Под солнцем свободы - Франц Финжгар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Исток был уже в воротах. Стража растерялась. Факелы падали на землю, но самые храбрые из славинов уже ворвались в лагерь. Пошли в ход секиры, затрещали доспехи, в воздухе засверкали мечи. Поднялась страшная суматоха.
- Склавеной, склавеной! [Славины, славины! (греч.)] - неслось со всех сторон.
Посреди претория перед шатром Хильбудия мгновенно собрался отряд отборных воинов. Дух Хильбудия ожил в лагере. Взлетели в воздух мечи, воины укрылись за щитами - возникла непробиваемая стена, о которую разбивались потоки славинов. Сварун ошибался, полагая, что застанет ромеев врасплох. Отправляясь в поход, Хильбудий оставил в лагере отряд, который день и ночь должен был находиться в боевой готовности, чтоб оказать помощь в случае нужды. Поэтому разгорелся такой грозный бой, какого не помнил ни один из воинов.
Услыхав крики и шум в лагере, оставшиеся снаружи славины бросились на валы: залезая друг другу на плечи, они перебирались через деревянные стены, врывались в лагерь и, достигнув претория, кидались в жуткую шевелящуюся кучу, из которой торчали копья и над которой сверкали мечи; кровь брызгала во все стороны, трупы громоздились на земле. Воины скользили и падали в горячие лужи крови. Монолитная стена византийских воинов давала трещины, расходилась, опять смыкалась и яростно поражала мечами все вокруг. Все более мощная волна билась об эту стену, она начала поддаваться, слегка накренилась, славины усилили напор, и она рухнула. Но в то же время распахнулись ворота в западной части крепости, и из них вырвалась византийская конница, которую до тех пор прикрывала живая стена. Она врезалась в толпу обнаженных славинов, мечи поражали голые тела, трупы откатывались влево и вправо, конница проложила себе путь и исчезла на юге, в ночной тьме.
Стоны, вздохи, хрип и клокотанье огласили лагерь. Славины лезли через валы, в нетерпении спихивали друг друга во рвы. Неуспевшие принять участие в бою, жаждали крови, рубили мертвые тела и неистовствовали в безумном угаре.
Трубили рога, кричали старейшины, отгоняя и колотя людей. А те будто лишились рассудка, будто озверели, и уже приходилось опасаться, как бы они не сцепились друг с другом.
Сварун приказал зажечь факелы. Луна не спеша вышла на небо. На валах кишели полуголые люди с поднятыми над головой копьями и мечами, с шестоперами и секирами в руках. А посреди лагеря, под обломками копий и под осколками мечей, покоилась залитая кровью, стенавшая и хрипевшая жертва Мораны, в самом низу лежал, покрытый грудою трупов, герой и надежда всего войска славинов - Исток.
7
Миновала полночь, а вокруг лагеря Хильбудия по прежнему стоял гомон и крик. Всюду горели костры, возле них шумели, словно обезумевшие, воины. Лагерь был разграблен. С шатров содрали воловьи шкуры и попоны и разбросали их по равнине. Воины валялись на этих шкурах, Дрались из-за них, выхватывали друг из-под друга и рвали на куски, они опустошили житницу и уничтожили запасы сушеного мяса. Сражались из-за окороков, рассыпали зерно по земле, бегали от костра к костру и орали, опьяненные победой. Лишь мудрые старейшины да старые воины степенно сидели у костра Сваруна. Они видели, как беснуются отроки, как орут пастухи и молодые воины, злые, словно волки, завистливые, алчные, вечно готовые к утехам и дракам. Никто не поднимался, чтобы усмирить и успокоить их.
Они хорошо знали свое племя. Как молодые зубры, росли отроки в лесу под солнцем свободы. Едва сойдя с материнских колен, они гнали ягнят в лес и на пастбище, там и ночевали, опасаясь только тяжелой руки старейшины, которого почитали их отцы, потому что сами его избрали и добровольно приняли его власть.
Старейшины не потеряли в бою ни одного человека. Молодежь шла первой, они пустили ее на кровавое дело, а сами в большинстве своем остались вне лагеря. Тем не менее их лица сияли гордостью и счастьем победы.
Только Сварун был печален, так печален, что сидел, согнувшись в три погибели, - гордый старейшина, победитель дерзкого Хильбудия. Последняя его опора, Исток, доказавший в этом бою, что он будет достойным отпрыском славного рода Сваруничей, его сын, недвижимо лежал под полотняным шатром возле огня.
После боя отец не успокоился до тех пор, пока из-под горы трупов не извлекли тело сына. Слезы хлынули у него из глаз, когда подняли окровавленного Истока. Сварун упал на тело юноши и разрыдался.
Внезапно он вскочил на ноги.
- Он жив! Сердце забилось!
В глазах его загорелась надежда.
Юношу вынесли из лагеря, раскинули шатер и положили его там. Сварун призвал волхва - у него была слава ведуна, которому боги открывают свои тайны.
Волхв стащил с Истока доспех, снял шлем и осторожно омыв окровавленное тело, стал искать рану. Приложив ухо к сердцу, он довольно закивал головой.
- Жив он, Сварун, жив твой Исток!
Рану волхв найти не смог. "Одурманен? Оглушен?" - бормотал он про себя.
Шлем Хильбудия на голове Истока был измят и разрублен.
- Оглушен он! По голове его сильно ударили. Проснется Исток. Надейся, отец, и обещай жертву богам!
Сварун решил принести в дар самого крупного бычка, если сын его придет в себя и поправится.
Волхв велел отцу выйти и оставить его одного с Истоком.
Сварун, с почтением вняв его словам, пошел со своей мукой к старейшине и опустился около них на землю.
Время тянулось бесконечно. Старик рассматривал звезды, глядел на луну, и ему казалось, что они прикованы к небу. Ничего не двигалось. Сварун думал, что не выдержит таких сомнений и ожидания, умрет прежде, чем настанет утро. Когда кто-нибудь подходил к огню и раздавался ликующий возглас, он вздрагивал, поднимал голову и озирался. Он ждал волхва с радостною вестью. Но того все не было.
Старейшины укладывались на покой и засыпали. На траве уже растянулась добрая половина войска, огни затухали. Лишь молодежь шумела, диким песням, ссорам и перебранкам не было конца.
Сварун затыкал уши, сидя в мучительном ожидании. Он все больше сгибался, словно утес, уходящий в землю.
Звезды побледнели, стали гаснуть и исчезать с посеревшего неба. И тогда плеча Сваруна мягко коснулась чья-то рука.
Старец затрепетал.
Волхв призывал его, лицо волхва озаряла радость.
- Сварун, славный старейшина, твой род не исчезнет. Слава богам, Исток пьет воду!
Старец быстро встал и бросился в шатер. Исток радостно смотрел на него, на губах юноши играла улыбка. Отец опустился на колени и зарыдал:
- Исток, Исток, сын мой...
Когда выплыло солнце, изнемогла и молодежь. Самые неугомонные повалились на землю. Солнечные лучи никого не разбудили, равнина была покрыта спящими телами, словно мертвецы лежали на ней. Только Сварун расхаживал перед шатром Истока, благодарно протягивая руки к солнцу и шепча молитвы.
Около полудня зашевелились, загомонили люди, утомленное войско вновь ожило. А с севера к Дунаю потянулась длинная вереница нагруженных коней, заблеяли стада овец. Это из града подвозили еду и питье.
Многие отроки пошли встречать своих, вскоре они пригнали в лагерь коней и скот. Приехали и девушки, между ними на разукрашенном коне восседал Радован с лютней. Он пел новую победную песнь и так ударил по струнам, что они гудели.
Разгрузили жито и мед, расхватали овец и принялись их резать. Равнина из ложа превратилась в огромный пиршественный стол. Отовсюду неслись крики, смех, люди пели и плясали.
Радован устроился среди девушек и окруживших его молодых воинов. Он сидел на старом пне, играл, сколько выдерживали пальцы и струны, и рассказывал веселые побасенки о своих странствиях. Молодежь хохотала так, что дубрава дрожала от неистового веселья.
- Эй, Радован, а ты чего спрятался? Почему не пошел с нами и не пел, когда мы били византийцев? - поддел певца молодой воин.
- Благодари свою матушку, что ты лет на десять раньше не родился. Не то я двинул бы тебя по черепу лютней, своей драгоценной лютней, за эту болтовню так, что у тебя бы язык к небу присох. Но ты молод и дерзок, как жеребенок, и Радован прощает тебя!
- Препоясался бы ты мечом, спрятал лютню в шатер к девушкам и пошел бы с нами!
- Я не пошел с вами. Это верно. Но верно и то, что вой, который поднимаете вы, молодые волки, способен навсегда оглушить меня. А кто потом будет настраивать струны? Уж не ты ли? Ведь для твоих ослиных ушей ивовая ветка и то слишком тонка. Кто бы кормил Радована, коли он не мог бы бродить с лютней по свету? Уж не ты ли? Да ведь у тебя не найдется даже козьего молока, чтобы напоить голодного пса. Молчи уж, паршивец!
Все засмеялись, а Радован гордо заиграл, затянув веселую песнь. Но парней забавляла злоба Радована.
- А что ты делал в граде, пока мы сражались за свободу?
- За девушками бегал!
Девицы зафыркали.
- Смотри, Радован, несдобровать тебе!
- Коли ваши девушки могут польститься на меня, старика, мне они и даром не нужны!
- Так ведь ты недавно врал, будто сама царица любовалась твоей красотой!