и шесть собак, хоть я и начал охоту с одной-единственной собакой.

Об этой замечательной собаке я вспоминаю с таким же удовольствием, как и о чудесном литовском коне, которому цены не было. Он достался мне благодаря случаю, давшему мне возможность показать свое искусство наездника и заслужить немалую славу.

Я гостил однажды в роскошном поместье графа Пржобовского в Литве и остался в парадном покое за чайным столом в обществе дам, в то время как мужчины спустились во двор посмотреть молодого чистокровного коня, только что доставленного с конского завода.

Внезапно со двора донесся крик о