Круглосуточный книжный мистера Пенумбры - Робин Слоун

— Давненько у нас не было новых поступлений, — говорит Пенумбра. — Надо отметить. Погодите, мой мальчик, не уходите.

Он проходит в заднюю комнату мимо стеллажей. Слышу стук его туфель на лестнице в кабинет по ту сторону двери с табличкой «Не входить», за которую я никогда не заглядывал. Он возвращается с двумя пластиковыми стаканчиками, вставленными один в другой, и бутылкой скотча, полупустой. На этикетке написано «Фицджеральд», и на вид лет ей не меньше, чем Пенумбре. Разлив по полдюйма золота в каждый стакан, он подает один мне.

— Теперь, — говорит он, — опишите его. Посетителя. Прочтите из журнала.

— А я ничего не записал, — признаюсь я.

Строго говоря, я вообще ничего не сделал. Я всю ночь слонялся по магазину, держась подальше от стойки, боясь трогать пакет, смотреть на него и даже думать о нем слишком усердно.

— Ах, но это должно быть в журнале, мальчик мой. Вот, рассказывайте и пишите. Я слушаю.

И я рассказываю, одновременно записывая. Так мне становится легче: будто странное событие дистиллируется из моей крови на страницу через темное острие авторучки:

— В магазин заходил спесивый болван…

— Э… Пожалуй, будет разумнее этого не писать, — непринужденно замечает Пенумбра. — Лучше скажем, что у него был вид… экстренного курьера.

Ага, ладно:

— В магазине побывал курьер по имени Корвина, который…

— Нет, нет, — Пенумбра останавливает меня.

Прикрыв глаза, он трет переносицу.

— Погодите. Я объясню, потом запишете. Он был необыкновенно бледен, глаза как у хорька, сорок один год, плотный и с неэстетичной бородой, в костюме из мягкой шерсти, однобортном, и с действующими пуговицами на манжетах, и в черных кожаных туфлях с острыми носами — так?

Точно. Туфель я не заметил, но Пенумбра на раз вычислил того типа.

— Ну, разумеется. Его зовут Эрик, и его дар — настоящая драгоценность.

Пенумбра поболтал скотч в стакане.

— Пусть даже он слишком рьяно выполняет свою роль. Это он перенял у Корвины.

— А кто же этот Корвина?

Смешно говорить, но:

— Он вам кланяется.

— Да уж конечно, — Пенумбра закатывает глаза. — Эрик от него без ума. Как многие из молодых.

Уклонился от вопроса. Помолчав мгновение, он поднимает глаза и ловит мой взгляд.

— Тут у нас не просто книжный магазин, как вы, несомненно, уже догадались. Здесь еще и своего рода библиотека, одна из множества по всему миру. Другая такая же в Лондоне, в Париже — всего дюжина. Среди них не найдешь двух похожих, но назначение у всех одно, и Корвина надзирает за всеми.

— То есть он ваш босс.

От этих слов Пенумбра мрачнеет.

— Я предпочитаю думать о нем как о нашем попечителе, — говорит он, задерживаясь немного на каждом слове. Это «нашем» не проходит незамеченным, и я улыбаюсь.

— Но, подозреваю, Корвина с радостью согласился бы с вашим определением.

Я пересказываю, что Эрик говорил о книгах на коротких полках — и о непослушании Пенумбры.

— Да, да, — со вздохом говорит Пенумбра. — Это я уже проходил. Дурь. Душа библиотек в том, что они все разные. В Берлине Кёстер с его музыкой, в Петербурге Грибоедов с огромным самоваром. А тут, в Сан-Франциско, самое яркое отличие среди всех.

— Какое?

— Ну как: у нас есть книги, которые люди правда могут захотеть прочесть!

Пенумбра хохочет, демонстрируя зубастый оскал. Я тоже смеюсь.

— Значит, ничего страшного?

Пенумбра пожимает плечами.

— Это зависит, — говорит он. — Зависит от того, насколько всерьез вы воспринимаете старого косного бюрократа, который думает, что все должно быть одинаковым, повсюду и всегда.

И, помолчав, добавляет:

— Так вышло, что я совсем не принимаю его всерьез.

— А он тут бывает?

— Никогда, — чеканит Пенумбра, качая головой. — Он не был в Сан-Франциско много лет… больше десяти. Нет, у него есть другие заботы. И слава богу, что так.

Пенумбра поднимает ладони и машет на меня, выгоняя из-за стойки.

— Ступайте, мальчик мой. Вы видели редкое событие, и более значительное, чем вам кажется. Считайте, что вам повезло. И пейте свой виски, юноша! Пейте!

Я вскидываю сумку на плечо и осушаю свой стакан в два крупных глотка.

— Это, — говорит Пенумбра, — за Эвелин Эрдёш.

Он поднимает искристо-серую книгу вверх и, будто обращаясь к ней, восклицает: «Добро пожаловать, друг мой, и отличная работа! Отличная работа!»

Прототип

На следующий день я, как обычно, вхожу и приветственно машу Оливеру Гроуну. Мне хочется спросить его об Эрике, но я не могу найти нужные слова. Мы с Оливером никогда напрямую не обсуждали странности нашей работы. Потому я захожу с такой стороны:

— Оливер, я хочу спросить. Ты видел, сколько здесь бывает нормальных покупателей?

— Немного.

— Ага. Плюс члены клуба, которые берут книги почитать.

— Как Морис Тиндэлл.

— Ага.

Не знал, что его зовут Морис.

— А ты видел, чтобы кто-нибудь приносил новую книгу?

Он молчит, задумывается. Потом говорит просто:

— Не-а.

Едва он уходит, у меня появляется целая куча новых теорий. Может, Оливер тоже в деле. Может, он шпион Корвины? Глазастый тихоня. Шикарно. А может, он участвует в еще более обширном заговоре. Может, я вскрыл лишь верхний слой. Я знаю, что есть еще книжные магазины — или библиотеки? — вроде этого, но я до сих пор не знаю, что означает «вроде этого». Я не знаю, для чего нужны Дальнеполочники.

Я пролистываю журнал от начала до конца, пытаясь обнаружить что-нибудь, хоть что-то. Может, послание из прошлого: «Берегись, честный продавец, гнева Корвины». Но нет. Мои предшественники писали так же бесхитростно, как и я.

Их записи незамысловаты и документальны, не более чем описания членов клуба, захаживающих в магазин. Кто-то мне знаком: тут Тиндэлл, Лапен и остальные. Другие для меня загадка: приходящие только днем или уже давно не появлявшиеся. Судя по датам, рассеянным по страницам журнала, он охватывает чуть больше пяти лет. А заполнен лишь наполовину. Буду ли я заполнять его следующие пять? Год за годом добросовестно строчить, понятия не имея, о чем пишу?

Я понял, что у меня мозг потечет из ушей, если я буду думать об этом всю ночь. Нужно переключиться — отвлечься на что-нибудь важное и увлекательное. Я открываю ноут и возвращаюсь к работе над 3D-книжным.

То и дело я поднимаю глаза на улицу за стеклом. Высматриваю тени, край серого пиджака или блеск темного глаза. Но там пустота. Работа мало-помалу развеивает мою оторопь, и я наконец вхожу в ритм.

Если трехмерная модель этого магазина предполагает какую-то пользу, то, наверное, она должна показывать не только где какая книга стоит, но и какие в данный момент на руках, и у кого. Для этого я наскоро запрограммировал журнальные записи последних недель и научил модель исчислять время.

Теперь книжки светятся на массивных 3D-полках, будто лампочки, а их цвета — это код: те, что брал Тиндэлл, светятся синим, зеленые — это Лапен, желтые — Федоров, и так далее. Довольно клево. Но тут же вылез баг: теперь, если раскрутить магазин вокруг оси, все полки гаснут и пропадают.

Я сижу, согнувшись над кодом и тщетно пытаясь найти ошибку, и вдруг весело звякает колокольчик.

От неожиданности я невольно всхрюкиваю. Не Эрик ли, случаем, вернулся снова орать на меня? А то, может, сам генеральный, Корвина, наконец явился, чтобы обрушить свой гнев на…

Это девушка. Она заглядывает в магазин от порога, она смотрит на меня и спрашивает:

— Вы открыты?

Ой, да, девушка с каштановыми волосами до подбородка и в красной футболке с оттиснутым на ней горчично-желтым словом «Шмяк», да, вообще-то мы открыты.

— Безусловно, — говорю я. — Можете войти. Мы открыты всегда.

— Я тут ждала автобус, и мне пришло сообщение — кажется, я получила купон?

Она проходит прямиком к стойке, протягивая мне телефон, и там на экранчике моя гугловская реклама. Супертаргетированная рекламная кампания для местных — я забыл о ней, а она все идет, и вот кого-то нашла. И цифровой купон, нарисованный мной, вот он, поглядывает с поцарапанного экрана ее смартфона. У нее шикарные ногти.

— Да! — подтверждаю я. — И отличный купон. Самый лучший!

Я говорю слишком громко. Она сейчас развернется и уйдет. Непостижимые рекламные алгоритмы Гугла привели ко мне девчонку-суперочаровашку, а я понятия не имею, что мне с ней делать. Она крутит головой, оглядывая магазин. Как будто с недоверием.

От таких мелочей зависит история. Разница в тридцать градусов, и моя история окончилась бы прямо здесь. Но угол наклона моего ноута ровно таков, а на экране трехмерная модель магазина бешено вращается в двух плоскостях, как звездолет, кувыркающийся в пустыне космоса, и девушка бросает на него взгляд, и…