Марион. Мне всегда 13 - Нора Фрейсс

Я не знала всего этого в тот момент, когда встретила его отца. Но я была уверена в Романе. Вы любили друг друга. По крайней мере так, как вообще могут любить в тринадцать лет. Вряд ли это на всю жизнь (а может и нет), но в таком возрасте на это не обращают внимания. Сейчас, после того, как я прочла все твои сообщения в телефоне и на «Фейсбуке», я поняла, что часть тебя – твой тайный сад – росла в тайне от меня.

Я полагала, что знаю о тебе все. Чрезмерно любящие и опекающие матери часто опаздывают, как видишь. Я понимала, что ты стала подростком. Но не понимала, что твои крылья выросли. Ты не побежала звать на помощь маму с папой, оказавшись вовлеченной в порочные игры подростковых джунглей. Ты осталась совсем одна, терзаемая детским страхом разочаровать нас и гордостью незрелого подростка.

Я сердилась на Романа за то, что он оставил тебя в одиночестве. Я не была уверена в том, что он также был причастен к твоей смерти, как и все остальные, кого ты назвала в своем письме.

Через месяц после похорон я все еще была как в тумане. Я вспомнила, как в конце декабря ты сообщила мне о том, что вы с Романом встречаетесь. Мы все с тобой обсудили. Почти все, как я теперь понимаю. Ты не побоялась рассказать мне о своем друге. Но все насмешки, унижения и оскорбления, которые ты переживала, остались в тайне, словно ты не хотела пачкать нас этим, словно это не должно было выйти за пределы параллельного виртуального мира.

Ты говорила мне, что он совсем не такой, как другие. Он обладал всеми важными качествами: всегда нарядный, знающий толк в моде – для тебя это было важно. Ты говорила, что он «красавчик». И это правда так: он красивый мальчик, элегантный, тонкий… Очень чувствительный, как я заметила. Также я обнаружила, что он робкий, как и ты. Ты постоянно повторяла: «Роман другой, не такой, как все». Ты тоже чувствовала себя другой. Вы нашли друг друга.

Как только ты рассказала о нем в семье, ты постоянно совала нам свой телефон под нос: «Гляди, это Роман». Мы говорили о нем за завтраком, обедом и ужином. Нас это забавляло.

Да, ты была без ума от него. В среду 2 января я довезла тебя до Макдоналдса. Вы договорились пообедать там вместе. Для меня это не было проблемой. Я все время вдалбливала тебе: «Никаких вопросов, если ты не делаешь глупостей и если твои оценки не становятся хуже». По моему мнению, чем больше детям запрещаешь, тем больше глупостей они делают.

Ты уже была влюблена до этого. В своей манере, но тоже очень сильно, интенсивно. Ты тогда училась в CM1, а твой друг – в CM2. Он ушел из школы на следующий год, чтобы поступить в 6-й класс. Позже ты узнала, что у него другая девочка, и долго ходила очень грустная. Мне казалось, что в твоей голове сидит этот утопический образ «любви на всю жизнь». «Если мы встречаем кого-то, это навсегда». Конечно, есть и такие истории. Возможно, ты мечтала о судьбе как у твоей кузины, моей племянницы, которая встретила своего мужа в третьем или четвертом классе, и они до сих пор вместе, спустя пятнадцать лет.

Ты жила в аду. Ты ходила в колледж только ради Романа, ни для кого другого. Он рассказал мне, что ты часто говорила ему так: «Иногда я появляюсь здесь только ради тебя».

Поток любовных писем, от тебя к нему и от него к тебе, не прекращался. Вы с Романом проводили все ваше время с 16 до 19 часов, вцепившись в телефоны, как если бы вы общались вживую. Это была непрекращающаяся беседа. Вы оба были робкими, поэтому сообщения давали вам возможность высказаться.

Увы, твое общение с другими было куда менее любезным. Накануне 1 февраля ты рассталась с Романом, чтобы из-за тебя у него тоже не возникло проблем с одноклассниками. Ты послала ему невыносимо грустное сообщение: «Нужно, чтобы мы прекратили, оба, иначе они начнут делать плохо и тебе».

В тот день сообщения сыпались просто со всех сторон. Напряжение, которое тебе приходилось выдерживать, достигло своей наивысшей точки. Например, ты получила смс от одного из одноклассников, предупреждающее тебя (или даже угрожающее): «О тебе в колледже ходит столько слухов». Но последнее сообщение, которое ты получила, было от Романа. Чудовищное сообщение. Вот что он написал в 11.49: «Они говорят про твою морду».

«Твоя морда»…. Как он мог сказать такое о твоем маленьком милом личике? И это действительно твой «возлюбленный» пишет такое вещи? Не уверена, что он заслуживает называться твоим другом. Несколько минут спустя ты покончила с собой.

Я нашла это сообщение гораздо позже. На самом деле, вы очень много переписывались накануне твоей смерти. И я предполагала самое худшее обо всех, кто окружал тебя в то время. Вот почему тогда, на кладбище у меня не было желания принимать отца Романа с распростертыми объятьями.

Уже потом я поняла. Конечно, он не должен был этого писать, но он ведь даже не предполагал, что ты пойдешь и убьешь себя. Впрочем, я все проверила: 95 % сообщений, которые он тебе посылал, были очень любезными. Было всего пару штук, которые мне не понравились. Но всегда, в любом возрасте, мы не во всем согласны друг с другом, даже когда влюблены!

Роман был одним из той группы школьников, которую допрашивала полиция после 13 февраля. Он подтвердил, что ты была жертвой травли. Он перечислил несколько имен. Несмотря на то что он не видел письма, он назвал тех же учеников, что и ты. Кроме того, он использовал те же слова, чтобы их охарактеризовать. Например, он заявил, что такая-то «вела себя гнусно» с тобой – в своем прощальном письме ты воспользовалась тем же самым прилагательным. «Ты вела себя гнусно, и в том, что я умерла, есть часть твоей вины».

Роман помог мне понять некоторые основные детали. Например, за пару недель до твоей смерти я отвела тебя к нашему семейному врачу, помнишь? Ты очень похудела, у тебя были вечно холодные руки, ты не могла их согнуть… Я боялась, как бы у тебя не началась анорексия. Столько подростков боится поправиться. Врач разуверил меня – он сказал, что причина плохого аппетита в твоем аппарате для исправления прикуса. Но Роман уверял меня в том, что ты практически ничего не ела в столовой, только немного хлеба. Все детство тебя дразнили толстой. Кортизол, который ты принимала от астматических приступов, повышал твой аппетит, и ты поправлялась. Но ты прекратила лечение в 10 лет, с тех пор твой аппетит снизился.

В течение месяца он рассказал мне еще кое-какие детали. Сначала он боялся говорить. Он боялся, что ему начнут мстить – его отец писал мне об этом. Но понемногу он открылся. Благодаря ему мы узнали, что как-то раз в конце января двое или трое твоих одноклассников пристали к тебе в коридоре. Они сняли с тебя обувь и принялись ее швырять. Ты стояла с голыми ногами, никто не реагировал. В день, когда вас фотографировали в школе, твои мучители тоже тебя донимали.

Я понимаю теперь, почему на классной фотографии у тебя такое взволнованное лицо, с отсутствующей робкой улыбкой. Я понимаю теперь смысл тех сообщений, что ты посылала Роману. Например: «Я никогда больше не надену платье после того, что случилось в прошлый раз». Двое или трое мальчишек зажали тебя во дворе, подняли тебе юбку, лапали тебя…

В тот день ты надела платье, потому что это была тема фотографии: «вечерний наряд» или «элегантный наряд». Ты оделась как просили, и на перемене, незадолго до фотографирования, к тебе пристали эти маленькие тупицы! Ты стала жертвой насилия! И после этого они еще обзывали тебя шлюхой?

Роман рассказал об этих бесчинствах своему отцу, который, в свою очередь, передал это мне. «Спросите у вашего сына, пытался ли он спасти Марион». Бедный мальчик! Он признался, что вмешался в истории с обувью, но не с юбкой. Это происходило во дворе, их было трое – тех ребят, что задрали тебе юбку и шлепали тебя по ягодицам… Роман не вмешался – он просто испугался. Надзиратели тоже не шевелились.

Твой друг не осмелился встретиться со мной. Он испытывал сильное чувство вины. Он упрекал себя в том, что не помог тебе. Ему было сложно подобрать нужные слова. Но я постоянно контактировала с его отцом и через эти беседы понемногу понимала, что мы с Романом испытывали похожие чувства по отношению к тебе. Доходило до того, что он даже использовал те же выражения, что и я, говоря о тебе. Мы оба были тебе очень близки. В один из дней Роман чувствовал себя плохо. Его отец позвонил мне с просьбой поговорить с ним и поднять ему настроение. Родители паниковали, поскольку Роман не отвечал на их звонки.

Когда он увидел мой номер, он снял трубку. «Нужно отвечать на звонки, когда твои родители тебе звонят – они же беспокоятся», – промурлыкала я. Он ответил, что спал. «Роман, ты догадывался о том, что произошло?» Он заплакал: «Ну почему она ничего не сказала своим». «Что значит «своим»?» «Вам, мне, всей вашей семье… всем тем, кто ее любил».

Бедный Роман. Затем он сказал мне: «Все завидовали ей! Марион была такой красивой, такой веселой, такой умной! У нее было все – это невыносимо для некоторых». Вот то, что он понял в этой истории. Надо сказать, он недалеко ушел от моего анализа.