Под солнцем свободы - Франц Финжгар

Анты громогласно одобрили слова своего старейшины. Славины хмурились и ворчали.

Стремясь добрым словом унять распрю, поднялся Сварун.

Ты мудро сказал, старейшина Волк. Но, говорю я, не так уж мудр тот, кто заколов и изжарив ягненка, оставляет его и уходит с пустым желудком!

- Мы не уйдем, мы хотим досыта наесться, - зашумели славины.

- Не вы одни! Надо быть справедливыми. Анты были верными соратниками и издалека пришли нам на помощь. Разве напрасно трещали копья, напрасно ломались мечи, напрасно летели головы? Нет. Награда принадлежит им по праву. Мы не можем дать ее сейчас, но там, куда мы идем, они будут вознаграждены с лихвой.

Встал ант Виленец, богатый и хвастливый человек.

- Волк верно сказал. Не надо награды. В погоне за нею мы можем попасть в лапы зимы, и тогда горькая расплата ждет нас. Поэтому мы возвращаемся. Дом наш далек. Мы поступим мудро, если не станем уподобляться тому алчному мужу, что умер от обжорства.

Зашумели анты, единодушно требуя возвращения домой.

Горько было Сваруну. Опечалила его междоусобица. На границе совсем не осталось вражеских гарнизонов, можно беспрепятственно проникнуть за Дунай и взять богатую добычу, но вот анты не хотят. Старый вождь решил еще раз убедить их.

- Похвально, что вы стремитесь домой. Мы проводим вас с большим почетом. Но спросите своих воинов, может, не откажутся они всего лишь за один месяц получить больше, чем дают им стада за целый год? Давайте спросим воинов!

Слово взял Волк.

- Быть по сему. Отложим совет до завтра!

Старейшины разошлись: славины - вправо, анты - влево.

- Сварун хочет, чтобы всем заправляли славины, - негодовали анты.

- Не бывать тому!

- Как он смеет приказывать свободным мужам!

- Мы ему не слуги!

- Надо сказать воинам!

- Никто не пойдет с ним, напрасно старается!

Славины бранили антов:

- Баламуты!

- Им бы только свару заварить.

- Пусть их ведут в Византию крутить царские мельницы!

- К бабам пусть идут, те им спины погреют, коли они так зимы боятся.

- Далась им зима! Волк он и есть волк!

Опечаленный Сварун остался один. К нему подошел Исток.

- Печально твое лицо, отец, - сказал он. - Что решено на совете, почему грустишь?

- Исток, сын мой, запомни: не видать счастья славинам, пока не будет у них согласия. Облака затянут солнце их свободы, и такие густые, что не пробиться сквозь них лучу радости.

- Когда я буду старейшиной, отец, я постараюсь научить их воевать. Мы должны учиться у врага, иначе нас будут бить.

- Я скоро умру, Исток; дыхание Мораны уже близко. И умру без надежды. Только бы уйти мне свободным к праотцам!

Голова старика поникла. Исток не посмел нарушить его великую печаль.

В тот день среди воинов было много споров и толков. Обсуждали слова старейшин, одних хвалили, других ругали. Анты склонялись к возвращению домой, славины высказывались за поход на юг.

Внезапно распри утихли. На востоке у Дуная показались всадники. Воины схватились за оружие. Девушек и раненых быстро переправили через мост, на случай битвы. Исток, забыв о боли, собрал лучших стрелков и расставил их таким образом, чтобы они осыпали стрелами фланги конницы.

Но чем ближе подъезжали всадники, тем яснее становилось, что это не византийцы. Не сверкали их доспехи, да и скакали они беспорядочной толпой.

- Гунны! Гунны! - пронесся над лагерем громкий клич.

Опустив оружие, все с любопытством ждали их приближения.

Впереди мчался вождь гуннов Тунюш. Под ним был худой и стройный конь - тонконогий, с гибкими и крепкими, словно воловьи жилы, мускулами. Гунн полагал, что приехал в византийский лагерь, поэтому очень удивился, увидев войско славинов.

В мгновенье ока Тунюш понял, что произошло. С притворной любезностью он спросил, где старейшина Сварун. Подъехав к самому шатру, он с коня приветствовал старейшину.

Тунюш был коренастый угловатый человек с бычьей шеей. Крупная голова его глубоко ушла в плечи, нос был сплющен, на подбородке росли редкие волосы, маленькие и живые глазки все время бегали, сверкая двумя черными искорками подо лбом. На голове его была остроконечная шапка, на груди тонкий пластинчатый доспех, поверх которого развевался багряный плащ. Худые бедра прикрывали косматые козловые штаны.

- Ты самый великий герой, Сварун, ибо ты победил Хильбудия. Самый великий в мире, так говорит тебе Тунюш, потомок Эрнака, сына Аттилы.

- Куда путь держишь? Сходи с коня, подсаживайся к нам и ешь!

Тунюш спешился.

- В Константинополь, хочу обмануть царя и получить денег, - сказал он и захохотал.

Управда - могучий государь, разве ты не боишься его?

- Могучий? Ты могуч и я могуч, потому что нам знаком меч и шестопер. А он сидит на золотом троне, крутит исписанные ослиные кожи и холит свою красотку, такую блудницу, что Тунюш ее к хвосту своего коня не привязал бы. Стоит только Управде услышать: "О царь, варвары подходят!", как он сразу отворяет сундук, насыпает золота и молит: "Успокой их, Тунюш, дай им денег, вот бери золото и серебро!"

- Не верю! Управде служил Хильбудий! Это демон! У кого такие воины, тот может спокойно сидеть на золотом троне!

- Хильбудий был один! Теперь путь в страну свободен. Можешь идти до самой столицы, коли есть охота!

- Эх, я-то пошел бы, да вот анты, анты...

Глаза Тунюша вспыхнули.

- Позволь моим людям переночевать в лагере. Завтра мы поедем дальше.

- Вы - наши гости. Что наше - то ваше.

Гунны смешались со славинами. Тунюш приветствовал славинов, а потом не спеша перешел к антам и лег среди их старейшин.

Между тем в душе Истока зрело дерзкое решение.

Он разыскал Радована.

Тот сидел в сторонке за кустом и связывал оборванные струны лютни. Старик был мрачен и зол. Когда Исток подошел к нему, он изподлобья взглянул на него и продолжал заниматься своим делом.

- Ты один, Радован? Певец, а прячешься под кустом!

Радован не ответил ни слова. Лишь резанул его острым взглядом из-под нахмуренных бровей.

- Что не в духе, Радован? Или лишнего хлебнул?

Старик посмотрел на него в ярости.

Но Исток спокойно подсел к нему, помолчал, а потом сказал:

- Не сердись, дядюшка, я хочу расспросить тебя о важных делах!

- Спрашивай!

- Ты идешь в Константинополь?

- Да, в Константинополь! Я не могу жить среди таких дикарей. Все струны мне порвали, вурдалак их знаешь!

- Возьми меня с собой?

- Сын Сварунов, не дело ты задумал! Тебе, сыну вождя, - дома сидеть, а мне, певцу, - по белу свету бродить.

- И все-таки я пойду с тобой. Я хочу идти, мне надо идти!

- Византией лишил тебя разума. Не болтай попусту! Сиди дома, не убивай отца своего. Подумай, ведь ты у него теперь единственный сын.

- Потому мне и надо в Константинополь.

- Щенок поймал тебя в свой капкан и помутил тебе разум. Я скажу отцу, чтоб он нарезал прутьев и вразумил тебя.

- Дядюшка, смилуйся, возьми меня с собой. Я умею петь. Я хорошо пою!

- Глупец что вода - знай себе прет вперед. Растолкуй мне, какая надобность толкает тебя в Константинополь?

- Хочу научиться воевать по-византийски!

Радован разинул рот и долго смотрел на юношу широко раскрытыми глазами, держа в руках концы оборванной струны.

- Воевать по-византийски! Но ты умеешь воевать по-своему. И только что доказал это, мне отроки рассказывали.

- Византийцы воюют лучше. И я хочу у них поучиться.

Радован размышлял, связывая струны.

- Ничего не скажешь, придумал ты не плохо. Сам царь обрадовался такому воину. Но знай, там варваров первыми посылают в бой, и они редко возвращаются живыми.

- Перун станет хранить меня.

- Хорошо! Ты славный юноша, кто знает, может, тебя и ждет счастье. Я возьму тебя с собой, но как только мы выйдем в путь - ты мой сын. Понял?

- Понял, любезный отец!

- Тунюш тебя видел?

- Нет!

- И не должен! Тунюш - хитрая лиса. Он едет в Константинополь, чтобы там продать нас Управде за рваную конскую сбрую. Потому-то я от него и спрятался. О своем замысле - никому ни слова.

- Ни слова, отец!

- Гуннам на глаза не показывайся. Ночью мы скроемся. Но подумай хорошенько, твой отец умрет с горя!

- Не умрет. Девять сыновей его пали - и он не умер.

- Ладно. Готовься. Надень холщевую рубаху и захвати с собой овчину, в Гемских горах будет холодно. Оружие не бери. Только нож спрячь за пояс. Может пригодиться.

- И двух диких коней возьму.

- Не надо. Музыканты и певцы ходят пешком. Да и спешить нам некуда.

- Только молчи, отец!

- Ты тоже помалкивай и избегай Тунюша. Вечером, когда все улягутся, жди меня за этим кустом!

Радостно попрощался Исток со стариком. В душе у него все кипело. Заманчивые картины сменяли одна другую. Он мечтал о ратных делах, о прекрасном Константинополе, мечтал о том, как вернется домой умелым и ловким воином, и его изберут вождем. А вдруг он погибнет бог весть где, вдруг никогда больше не увидит своего племени, отца, сестры своей Любиницы? Сомнения боролись в нем с решимостью.