Левиафан. Черное Солнце - Алексей Фролов

по лицам спутников. Парень звучно сглотнул сопли и начал остервенело рыться в переметной сумке, вскоре выудив из нее внушительный лоскут грубой льняной ткани. Как она использовалась раньше – история умалчивает, но этой ночью сошла за половую тряпку.

Взглянув на Антару, Мидас увидел в глазах кошки смущение. Там, за пеленой жара и боли, окутавших ее стремительно увядающее тело, все еще жил гордый и таинственный разум, не похожий ни на один другой. И этому разуму происходящее с ним было противно до тошноты.

Фригийский царь отвернулся. Как долго они знали друг друга – Зак и Антара? Их связь казалась нерушимой, вечной. И проявлялась она даже не в словах или действиях, а сама по себе – как солнце летом, как холодный ветер осенью, как снег зимой. Это было ЕСТЕСТВЕННО. Настолько естественно, что казалось чуждым этому миру.

Зак намочил льняную тряпку под дождем и принялся протирать пол под нактак-арин, осторожно переложив ее на сухое место. Затем он отжал намоченную часть шерстяной рубахи и прополоскал ее под ледяными струями колдовского ливня. Потом парень обнажил поясной нож и разрезал рубаху пополам. Мокрую часть он отложил в дальний угол комнаты, а сухую развернул у огня, вновь положив на нее свою кошку.

Он снова попытался ее накормить. Карн видел все отблесками намерений и эхом чувств, которые в этом помещении никто не собирался скрывать. Ему, как и Мидасу, было больно это воспринимать. Особенно больно было от того, что он ничего не мог сделать. А Зак… он все делал правильно. Жаль, что в этом не было смысла.

Нактак-арин противилась кормежке, толи из-за боли не понимала, что ей нужны силы, толи наоборот – все отлично понимала… Парень насилу влил ей пару ложек питательной смеси сквозь сомкнутые зубы. Кошка звучно проглотила еду и уставилась в огонь. Ее зрачки опять не реагировали на пламя, а неподвижный взгляд смотрел куда-то вовне, за грань реальности.

А потом ее вырвало. Зак успел приподнять ее голову, чтобы животное не захлебнулось, самой кошке уже не хватало сил на это простое действие. Казалось, она выблевала гораздо больше, чем съела. Но главное – в рвоте помимо желудочного сока и едва переваренной еды наблюдались множественные черные вкрапления.

Мидас по опыту знал, что это кровь, а Карн понял, ментально просканировав химический состав рвоты. Понял ли это Зак? Конечно. Он вылил смесь на улицу, промыл тарелку под дождем и попросил у Мидаса кипяченой воды. Затем развел там немного сероватого порошка с резким запахом, который извлек из своей сумки.

Карн всмотрелся в медленно растворяющийся порошок энергетическим зрением и увидел цепи флавоноидов нетипичной структуры. Из них были удалены глюкорониды, а это возможно только в лабораторных условиях – в процессе экстракции. То есть парень использовал какой-то растительный экстракт, но Карн не мог вспомнить растение с аналогичным составом. Похоже на омелу, но нет халконов и ауронов.

Он не видел, как Зак влил ложку смеси в пасть Антары, которая почти не сопротивлялась, но наотрез отказалась разжимать челюсти. Зато он видел действие вещества – неведомый экстракт оказывал антиоксидантный и кровоостанавливающий эффект. Молодой воин был отлично подготовлен. Но не к тому, что убивало его кошку.

– Ты действительно не можешь ей помочь? – Карн не сразу понял, что вопрос обращен к нему. Почему-то Зак спросил именно у него, а не у Мидаса или, что логичнее, у обоих сразу. Каким-то неведомым образом парень понял, что если на кого и стоит надеяться, то на Карна.

Он медленно выдохнул, прежде чем ответить.

– Я многое видел и многое могу, но такого никогда не встречал, – он покачал головой. – Не знаю, как с этим справиться. Не представляю. Думаю, никто в этом мире не представляет.

Он хотел добавить «прости», но промолчал. Какое, твою мать, «прости»? Парень теряет самое близкое существо, а ты ему – прости? Лицемерно и отвратительно, пусть хоть трижды искренне. Никому тут не нужно никакое прощение.

Карн в очередной раз углубился энергетическим зрением в тело Антары. Он знал, что нактак-арин чувствует это, но не сопротивляется. И не потому что не может, а потому что осознанно дает ему шанс как можно больше узнать о чудовищной болезни, поразившей ее, чтобы в будущем, кто знает, он мог использовать полученную информацию и, быть может, кого-то спасти. Кого-то или… целый мир? Порой это равноценно.

Он видел холодную пульсирующую тьму, хаотичную и бездонную, словно черная дыра в центре Вселенной. В ней все пропадало, она всасывала в себя любые спектры энергий. Это было настолько противоестественно, что Карн не удержался и передернул плечами. По спине пробежала дрожь, руки конвульсивно сжались в кулаки. На миг он потерял контакт, а когда возобновил его – почти не увидел ослепительных вспышек боли, секунду назад терзавших тело нактак-арин.

Нет, не так. Пульсирующие очаги, оплетшие сетью все системы ее организма, никуда не делись, но их интенсивность стремительно падала. При этом холодная тьма, скопившаяся в основном в районе желудка и кишечника, тоже осталась на месте. Карн не понимал, как это возможно, потому что не мог видеть физическим зрением. Он беспомощно обернулся к Мидасу и уловил его мыслеобраз.

Зак сидел рядом с Антарой у тихо потрескивающего огня и нежно гладил ее по носу. Взад-вперед, взад-вперед. Фригийский царь только сейчас заметил, что у самого кончика шерсть на носу кошки отличается по цвету. Она будто зачесана в другую сторону, как заплатка! Выглядело забавно.

В этот момент веки животного, которое за минувшие часы ни на миг не сомкнуло глаз, смежились, и в тонкой щелочке меж ними просматривалась медовая зеленца, которой взгляд Антары сиял, пока она была здорова и полна сил. Казалось, что боль и беспросветное ощущение обреченности отступают и ей становится легче. Карн мог бы подтвердить, что это действительно так! Одно единственное прикосновение, которое они оба – человек и кошка – пронесли через долгие годы, полные светлых и не очень минут, вмиг меняло все.

Но чудес не бывает, и это прикосновение не могло изменить главного. Зак знал это и его щеки вновь увлажнились, а губы продолжали беззвучно шептать «прости меня, прости». Антара тоже знала это, но не позволяла себе проявить слабость. Уже вовсе не из гордости, а ради него.

Мидас уснул там же, где и стоял, привалившись к стене возле пролома. Карн ухнул в блаженную дремоту, быстро перешедшую в глубокий сон без сновидений, оставшись в позе лотоса посреди комнаты, лишь уткнулся опустившемся