Крылья Севастополя - Владимир Коваленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Курс! - И самолет, вздрогнув, словно замер на месте. Даю небольшой доворот вправо. Линия угломера пролегла прямо по светлой букве «х».
- Так держать!
Еще секунда - и бомбы полетели вниз, «дядя Костя» кидает самолет в крутой левый вираж. Все, можно возвращаться «домой».
И в это мгновенье мы увидели, как два луча прожекторов скрестились в одной точке, потом к ним присоединился третий. В ночном небе сверкнула серебристая обшивка фюзеляжа. Это был МБР-2.
Мы удалялись от аэродрома, снижаясь в сторону моря, во самолет в лучах прожекторов снижался гораздо быстрее нас, казалось, он падал вниз камнем. Кидался то вправо, то влево, стараясь вырваться из лучей, но безуспешно - по мере удаления от аэродрома его «принимали» все новые прожектора. Зенитки неистовствовали. Снаряды рвались справа, слева, сверху, впереди и сзади самолета, он снижался, окруженный взрывами. Потом, когда МБР-2 потерял высоту, к нему потянулись десятки разноцветных нитей - это открыли огонь крупнокалиберные автоматы. Смертоносные трассы сопровождали его до самой береговой черты, пока хватало мощности прожекторов. Мы ждали самого страшного: вот-вот самолет вспыхнет. Но он не загорелся.
Конечно, на спасение экипажа надежды было мало. Видимо, упал в море, разбился, решили мы и мысленно уже попрощались с парнями, попавшими в этот переплет.
С невеселыми думами вернулись на аэродром. Когда приводнились, на востоке уже занималась заря. Яковлев аккуратно подрулил к крестовине, я бросил тонкий фал, пришвартовался. Отбросив фонарь, Яковлев высунулся из кабины:
- С прилетом, орелики.
Из- за его спины высунулась симпатичная физиономия Котелевского, видно, не усидел в своей задней кабине, пробрался сюда, к нам.
И тут со стороны моря показался МБР-2, он шел низко, на бреющем. Не заходя на круг, дал красную ракету - сигнал бедствия. Тотчас вспыхнул луч прожектора. Самолет пошел на посадку, навстречу ему кинулся юркий буксировочный катер. Но летчик после посадки не выключил мотор, даже не сбросил обороты, а развернул машину и направил ее прямо к берегу, к бетонированной дорожке, [37] по которой самолет вытаскивают на берег. Даже одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что машина не просто побита - истерзана: в плоскостях и фюзеляже зияли дыры, полосы разодранной перкали хлопали по бортам. Просто удивительно было, как она держится на воде. С каждой секундой самолет все заметнее оседал в воду, держась на поверхности, видимо, только благодаря поплавкам, укрепленным под плоскостями.
- Да-а, - протянул Константин Михайлович, - досталось хлопцам.
Самолет подрулил прямо к берегу и с шуршанием ткнулся носом в золотистую гальку неподалеку от нас. Мотор обрывисто захлебнулся и тотчас умолк. Открылся фонарь кабины, с сиденья тяжело поднялся летчик. Это был Астахов. Он глянул на одну плоскость, на другую и мрачно произнес:
- Гады, бьют железом по дереву. Разве ж выдержит?
И уже к водолазам, громче:
- Вытаскивайте скорее, а то в подлодку превратимся!
Рядом с ним, на пилотском сиденье, стояли штурман и стрелок, ниже опуститься они не могли - там была вода. Просто удивительно: самолет изрешечен, а они, все трое, целы и невредимы, без единой царапины! Да еще шутят.
В глубоком подвале равелина, где размещалась наша столовая, Астахов вместо ста «наркомовских» граммов опрокинул целый стакан водки, громко крякнул, сказал:
- За упокой моей славной «коломбины»! - И принялся за завтрак.
В ответ ему кто-то возразил:
- Не торопись хоронить «яроплап».
Слова эти оказались пророческими. Весь день стартех звена Александр Ильин со своими помощниками, укрывшись в канонире, возились с израненным самолетом. Повреждения были действительно смертельные: осколками изрешечен фюзеляж, огромная дыра зияла в плоскости от прямого попадания снаряда, пробит бензобак, перебиты лонжерон, несколько главных шпангоутов. Техники, осматривая самолет, изумлялись: «Как он не развалился в воздухе?» Но рук не опустили. Нашли старый разбитый МБР-2, выпиливали оттуда куски шпангоутов, вклеивали в свой самолет, крепили их дополнительно металлическими полосами и уголками, все дыры заклеивали свежей перкалью и покрывали серебрином. [38]
- Это будет уже не деревянный, а комбинированный «яроплан», - шутили они.
И ночью они не ушли с аэродрома, подсвечивая карманными фонариками, продолжали латать бока и крылья самолета.
Погода начала быстро портиться. Над бухтой нависли тучи, заморосил мелкий холодный дождик. Свежий порывистый норд-ост медленно, но уверенно «раскачивал» море. Мы в «Мечте пилота» провели беспокойную ночь в ожидании команды на вылет, но так ее и не дождались.
Утром, направляясь на завтрак в равелин, заглянули по пути на аэродромную площадку: как там наши самолеты? У капонира увидели Николая Астахова. Он ходил вокруг своей «коломбины», на которой отчетливо выделялись большие и малые заплаты перкали, покрытой сверкающим серебрином, довольно похлопывал ладонью по фюзеляжу, радостный и возбужденный.
- Ай да технари! - восторженно повторял он. - Чудотворцы прямо! Это ж надо - поднять на ноги такого инвалида!
Техники стояли рядом и счастливо улыбались.
«Мы с вами, братья!»
Непогода не унималась. Мы возвратились из равелина промокшие, на ногах - глиняные «калоши». Начали приводить себя в порядок: мыть обувь, стряхивать с кителей влагу, развешивать их на спинки кроватей. Отдыхать никто не собирался: впереди «светила» явно нелетная ночь, а выйти куда-нибудь, даже шаг ступить за нашу «бронедверь» не было никакого желания - «небесная канцелярия» не на шутку перепутала времена года: после холодного дождя на землю начал оседать тяжелый мокрый снег, потом вдруг из-за туч выглянуло солнце, приветливо улыбнулось и снова скрылось, а в воздухе закружились легкие серебристые снежинки.
Но летчики - народ жизнерадостный, унынию не поддаются ни при каких условиях, а тем более после удачно завершенной боевой ночи. В «Мечте пилота» шла шумная возня: шутили, смеялись, подтрунивали друг над другом.
Еще раньше лейтенант Дергачев - заядлый шахматист - организовал турнир и уговаривал всех принять в нем участие - «для массовости». «Массовости» он добился, но состав получился больно уж неравноценный: [39] у меня, например, в клетках было только две «половинки», все остальное - полноценные «бублики», а у Дергачева - сплошь гордые единицы. В этот день ему предстояло играть со мной.
- Ставь «баранку» без игры, я согласен, - предложил я ему. (Я никогда особенно не увлекался шахматами, играл крайне слабо).
- Ну нет, - вполне серьезно ответил Дергачев. - Надо все по-честному.
Что ж, по-честному, так по-честному.
Уселись за стол. Сделали первые ходы. Дергачев хитро улыбается. Я двигаю фигуры и одновременно прислушиваюсь к веселой болтовне в другом конце кубрика. И вдруг вижу - Дергачев поставил ферзя под удар моего коня. Ловушка? Психическая атака? «Хрен с ней, давай психическую», как говорил Чапаев. Спокойно беру ферзя. И слышу:
- Непостижимо!
Гляжу на Дергачева: он плотно сжал губы, даже побледнел, растерянно смотрит по сторонам. А любопытные уже тут как тут. Посыпались реплики:
- Адмиралу Дергачеву - торпеда в бок!
- Прямое попадание!
- Спускай, адмирал, флаги!
И смеются, откровенно смеются.
- Что получается после такой пробоины? - Гриша Шаронов возле таблицы уже подсчитывает очки, набранные главными соперниками Дергачева. - Положение лидера пошатнулось!
Толя Дегтярев, один из «соперников», советует Дергачеву:
- Играй без ферзя, ты у него и одними пешками выиграешь…
Это близко к истине, у меня Дергачев и без ферзя, видимо, выиграл бы, но в словах Анатолия он уловил нотки насмешки и ответил сдержанно:
- Еще чего не хватало - без ферзя. - И тяжело поднялся, протягивая мне руку. - Поздравляю.
Я галантно поклонился. Мне-то эта победа, откровенно говоря, ни к чему, все равно выше последнего, ну, в крайнем случае, предпоследнего места не подняться. Но Гриша Шаронов уже берет синий карандаш и торжественно выводит в таблице против фамилии Дергачева большущий, на всю клетку нуль, а против моей фамилии жирную красную единицу - первую и последнюю. [40]
Подошел Астахов, посмотрел на таблицу и подчеркнуто громко, так, чтобы слышал Дергачев, произнес:
- Ты, Владимир, гигант мысли. После такой победы и Александр Алехин начнет дрожать. Сон потеряет.
Кто- то приоткрыл дверь, чтобы хоть немного проветрить помещение и поглядеть на белый свет: в «Мечте пилота» тяжелая металлическая дверь была единственным нашим «вентилятором». В образовавшуюся неширокую щель ветер со злостью швырнул изрядную пригоршню снега, погнал его по бетонированному полу. Сразу стало зябко и сыро.
