Дурная Слава - Дино Динаев

Спустя пять минут как насупленный ушел, в кабинет фурией мужского рода влетел Ерепов и закричал:

— Ты почему Афинодора ко мне не послал?

И лицо у него было красное, а вены вздувшиеся. Бен подумал в этот момент, что зам своей смертью не помрет. Есть такая нехорошая никогда не дающая сбоя штука — апокаплексический удар. Бьет наверняка, как мухобойка муху. Он сразу все просек, и что это был за старичок, и почему он не представился, как положено. Потому что к Ерепову идти не хотел! А так все решил. За счет куска Беновой холки, которую Ерепов и вознамерился отгрызть.

Надо сказать, что одноглазый уже не раз успел удивить его своей осведомленностью и проницательностью. От него практически ничего нельзя было скрыть. Иной раз он виделся Бену киборгом с радаром в стеклянном глазу.

На такие моменты у Бена имелась модель поведения, тоже не дающая сбоев, не хуже чем акоплектический удар. Она называлась раскаяние. Модель, обкатанная еще с института, когда он вставал на экзамене, по которому полгруппы уже успевала завалиться, и откровенно признавался, что тоже ничего не понимает и, стало быть, ему тоже надо ставить двойку. Обычно преподы начинали уговаривать, чтоб молодой человек не сдавался заранее, и вытягивали, как могли. В таких делах самое важное: честные глаза. Лишь один раз профессор по материальной мистике влепил ему пару, и честные глаза не помогли.

Бен сразу повинился и сказал, что этого никогда не повторится. И лицо очень удачно сделал виноватое. Ерепов, привыкший к ругани и отпору, очень быстро сдался, не почуяв ответного сопротивления. Пообещав взять объяснительную, он выбежал вон. Про объяснительную он, конечно, забыл, но Афинодор слабину Бенову запомнил и вцепился как клещ. Здоровался он особо:

— Вениамин! Здорово, Вениамин! — закругляя приветствие с обеих сторон именем, то ли высказывая особое к нему почтение, то ли издеваясь.

Общаться Бену было особенно не с кем, и знакомство с Афинодором затягивало его, несмотря на запрет. Тот оказался чрезвычайно интересным собеседником. Даже пересказ «Гамлета» в устах такого виртуоза базарных ругательств был вещью чрезвычайно занимательной.

Сближению способствовала встреча вне стен фирмы, на овощном рынке, где Бен вознамерился купить себе мешок картошки на зиму. Захотелось испечь в костерке, а то уж больно тоскливые вечера выдались в Ареале. Против обыкновения соседи попались тихие, а по вечерам поселок будто вымирал. Даже мафиозник через дорогу никак себя не проявлял, и баскетбольное кольцо уныло обвисло, точно трусы безнадежного семьянина.

Бен тосковал по сыну, но решил выждать паузу, пока косари угомонятся и решат, что он действительно сбежал из города. Именно в такие вечера у него и возникла мысль про костерок и дымящуюся картошечку в мундире.

Под новыми навесами, еще пахнущими смолой, на овощном рынке в аккуратные стеллажи были уложены мешки с красной и желтой картошкой, золотистым луком. Все выглядело нарядно и свежо. Лишь в углу возвышалась неопрятная куча продукции, уже начинавшей портиться. Несмотря на то, что продукты шли за бесценок, мало кто на них позарился. Разве совсем уж жадные и законченные люди.

Именно среди них и обнаружился Афинодор. Он суетливо сновал между гнильем и довольно неразборчиво набивал привезенные с собой грязные в пятнах мешки. Мешков было больше десяти.

— Зачем тебе столько? — не удержался Бен. — Она же сгниет. Она уже сгнила!

— А Вениамин! Здорово, Вениамин! — по обыкновению поприветствовал его Афинодор. — У меня не сгниет. У меня погреб имеется возле химзавода. Помоги до машины донести. С машиной я договорился, но шофер за погрузку сотенную требует, а у меня нет.

Вениамин предложил взаймы.

— Мне отдавать нечем, — не моргнув глазом, соврал Афинодор.

Бену очень редко приходилось лицезреть, чтобы старые умудренные сединой люди врали с такой внутренней убежденностью, и он решил взять это себе на вооружение.

Когда Бен поднимал мешки, внутри них хлюпало, продукт довольно энергично разлагался. Афинодор остался чрезвычайно довольным сэкономленной сотенной и от щедрот пригласил к себе в гости, но не домой, а на работу.

— Дома у меня старуха чистая ведьма, а в подвал приходи. Чайковского погоняем.

Только у меня сахар кончился, ты принеси, а лучше конфет.

— Ерепов будет ругаться.

— А ты после работы приходи. Все эти новые русские начальники пик в пик привыкли уходить. А мы люди старой закваски, мы допоздна задерживаемся.

Воспользовался предложением Бен на следующий же день. Его интриговал этот старик, нищий и богач одновременно. Интересно было, за что этому пентюху отваливают такие бабки. Он из-за денег можно сказать встал на неправедный путь, обокрал родную фирму, словно Штирлиц несколько лет по краю лезвия ходил, под носом отдела собственной безопасности темные делишки проворачивал, честное имя заложил, а потом не смог выкупить, заложил еще раз, а потом и продал подчистую уже заложенное, а этот никчемный старикашка тысячи огребает. За что? Если бы Бену столько платили, он бы оставался честным до сих пор, умер естественной смертью и попал в рай.

Дождавшись окончания рабочего дня и проследив за отъездом Ерепова, Бен спустился в подвал, самый странный из всех, что ему приходилось видеть. Во-первых, туда не было лестницы, и спуститься можно было лишь на лифте. В конце коридора на первом этаже, за грудой старых ящиков, располагались тяжелые железные створы, запирающиеся снаружи на щеколду.

Кнопок в лифте было много, но кроме единственной уцелевшей с литерой «П», все остальные подпалены и сожжены, словно в банальном лифте в спальной шестнадцатиэтажке. Лифт, лязгнув, провалился в подвал, защищенный такими же тяжелыми створами, как и на верху. Коридор внизу оказался без преувеличения белоснежным, но не из-за чистоты, а из-за осыпавшейся штукатурки. Подошвы ботинок сразу сделались белыми.

ОПП казалось вымершим, словно замерзшая насмерть антарктическая зимовка, пока навстречу не попались двое лаборантов, торопливо направившихся к освободившейся кабинке и снимающей на ходу белые несвежие халаты. Бен спросил, где ему найти Афинодора, и ему было указано.

Бен прошел в конец коридора с вмурованными железными дверями и змеящимися по стенам и потолку толстыми жгутами проводов. Обнаружилось неожиданно много мух, наглых, бесцеремонных, то и дело с противным жужжанием застревающих в волосах.

Бен стал ломиться не в ту дверь, тут открылась соседняя, из которой показался Афинодор собственной персоной.

— Вениамин! Здорово, Вениамин! — поприветствовал он, пошевелив кустистыми бровями.