Дети Богов и Воинов - Шона Лоулес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ситрик не сводил с меня задумчивого взгляда.
– Чего же ты желаешь, сынок? Либо ты хочешь стать королем Дублина, либо нет. Знай: как только ты выступишь против Глуниарна, дороги назад уже не будет. Если тебе по нраву жизнь Вульфа – пожалуйста, но у тебя есть и другой путь. Пора выбирать.
– Ты знаешь, чего я хочу, мама, – тихо молвил Ситрик, снова глядя на обруч. – Мне не нужно это повторять.
Я наклонилась и провела пальцем по золотому украшению, которое обрамляло его запястье.
– Перед смертью твой отец настоял, чтобы я передала тебе этот обруч – первый из завоеванных им. Амлаф знал, что тебя ждет великая судьба.
Ситрик покраснел.
– Итак, – продолжила я, поднося кубок к губам, – теперь ты знаешь, что ответить брату, когда он спросит про монастырь.
Не переставая теребить обруч, Ситрик наклонился и положил локти на стол.
– Признать, что это был я?
– Да. Лгать бессмысленно. Лучше воспользоваться случаем и показать дублинским воинам, что ты не боишься брата.
– Если он узнает об этом сегодня, схватки не избежать, – молвил Ситрик, не сводя взгляда с Глуниарна. – Он пьян. Он вызовет меня на бой на главной площади.
– Сумеешь победить?
Ситрик опустил голову и напряг мускулы. Несмотря на юный возраст, он обладал силой быка и умело владел мечом и секирой. Глуниарн тоже был могучим воином, но воинской жизни он предпочитал королевскую, подтверждением чему служил его растущий живот. Я нисколько не сомневалась, кто возьмет верх.
Однако Ситрик выглядел не столь уверенным.
– Возможно.
– Ты быстрее его и лучше сражаешься. Так говорили твои наставники.
– Да, – кивнул Ситрик, – но на его стороне опыт. И удача.
Мое сердце отчаянно забилось. Быть может, исход схватки и впрямь не был предопределен? Даже Амлаф говорил, что любой воин может пасть, если развернется не в ту сторону или пропустит внезапный удар. И все же Ситрику нельзя и дальше сидеть сложа руки. Он пользовался популярностью у дублинских воинов, и Глуниарн уже это заметил. Лучше честно сразиться на площади, чем получить кинжал в спину.
Я погладила руку сына:
– Как знать: дело может и не дойти до драки. Сначала надо выяснить, что затевает Эгиль. Ступай. Поговори с воинами, пирующими снаружи у костров. Пусть они заметят тебя. Стань их другом.
Дождавшись, когда Ситрик выйдет наружу, я встала и тут же услышала, как воины, собравшиеся возле уличных очагов, приветствуют его громкими возгласами. Они тоже защищали честь Дублина, но оказались недостаточно состоятельными для приглашения на пир в королевских чертогах. Ситрику понадобится их поддержка, если Глуниарн вызовет его на поединок. По меньшей мере они проследят, чтобы бой прошел честно.
Я перевела взгляд на Эгиля, в одиночестве сидящего на скамье возле очага в противоположной части зала. Все его друзья уже ушли. Наверняка мне есть что предложить ему в обмен на молчание. Я пошла к нему, минуя королевский стол. В центре его сидел Глуниарн, по правую руку от него – его жена Мор. Завидев меня, они улыбнулись. Я промолчала, хотя по лицу Глуниарна заметила, что он хочет поговорить.
– Эгиль. Не правда ли, дивный вечер? – произнесла я, подойдя поближе к его скамье.
Эгиль, краснолицый и изрядно подвыпивший, сплюнул на пол.
– А я ждал, что ты придешь.
– Правда? – Я широко распахнула глаза, хихикнула и села рядом. – Надеюсь, хочешь поделиться со мной чем-нибудь интересным?
Он нахмурился, и я заметила, как дрожит его челюсть.
– Я… пытался спасти… – Он сбился на неразборчивое бормотание и с размаху опустил руки на скамью.
Злоба в его голосе застала меня врасплох. Переживать из-за убийства христиан совсем не в духе Эгиля. Я прекрасно помнила, как он с младых лет отправлялся в набеги с Амлафом. Как хохотал, когда король убивал епископа Глендалоха.
Наклонившись, я взяла его за руку:
– В чем же дело, Эгиль?
– Ситрик напал на женский монастырь в Ласке. Его воины перебили всех монахинь. Всех до единой. – Его кулак обрушился на стол, опрокидывая кружку. – Зачем?!
На шум обернулись несколько гостей, но я как ни в чем не бывало жестом подозвала одну из рабынь и приказала убрать пролитый эль, а сама принялась стирать пятна с туники Эгиля. Ну посмотрите, как набрался. Любопытные взгляды скоро сошли на нет.
– С чего это ты вдруг печешься об убитых монашках? – тихо спросила я. – Все же знают, что там живут одни лысые старухи со зловонными ртами.
В глазах Эгиля стояли слезы.
– Все, кроме одной.
Он завалился вперед и едва успел подпереть голову рукой, чтобы не удариться лицом о стол.
– Ты знал кого-то из монахинь? – Я порылась в памяти. Иногда в монастырь отправляли девушек, рожденных в смешанных браках. Ирландские родители отчего-то считали, что христианский Бог охотнее прислушается к молитвам, если одна из их дочерей навсегда останется девственницей. Впрочем, до сего дня я не знала, что Эгиль положил глаз на кого-то из них.
– Такая добрая… такая красивая… Не то что другие монашки. – Кое-как выпрямившись, Эгиль посмотрел мне в глаза. – Ситрик не имел на это права. Глуниарн запретил нападать на христианские святилища. Я думал, ей ничто не угрожает.
Нахмурившись, я подлила эля в его кружку.
– Ты уж прости, Эгиль, но эта твоя влюбленность какая-то странная. Что за жизнь такая? Внуку короля не пристало тайком соблазнять монашек, когда он может заполучить любую женщину.
– Она мне так и сказала. – Эгиль снова спрятал лицо в ладонях. – Три месяца назад велела больше не приходить. Найти другую женщину. А я не смог. Думал только о ней. Вчера я пришел в монастырь, чтобы предложить ей выйти за меня, и увидел, как воины Ситрика убивают…
Эгиль глотнул эля, его лицо вновь исказилось пьяным отчаянием. Я терпеливо выслушивала сдавленные рыдания, прерываемые икотой, пока он не успокоился.
– Я так сочувствую твоей утрате, Эгиль, – прошептала я ему на ухо. – Но прошу, не говори об этом Глуниарну. Ему хватит малейшего повода, чтобы убить моего сына. А ведь Ситрик просто хотел пойти по стопам отца. Амлаф никогда не брал его с собой в походы, в отличие от тебя.
Эгиль утер очередную слезу, но я все еще не понимала, сумела ли его убедить.
– Чего же ты хочешь, Эгиль? – Я проникновенно взглянула ему в глаза. – У меня сердце разрывается, когда тебе плохо.
